Мм. Гл! «Жалкий народ, для которого не существует прошедшего, истории» - сказал Пушкин. Наш народ, напротив, теперь уже твердо стоит на верном пути своего самостоятельного национального развития и в последнее время чаще и чаще обращает свои взоры назад, на свое прошлое, богатое историческими событиями и именами славных общественных деятелей. Три года тому назад мы все были свидетелями того, как живо и радостно волновался русский народ, чествуя память Пушкина, лучшего своего представителя на поприще слова, величайшего дара, данного в удел лишь человеку. Три месяца тому назад мы вспоминали Гоголя, сильный поэтический талант которого положил начало новому направлению в нашей литературе.
Ныне Россия чествует память Василия Андреевича Жуковского, жизнь и поэтическое творчество которого, сливаясь вместе, рисуют нам прекрасный образ одного из лучших сынов родины.
«Жизнь и поэзия – одно», сказал сам поэт. И действительно, жизнь Жуковского всецело отразилась в его поэтическом творчестве; в его произведениях тихих волнений толковавшей его души. Жуковский был сын русского помещика Бунина и пленной турчанки Сальхи. Получив отчество и фамилию от своего восприемника Андрея Григорьевича Жуковского, Василий Андреевич рано стал чувствовать свое сложное и тяжелое положение. Мать его в доме Буниных, как была, так и осталась на положении служанки, не смевшей в присутствии господ садиться; ей только изредка удавалось приласкать своего сына. Мальчик видел это, и в его душу рано стало закрадываться горестное чувство. На детских годах легла тень, которая не исчезла в течение всей его жизни. Свободные проявления сыновьего чувства у Жуковского были стеснены в его нежном возрасте, когда душа просит материнской ласки. Этим объясняется та глубокая потребность ласковых, задушевных отношений, которая жила постоянно в сердце поэта, и выражением которой явились его искренние трогательные стихотворения. В этих далеких, но могучих впечатлениях детства, резкими чертами запечатлевшихся в душе Жуковского, нужно искать не мало причин тех меланхолических произведений, которыми изобилует его поэзия. Рано начав задумываться над невзгодами жизни, Жуковский погружался в думы, полные тихой печали. Эти грустные думы, навеянные обстоятельствами его жизни, окрасили в меланхолический цвет и всю его поэзию. Детство Жуковского протекло в богатом барском доме, в селе Мишенском, в 3-х верстах от Белева, уездного города Тульской губернии. Прекрасная местность родины поэта развила в нем любовь к природе. Огромный сад с вековыми деревьями, невдалеке от него дубовая роща, ручеек в долине, видневшиеся из дома и сада луга и нивы, село с белой церковью – все эти родные картины благотворно влияли на впечатлительного мальчика, настраивая его чувства к мирному наслаждению красотой русской природы; у него и тогда уже, хотя и неясно, пробуждалось поэтическое вдохновение. О колыбели своего детства поэт сохранил трогательное воспоминание на всю жизнь. Кто не помнит этих прекрасных его строк: Страна, где мы впервые Вкусили сладость бытия, Поля, холмы родные, Родного неба милый свет, Знакомые потоки, Златые игры первых лет И первых лет уроки, Что вашу прелесть заменит? О родина святая, Какое сердце не дрожит, Тебя благословляя? Детство и юность поэт провел в семействе Бунина, состоявшем почти исключительно из женщин, его сестер и племянниц по отцу, которые все очень любили Жуковского и заботились о его воспитании. Это прекрасное женское общество, отличавшееся религиозностью, чуткостью и восторженностью, отвратило Жуковского от всего грубого и повлияло на развитие в нем набожности, благородства и нежности чувства, служивших отличительными чертами и характера поэта и его творчества. В течение всей жизни он искал лишь чистых наслаждений, возвышающих душу, и удалялся от всего, что могло оскорбить его идеал душевной чистоты. Пролетевшая дивным сном ранняя пора жизни оставила в душе поэта также неизгладимое светлое воспоминание о тех, которые были дороги его сердцу. Последующая, более живая умственная жизнь в Москве и Петербурге не могла заглушить в Жуковском того, с чем он сроднился во дни юности: впоследствии мечта поэта во многих его произведениях летит к этому прекрасному минувшему. Минувших дней очарованье, Зачем опять воскресло ты? Кто разбудил воспоминанье И замолчавшие мечты?
О милый гость, святое прежде, Зачем в мою теснишься грудь? Могу ль сказать: живи, надежде? Скажу ль тому, что было, будь?.. Зачем душа в тот край стремится, Где были дни, каких уж нет? Пустынный край не населится, Не узрит он минувших лет…
В московском «благородном университетском пансионе», куда определили Жуковского для продолжения образования, начался второй период его жизни, имевший важное для поэта значение: здесь он сблизился со многими товарищами (Тургеневыми, Дашковым, Уваровым и др.), впоследствии известными общественными деятелями; здесь в слушании курса наук, в общении с товарищами, в деятельности литературного общества, основанного воспитанниками, в чтении и разборе образцов отечественной и иностранных литератур, обогащался ум Жуковского новыми сведениями, вырабатывался дар слова, изощрялась наблюдательность его – все это повлияло на пробуждение и развитие той творческой силы, которая еще с детства таилась в душе поэта. Поступив, по окончании образования, на службу в московскую контору Соляных дел, Жуковский, найдя такие служебные занятия для себя неподходящими, через год вышел в отставку и уехал в родное село Мишенское. Там, среди дорогих своих друзей, он тихо жил, всецело посвятив себя самообразованию. Русская литература того времени была скудна – она никого не могла удовлетворить. Жуковский близко знакомится с оригинальными произведениями французской, английской и в особенности немецкой литературы. Впоследствии, в кружке известных тогдашних ученых и литераторов, он удивлял всех своей начитанностью и образованием. Здесь же, в Мишенском, началась в это время и поэтическая деятельность Жуковского. Несмотря на светлую, тихо радостную жизнь мишенского общества, он нередко погружался душой в иной мир; его занимали мысли о смерти, о «тщете всего земного». Такое настроение поэта, между прочим, отразилось в прекрасном вольном переводе меланхолической элегии Грея «Сельское кладбище». Это произведение сначала получило одобрение от юных друзей Жуковского, живых свидетелей его поэтического творчества. Хатем стихи были отосланы в Москву к Карамзину. С сердечным трепетом все в Мишенском стали ожидать приговора знаменитого литератора. Произведение, отличающееся прекрасным описанием картин природы, благозвучием и плавного стиха, Карамзин похвалил и напечатал его в «Вестнике Европы» (1802). Радость поэта и всего мишенского общества была невыразима!.. Одна из сестер Жуковского по отцу, Екатерина Афанасьева Протасова, овдовев, поселилась в Белеве, где скромно проживала с дочерьми, посвятив себя всецело заботам о их воспитании. Видя расстроенные дела Екатерины Афанасьевны, Жуковский по доброте своего сердца предложил свои услуги в деле образования ее дочерей. Составив обширный педагогический план, он серьезно и усердно стал заниматься со своими племянницами по разным предметам; особенное внимание было обращено на чтение и разбор поэтических произведений русской и иностранных литератур. Преподавание Жуковского продолжалось около 3 лет. В эти-то годы тихой провинциальной жизни в сердцах учениц поселилось дружеское влечение к своему учителю, а в мягкую, поэтическую душу их наставника заронилось к одной из них, Марии Андреевне, то чувство, которое заставило его познать «горечь и сладость бытия», как он сам говорил. Это нежное и глубокое чувство отразилось потом почти на всем творчестве поэта, придав ему искренний, задушевный и вместе грустный характер. Много раз потом мыслью и чувством поэт уносился в это прошлое, вызывавшее в душе его «тоску по благам прежних лет». О дней моих весна, как быстро скрылась ты С твоим блаженством и страданьем
– вспоминал поэт.
Как часто о часах минувшего минувших я мечтаю! Но чаще с сладостью конец воображаю: Конец всему – души покой… Опять ты здесь, мой благодатный Гений, Воздушная подруга юных дней; Опять с толпой знакомых привидений Теснишься ты, мечта, к душе моей…
Приди ж, о друг, дай прежних вдохновений, Минувшею мне жизнию повей, Побудь со мной, продли очарованья, Дай сладкого вкусить воспоминанья.
Любовь, ты погибла, ты, радость, умчалась, Одна о минувшем тоска мне осталась! Все близкое мне зрится отдаленным Отжившее, как прежде, оживленным.
О наша жизнь, где верны лишь утраты, Где милому мгновенье лишь дано, Где скорбь без крыл, а радости крылаты, И где на век минувшее одно…
Почто ж мы здесь мечтами так богаты, Когда мечтам не сбыться суждено? Внимая глас надежды, нам поющей, Не слышим мы шагов беды грядущей.
С такой грустью вспоминал поэт об этом времени впоследствии, а пока ему представлялся теперь широкий простор мечтательности. Лучшие его мечты – сделаться семьянином.
«Только семьянин», писал он, «может быть истинно добрым и счастливым человеком. Свет называют театром; каждый из нас в одно время и действующий и зритель. В обществе называют тебя приятным, ласковым, забавным. Говорю смело: умный, деятельный, любезный человек. Скажу ли: добрый и счастливый? Нет! Я вижу тебя на сцене, в уборе, в минуту представления; прельщаюсь одним наружным, временным твоим блеском… Хочу ли я совершенно узнать твой характер? Я должен последовать за тобою во внутренность семейства. Семейство есть тихое, сокрытое от людей поприще, на котором совершаются самые благородные, самые бескорыстные подвиги добродетельного. Здесь человек один: все призраки исчезли; он действует без свидетелей. Только здесь, а не в одиночестве он может быть добр и счастлив и благодарить судьбу. Молитва одного человека есть требование, молитва семьянина есть благодарность». Жуковский, как видно, создал себе идеал тихого и безоблачного счастья семейной жизни и всей душой стремился к нему. Но судьбе не угодно было исполнить такое скромное желание поэта. Мать Марии Андреевны не только решительно отказала ему в руке своей дочери, признавая этот брак невозможным по родству, но и запретила ему и говорить о своем чувстве кому-бы то ни было. Эта несчастная любовь Жуковского наложила свою печать на душевное его настроение и творчество. Теперь он ищет для чтения и перевода все то, что соответствует его собственному настроению: чужая грусть вызывает у него живой отклик. Среди поэтических произведений он находит и такие, в которых изображаются людская несправедливость, невольная отчужденность несчастного человека от общества, страдания в одиночестве – чужие образы обращаются у него в создание собственного воображения. И в оригинальных его произведениях теперь сильнее зазвучали грустные ноты. Но потеряв надежду «найти счастье с той, с кем жребий не судил ему жизнь свою делить», поэт живет и дышит одной любовью к дорогому существу; ее милый образ рисуется ему во всех красотах природы, одну ее он видит в чертах прекрасных женщин. В стихотворении, написанном ко дню Ангела Марии Андреевны (1 апреля 1808), ясно отражается его духовное настроение: Мой друг, хранитель, ангел мой, О ты, с которой нет сравненья, Люблю тебя, дышу тобой; Но где для страсти выраженья?
Во всех природы красотах Твой образ милый я встречаю; Прелестных вижу – в их чертах Одну тебя воображаю.
Тобой и для одной тебя Живу и жизнью наслаждаюсь.
В прекрасном стихотворении «Море» поэт олицетворил свои чувства к Марии Андреевне в образе моря, которое живут любовью к лучезарному небу. Когда море спокойно, близко к чистому небу, оно полно таинственности и сладостной жизни:
Безмолвное море, лазурное море, Открой мне глубокую тайну твою: Что движет твое необъятное лоно? Чем дышит твоя напряженная грудь? Иль тянет тебя из земныя неволи Далекое, светлое небо к себе?.. Таинственной, сладостной полное жизни, Ты чисто в присутствии чистом его; Ты льешься его светозарной лазурью, Вечерним и утренним светом горишь, Ласкаешь его облака золотыя И радостно блещешь звездами его.
Когда же черные тучи покрывают небо, то море мучится подобно поэту, всякий раз как им овладевают грустные чувства вдали от милого существа, при мысли о невозможности достигнуть идеала счастья: Когда же сбираются темные тучи, Чтоб ясное небо отнять у тебя, Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь, Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят; Но, полное прошлой тревоги своей, Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
Теперь духовная жизнь Жуковского ставится им в еще более тесную связь с поэзией, которой он, как искренний лирик, поверял свои грустные мысли и чувства. С этого времени романтизм в жизни и творчестве поэта сказывается сильнее. При невозможности достигнуть счастья в настоящем, почувствовав недовольство земной жизнью с ее суетой и будничным интересом, Жуковский, как и романтики Запада, обратил свои духовные взоры на прошлое и будущее: настоящее теперь для поэта не существует, он весь отдался воспоминаниям о прошедшем и надежде на будущее – все лучшее, светлое в жизни он надеется получить там, в загробном мире. Изображая как в оригинальных своих произведениях, так и переводных, бренность, проходимость всего земного, Жуковский устремляется за идеалом в другой мир, таинственный, небесный. Но ограниченному уму и чувству поэта, как и всякого другого человека, недоступно достижение этого духовного мира, почему и стремления его отличаются мечтательностью и туманностью. Поэт стал жить верой. Он верил в победу добра над злом, в родство душ, в счастье в будущем, в вечную любовь, не умирающую и за гробом. Обращаясь к той, которая влекла к себе ум и чувство его, он говорит: О милый друг, теперь с тобою радость! А я один – и мой печален путь; Живи, вкушай невинной жизни сладость, В душе не изменись, достойна счастья будь…
Но не отринь, в толпе пленяемых тобою, Ты друга прежнего, увядшего душою; Веселья их дели – ему отрадой будь; Его, мой друг, не позабудь.
О милый друг, пусть будет прах холодный То сердце, где любовь к тебе жила: Есть лучший мир, там мы любить свободны, Туда моя душа уж все перенесла, Туда всечасное влечет мое желанье, Там свидимся опять, там наше воздаянье; Сей верой сладкою полна в разлуке будь - Моня, мой друг, не позабудь.
Живя этой «сладкой верой» в лучшее будущее, поэт не имел однако желания и намерения покинуть родные места, где он часто видался с Марией Андреевной, читал, переводил вместе с ней, писал ей стихи. Так проходило время. Было 3 августа 1812 года. В доме Плещеева собрались праздновать день рождения хозяина; среди добрых знакомых которого были Протасова с дочерьми и Жуковский. На домашней сцене давали оперу, сочинение гостеприимного хозяина; оживленная, полная остроумия беседа сменялась пением. Выступил и Жуковский. Он, тогда еще молодой поэт, пел с глубоким чувством, в присутствии Марии Андреевны, свое новое задушевное стихотворение, положенное на музыку Плещеевым: Вихрем бедствия гонимый, Без кормила и весла, В океан неисходимый Буря челн мой занесла… В тучах звездочка светилась,
«Не скрывайся» - я взывал; Непреклонная сокрылась… Якорь был – и тот пропал!..
Для Екатерины Афанасьевны Протасовой было ясно, что Жуковский в этом стихотворении говорит о своих чувствах к ее дочери. Это было нарушением обещания, данного поэтом, никому не говорить о своей привязанности к Марии Андреевне. На следующий день Жуковский должен был оставить родные места… И он уехал. В то время вторгшийся с пол миллионной армией Наполеон громил Россию; как бурные потоки, неслись по русской земле разноязычные племена, все истребляя и разрушая на пути своем. Казалось, судьба России должна была решиться разгромом и рабством… Но восстал русский народ на защиту родины, поднялись сыны ее самоотверженно, как и всегда, навстречу врагу. Среди защитников отечества мы видим и Жуковского. Он тотчас вступил в московское ополчение, был свидетелем ужасной Бородинской битвы, и его душа, всегда кроткая, теперь загорелась гневом. Потрясенный сердечным горем, поэт тут же, в лагере, накануне сражения при Тарутине, в виду страшного врага, под стоны раненных, среди молитв о сраженных на поле брани, изливает свои чувства в преисполненном патриотизма вдохновенном стихотворении «Певец во стане русских воинов». Он в нем взывает к мести гордому завоевателю: В рядах отечественной рати Певец, по слуху знавший бой, Стоял он с лирой боевой И мщенье пел для ратных братий!
Вдохновенное стихотворение, как чудно-живительный, свыше раздавшийся голос, приводило в восторг современных читателей, быстро разошлось в тысячах списков сначала по войску, а потом и по всей России. Одушевленные стихи достигли и Двора. Когда Дмитриев поднес стихотворение Императрице Марии Феодоровне, то она, прочитав его, приказала просить автора доставить ей экземпляр стихов, собственноручно им переписанный, и приглашала его в Петербург. Поэт, конечно, немедленно отправил требуемое, приложив посвящение, начинающееся словами:
«Мой слабый дар царица одобрять»… Однако от почестей на этот раз скромный поэт уклонился. Государыня приказала издать стихотворение на ее счет в 1200 экземпляров и с этоговремени навсегда сделалась покровительницей Жуковского. Только через 3 года поэт приехал в Петербург и был представлен Императрице. Вскоре его личные качества и обширное образование обратили на себя внимание Царствующих Особ, и он в 1817 году назначается преподавателем русского языка для великой княгини (впоследствии императрицы) Александры Феодоровны, а в 1825 году наставником великого князя Александра Николаевича, будущего Царя-Освободителя. Для Жуковского начинается новая жизнь: к поэтической деятельности присоединяется педагогическая. Ему поручено важное дело. Он сам сознавал это и писал так: «Я сделался наставником наследника престола. Какая забота и ответственность! Чувствую ее великость и всеми силами стремлюсь к ней. Занятий множество. Надобно учить и учиться!»
И личное душевное горе Жуковского не помешало ему совершить важное общественное дело. Он составил обширный план воспитания и образования наследника престола. Высшую цель своих педагогических трудов он видел в том, что еще раньше, в поэтическом вдохновенном прозрении, предсказал в приветствии великой княгине Александре Феодоровне в день рождения ее сына Александра Николаевича: Лета пройдут, - подвижник молодой, Откинувши младенчества забавы, Он полетит в путь опыта и славы… Да встретит он обильный честью век, Да славного участник славный будет, Да на чреде высокой не забудет Святейшего из званий: человек!
Жить для веков в величии народном, Для блага всех свое позабывать, Лишь в голосе отечества свободном С смирением дела свои читать - Вот правила царей великих внуку.
Жуковский свои обширные познания, всю свою душу вложил в дело образования своего царственного воспитанника. С неослабным усердием и с невозмутимо ясным духом он вел учебные занятия; он излагал ему и обязанности царя в прекрасных наставлениях: «Уважай закон и научи уважать его своим примером»; «люби и распространяй просвещение»; «люби правосудие, ибо в нем и милосердие царей и свобода народов». От сердца исходившие слова и доходили до сердца: высоконравственный Жуковский заронил в душу своего воспитанника в те годы, когда особенно глубоко воспринимаются впечатления, заронил те добрые семена, которые дали благородные всходы и плоды в освободительных реформах Императора Александра II: в них веял дух гуманного наставника. Будучи вдохновенным идеалистом, Жуковский в то же время был и деятельным христианином в своей жизни. Современники единогласно свидетельствуют о его необыкновенной доброте, гуманности, сердечной отзывчивости. Словом и делом он был всегда готов прийти на помощь всякому. С душой благородной, не способной завидовать, Василий Андреевич сочувственно относился к талантам родных поэтов; он скромно склонял свою голову перед Пушкиным, гением русской поэзии… Кому неизвестны его добрые отношения к Пушкину, которого он не раз спасал от беды; к Гоголю, которому он оказывал разные услуги; к Шевченко, освободившемуся от крепостной зависимости благодаря ему; к Кольцову, встретившему сочувственную поддержку своему творчеству прежде со стороны Жуковского. Конечно, он не забывал никого из своему творчеству прежде всего со стороны Жуковского. Конечно, он не забывал никого из своих родственников: многим из них он оказывал помощь и нравственную и материальную. Поэт привлекал к себе всех не только добрыми качествами своей души, но и наружностью. Густые, длинные, черные волосы, приятная улыбка, умные большие глаза, какая-то особенная мечтательность во взгляде – все это действовало притягательно на окружавших его. К нему льнули и дети, которые более взрослых чутки в распознавании добрых людей. На лестнице его квартиры всегда толпились бедные… Иногда его добротой и злоупотребляли, но когда ему указывали на это, он говорил:
«Э, господа, не браните его: бедность и не до того доводит». Занимая высокое положение, Жуковский остался прежним, до конца жизни сохранил свою приветливость и доступность для всех. От него веяло чем-то патриархальным, мирным и ласковым. Даже в области поэтического его творчества мы не находим ничего грубого, что могло бы оскорбить наше чувство. У него и юмор не ядовитый, а изредка встречается лишь легкое, добродушное осмеяние недостатков другого. Вспомним одно из немногочисленных его юмористических стихотворений, заключающее в себе сатиру на одного вельможу (гр. Хвостова), который, не обладая никаким поэтическим даром, писал неуклюжие стихи и очень ими восхищался. Вот начало этого стихотворения: Однажды наш поэт Пестов, Неутомимый ткач стихов И Аполлонов жрец упрямый, С какою-то ученой дамой Сидел, о рифмах рассуждал, Свои творенья величал, Лишь древних сравнивал с собою И вздор свой клюквенной водою, Кобенясь в креслах, запивал. В 1841 году, окончив службу при Дворе, Жуковский отправился за границу для поправления своего здоровья. И только теперь, когда ему было уже 57 лет, осуществилось для него то счастье, о котором он мечтал во дни молодости. Он женился. За границей, в семействе давнишнего своего знакомого, художника Рейтерна, он встретил дочь его, 18-ти летнюю девушку, оказавшуюся восторженной поклонницей имени Жуковского, как поэта. Нервная, чрезвычайно мечтательная, склонная к мистицизму, она окружила Жуковского ореолом и поэтическим венцом, обнаружив чувство привязанности к нему. Теперь одиночество кончилось: нашлось любящее молодое существо, готовое сделаться спутницей последних лет жизни поэта.
«За четверть часа до решения судьбы моей», писал Жуковский, «у меня и в уме не было почитать возможным, а потому и желать того, что теперь составляет мое истинное счастье. Оно подошло ко мне без моего ведома, без моего знания, послано свыше, и я с полной верой в него, без всякого колебания, подал ему руку». Для поэта на закате его дней началось мирное семейное счастье, но скоро в него, как он сам говорил, «вплелись терния». В этот последний период жизни поэта было не мало печальных для него дней: жена страдала расстройством нерв, и его посещали болезни; старость давала себя чувствовать; по временам томила его тихая тоска по любимой родине – все это отзывалось в чуткой душе поэта. В минуты такого печального настроения он сильно грустил, то боясь потерять свое счастье, то сокрушаясь о своей греховности, то размышляя о суете всего земного. Утешение в отраду он находил лишь в религии, в живой вере в Промысл Божий; он любил повторять:
«Все в жизни – к прекрасному средство И горе и радость – все к цели одной». В это время появилось его превосходное стихотворение «Выбор креста», представляющее ответ на жалобы о тяжести креста, доставшегося на долю самого Жуковского. Поэт в образе усталого путника жалуется пред Богом, что крест, который он несет, слишком тяжел для него. но вот он видит пред собой множество крестов различной величины, и слышится голос свыше: Пред тобою все кресты земные Здесь собраны; какой ты сам из них Захочешь взять, тот и возьми! Перебрав все кресты, оказавшиеся слишком тяжелыми, путник выбрал наконец простой, ранее им не замеченный, и сказал: «Господи! Позволь мне взять этот крест». И что же? Он взял тот самый крест, который и раньше нес. Найдя утешение в вере и терпении, Жуковский далек был от гнетущей тоски, от презрения к жизни; его душевная грусть не переходит в отчаяние, но заканчивается примиряющим аккордом: в нем живет надежда на лучшее будущее, покорность воле Провидения; в грустном, скорбном тоне его поэзии слышатся терпение и твердость в перенесении житейских невзгод… Проведя последние годы за границей, он не оставлял поэтической деятельности. Его и в старости не покидали стремление к идеальной красоте, жажда высшего счастья, тихая надежда на блаженство там, в загробном мире. Когда наступали для него светлые минуты душевного покоя, он занимался древней литературой, погружался в первобытную эпическую поэзию, которая, как он говорил, «тиха, светла, мирно украшает все окружающее, не тревожить и не стремить ни в какую темную даль». Проживая за границей, он все время надеялся вернуться на родину. Но ему не суждено было увидеть «Родного неба милый свет». 12 апреля 1852 года поэт, на 70-м году жизни, тихо и спокойно скончался в Баден-Бадене; тело его было привезено на родину, прах его ныне покоится в Петербурге, в Александро-Невской лавре. Приближаясь к концу, человек невольно оглядывается на пройденный жизненный путь и, говорят, с грустью произносят восклицание Соломона: «Суета-сует!»
«Жизнь, все – жизнь, исполненная пустоты!» - говорил и Жуковский на смертном одре. Он и теперь, в преддверии неразрешимой для человека тайны – смерти, находил «успокоение лишь в вере и терпении». Эти слова были прощальными меланхолическими звуками, искренно отразившими в себе настроение поэта в последние минуты его жизни. В наше время, в век практических соображений, материализма и реализма, только изредка заглядывают в творения Жуковского: его находят скучным. Лет 15-20 тому назад многие с увлечением читали писателей, в тенденциозных произведениях которых односторонне отражается народная жизнь. Ныне эти сочинения почти совсем забыты и, быть может, навсегда. Теперь наше общество, преимущественно молодое поколение, увлекается новыми произведениями. Но пройдут года, и эта новая поэзия, по большей части мутная, конвульсивная, также, нужно думать, будет предана забвению. Чистая же поэзия Жуковского, отражающая в себе светлую жизнь ее благородного автора, всегда будет привлекать к себе того, чья душа, полная житейской тревоги, волнуется тоскливым порыванием без цели и, желая отрешиться от скучной земли, стремится к светлому небу, в мир идеальный, духовный, и там находит то, что обещал и сам поэт в своем творчестве – утешение: В часы испытанья и мрачной тоски, Я в образе тихой, небесной надежды, Беседуя скрытно с твоею душой, В прискорбную буду вливать утешенье.
Жуковский Василий Андреевич - сопровождал цесаревича Александра Николаевича при посещении Владимира в мае 1837 г.
В 1837 г. по Большому бульвару (будущий Парк имени А.С. Пушкина) прогуливался поэт В.А. Жуковский, который нарисовал с бульвара несколько владимирских видов. Опубликован его рисунок владимирского Успенского собора.
4 августа 1837 г. Василий Андреевич Жуковский посетил Ковров по дороге из Владимира в Нижний Новгород. Присутствовал на молебне в ковровском Христорождественском соборе. В Коврове в то время мог быть сослуживец Жуковского по Московскому ополчению в 1812 г. титулярный советник Алексей Александрович Пожарский. Через отчима, князя И.М. Долгорукова, хорошо знавшего Жуковского, Пожарский, по-видимому, также был знаком с Василием Андреевичем.
С 1838 по 1840 г. по ходатайству Жуковского во Владимир был переведен на службу советником правления Герцен Александр Иванович. Тут он женился, увезши тайно из Москвы свою невесту, и провел самые счастливые и светлые дни своей жизни. Позднее он написал: «Город Владимир остался сияющей точкой вдали моей молодости».
"Минувших дней очарованье..." - этой стихотворной строкой В.А. Жуковского названа экспозиция о культуре владимирской дворянской усадьбы, расположенная на 2-м этаже Присутственных мест, которая охватывает продолжительный временной период, вместивший и «золотой век», и короткое мгновение накануне гибели дворянской усадьбы. Недолгий век расцвета усадебной культуры оставил не только многочисленные материальные следы, но и поэтическую печаль (см. Музейная экспозиция «Минувших дней очарованье...»).
