Шляпников Александр Гаврилович (30 августа 1885, Муром Владимирской губ. — 2 сентября 1937, Москва) — российский революционер («Александр», «Беленин»), большевик с 1903 года, советский государственный деятель, первый народный комиссар труда РСФСР (1917–18), лидер группы «рабочей оппозиции».
Шляпников Александр Гаврилович
Александр Гаврилович родился в городе Муроме (Владимирская губерния) 30 августа 1885 года в большой старообрядческой мещанской семье. Как отмечает биограф Шляпникова Е.Л. Корнилова, «Шляпниковы были старообрядцами ‒ поморцами. (...) Первоначально секта отвергала молитву за царя и брак [заключенный в «никонианской» церкви]. Затем произошел раскол на старопоморцев, отрицающих по-прежнему брак, и новопоморцев, приемлющих его. Соответствующие записи в метрических книгах давали возможность людям жить относительно нормальной гражданской жизнью. Шляпниковы принадлежали к новопоморцам». Как позже отмечал сам Шляпников, «несмотря на тяжелую жизнь, мать стремилась по-своему воспитать детей в духе старых обычаев и старой веры. Семьи моего отца и матери были старообрядческими, принадлежавшими к поморской секте, преследовавшейся полицейскими и поповскими властями. С самых детских лет я уже познакомился с религиозными преследованиями».
Его отец, Гаврила Максимович, работал мельником, чернорабочим, плотником и приказчиком, пока не выбился в железнодорожные кондукторы. Мать ‒ Хиония Николаевна (урожденная Беленина), была дочерью горнозаводского рабочего.
«Отец умер в раннем возрасте; мне не было ещё трех лет, когда он утонул и оставил мою мать с четырьмя маленькими детьми, младшему из коих было всего лишь несколько месяцев. Жизнь вдовы, оставшейся без средств и без работника, была чрезвычайно тяжела. С самых малых лет все члены семьи приучались к какой-нибудь работе, чтобы быть полезными и помогать матери в её трудной борьбе за жизнь» (Из автобиографии).
Его отец-мельник утонул в реке, когда Саше было три года. «В воспитании значительную роль играла просторная улица нашего захолустного города с ее ссорами и драками, уличными побоищами взрослых", - вспоминал впоследствии будущий нарком труда». - «При всей доброте матери значительную часть своего детского времени мы были предоставлены самим себе».
Александр Шляпников вспоминал, как зимой ходил стирать чужое белье на реку, а потом приходил домой в ледяных сапогах, примерзших к ногам. Много болел. Школу не любил - учителя там были грубые и злые. «Учителя были очень грубые молодые люди, прибегавшие частенько к кулачной расправе со своими малышами-учениками», - писал Шляпников годы спустя. - «Уже тогда я понял, как много в жизни несправедливости».
Читал много религиозной литературы, мечтал стать токарем и готовился к мученической жизни. В 1895 году окончив к десяти годам три класса Муромского начального училища, стал выполнять неквалифицированную работу, чтобы помочь семье.
Раз за разом будущему революционеру приходилось подделывать документы, чтобы устроиться на работу. Подростка на завод токарем не брали. Приходилось хитрить. «Полтинник чиновнику, и дело сделано», - рассказывал будущий нарком труда.
В 14 лет Саша перебрался в село Вача Муромского уезда. Через год поехал в Сормово. А в 15 лет рванул в столицу на Невский судостроительный завод. Чтобы взяли на работу, в третий раз в жизни подделал документы. С 1898 г. работал на заводе. К двадцати годам стал одним из лучших токарей Петербурга. Большую часть зарплаты тратил на самообразование и приобретение книг. В 1901 году вступил в РСДРП. Буквально через несколько месяцев Александр Шляпников принял участие в первой заводской стачке. С работы его уволили, пришлось перебиваться заработками в маленьких мастерских. Денег не хватало, поэтому пришлось вернуться домой в Муром.
В 1902 г. на Торский завод, в качестве запасного, «викарного» токаря поступил Шляпников и впервые организовал с.-д. кружок из передовых рабочих завода.
В начале 1903 г. на завод Валенкова поступает Шляпников, а по отъезде Исакова берет на себя руководство кружком. Вот как описывает Шляпников машиностроительный (механический) завод: «Завод Валенкова отличался от Торского большей квалификацией, лучшим оборудованием и несколько большим заработком... Рабочие были более развитые, чем на других заводах и фабриках. Режим внутри предприятия был строгий. Самые мастерские были оборудованы по последнему слову техники, и эксплуатация труда была поставлена на европейский манер, но с дополнением русской матерщины» (А. Шляпников. «Подпольная работа в Муромском районе (1902 — 1904 годы)». В Муром. сборнике, стр. 42).
В 1902—1903 гг. в Муроме было два рабочих центра, где велась социал-демократическая пропаганда, — машиностроительный завод Валенкова и чугунно-литейный Торский завод. Рабочие первого завода группировались около В.А. Исакова, а на втором заводе - около А.Г. Шляпникова. Исаков был связан с В.Н. Пучковым, бывшим в разное время рабочим и конторщиком, и М.И. Андреевым, из кружка И.В. Деева. К кружку Исакова примыкал поднадзорный Е.П. Табейкин и имели тесную связь Крмсанов и Обмайкин. Связь между рабочими того и другого завода поддерживал Шляпников, работавший сначала на Торском заводе, а затем на заводе Валенкова. Он являлся и хранителем подпольной литературы. Рабочие собирались, читали ее и обсуждали, готовясь в будущем к открытым выступлениям в массах. С конца лета 1903 года кружок спропагандированных рабочих вокруг Шляпникова увеличивается. Возникает вопрос о создании районной социал-демократической организации в Муроме. Нижегородским Комитетом РСДРП с этой целью в Муром был прислан Григорий Яковлевич Козин. Г.Я. Козин поселился в городе со своей семьей, а для конспирации поступил работать в затон котельщиком. Его партийное задание заключались в том, чтобы наладить связи с рабочими предприятий города (Торского завода Зворыкиных, бумаготкацкой фабрики братьев Суздальцевых и др.), знакомить с нелегальной литературой и с их помощью распространять антиправительственные прокламации. В пропагандистской работе было решено использовать воскресные школы для рабочих. «Нелегальная литература читалась нарасхват. Кроме того, у Козина была очень хорошо подобранная легальная библиотека, в которой преобладали книги по истории, естествознанию и марксизму. Обычно с обсуждения прочитанного и начиналась агитация, а потом уже следовало знакомство с нелегальной литературой и привлечение в кружок», - писал в воспоминаниях Александр Гаврилович Шляпников. Часть нелегальной литературы привозили в город специальные курьеры, а иногда теща Г. Козина - Анна Кирилловна Заломова, послужившая прототипом Ниловны - главной героини романа А.М. Горького «Мать». Прокламации печатались в частной типографии, принадлежавшей регенту соборного хора Н.Я. Благовещенскому.
В конце августа, или начале сентября 1903 г. за городом, в поле, было устроено первое совещание с Козиным, посвященное вопросу о положении дел в районе, о собирании и организации сил и развитии работы. На совещании были: Козин, Крисанов и Шляпников, а также почтовый чиновник А. Мошенцев и рабочий В. Моисеев. Двое последние, как оказалось впоследствии, давали агентурные сведения о деятельности организации жандармам, подготовив таким образом провал ее в конце 1903 — начале 1904 г. (см. Возникновение Муромской Партийной Организации). В 1904 г. подвергся аресту. Просидев в одиночной камере 9 месяцев, он за недостаточностью улик был освобожден под надзор полиции.
А.Г. Шляпников
К концу 1904 г. относится связь Муромского землячества в Петербурге с кружком Шляпникова в Муроме, выразившаяся в усиленном снабжении его книгами.
После события 9 января 1905 г., в Муроме решено было создать боевые дружины из более надежных, смелых товарищей, могущих выполнить боевые задачи организации. Руководителем боевой дружины был А. Шляпников. Вооружение боевиков стояло из огнестрельного и холодного оружия. Боевики сами запасались оружием при помощи рабочих. Кинжалы, ножи, бомбы — все это готовилось на Муромских заводах. Так рабочим-литейщикам Торского и Валенковского заводов было дано задание — бомб. Это задание было выполнено быстро. Взрывчатые вещества приобретались через провизора Муромск. аптеки Каплан, М., который состоял членом организации. Итак, все оружие готовилось самими членами организации. Перед боевой дружиной стояла не только задача вооружения рабочих масс, но и другие, как-то: 1) освобождение арестованных, 2) охрана митингов, собраний и кружков, 3) охрана пропагандистов и агитаторов и сопровождение их на митинги в деревни. Эти задачи были вначале. А затем в обязанность боевых дружин стало входить: 5) недопущение еврейских погромов, 6) слежка за работой «союза русского народа». Вся боевая дружина состояла из 30 чел.; это были рабочие разных фабрик в заводов. Дружина разбивалась на десятки.
10-го июля 1905 г., по инициативе Шляпникова и Лакина за р. Окой (на лугах) был назначен митинг-протест, по поводу 9-го января — расстрела царем и его правительством петроградских рабочих. Рабочие местных фабрик и заводов об этом митинге были оповещены заблаговременно. В условленное время и место рабочие Слободской фабрики, переправлялись через реку на лодках; с других фабрик и заводов — на пароме и часть тоже на лодках. В лугах был в полном разгape сенокос. Косцы-крестьяне ничего не знали о предстоящем митинге и видя большое стечение рабочих, недоумевали. Крестьянам разъяснили в чем дело. Начался митинг. Ораторы разъяснили присутствующим за что 9-го января были расстреляны рабочие Питера. После митинга крестьянам раздавалась о январских событиях литература. Толпы рабочих, возвращающихся с митинга и поющих революционные песни, встретила полиция, переправившаяся через Оку и частью переодетая пытавшаяся вырвать у тов. Варвары Окушко революционное знамя рабочих и задержать некоторых товарищей. Но под дружным натиском рабочих — этого полиции сделать не удалось. Рабочие, в сопровождении полиции, добрались до перевоза и, разместившись на паромах (в то время паромы ходили еще по косяку), стали переправляться через Оку; к ним присоединилась и полиция, с приставом во главе. Отчалив от берега, рабочие запели «Мы жертвою пали» и обнажили головы, предложив полиции сделать тоже. Перебравшись на Муромскую сторону Оки, рабочие двинулись по берегу. Поднявшись по Соборному съезду, вышли на Сенную площадь города. Проходя мимо тюрьмы, рабочие обратились к сидевшим там политическим с речью. В это время, пристав Филоматов, спрятавшись за торговым полком, открыл по рабочим стрельбу. Один из рабочих, тов. Бакунин, ударил пристава весовым коромыслом. Между полицией и рабочими завязалась схватка, закончившаяся победой рабочих. Под силой рабочих, превышающей силы полиции во много раз последней пришлось отступить. Рабочие пошли по городу. Пройдя базарную площадь, они начали расходиться по домам (см. Муромская демонстрация 10 июля 1905 года).
Жандармерия и прокуратура начали производить дознание по делу о «вооруженной демонстрации в г Муроме». От 17-го июля тов. прокурора Унтилов доносит своему старшему о начале дознания. «По дознанию о Муромской демонстрации 10 июля, был произведен обыск у обвиняемой Окушко, ввиду доставленных сведений о продолжающихся к ее квартире противоправительственных собраниях, но ничего явно преступного обнаружено не было. Того же числа был допрошен в качестве обвиняемого по I ч. 121 ст. и 2 ч. 129 ст. Угол. Улож. мур. мещанин Александр Гаврилович Шляпников, 21 года, не признавший себя виновным и давший показание только о том, что прокламаций не разбрасывал. Ввиду того, что в ночь на 10 июля Шляпников ходил по Мурому с ружьем в руках, с несколькими рабочими, вооруженными палками, а также ввиду деятельного участия, принимаемого им в демонстрации, он заключен под стражу и за неимением мест в муромской тюрьме отправлен во владимирскую вместе с обвиняемым Лакиным, относительно которого мера пресечения изменена,— он заключен под стражу. Тогда же допрошена в качество обвиняемой по 2 ч. 121 ст. и 2 ч. 129 ст. Угол. Улож. мур. мещанка Елизавета Николаевна Мошенцева, 21 года, дочь владельца книжного магазина, окончившая местную гимназию. Она виновной себя не признала, объясняя, что была около демонстрантов случайно, к ним не присоединялась и вскоре уехала. Указала свидетелей, отдана под особый надзор полиции».
После ареста Шляпникова начальником дружины был Разборщиков. А после его ареста руководил дружиной приехавший слесарь из Сормова Федька Черный. С первых же дней организации боевики приступили учебе, к тренировке. Учение происходило на улицах города вечером.
«В ту же ночь в тюрьму доставили и М.И. Лакина. Рано утром подняли на ноги. У ворот тюрьмы нас ждала тройка лошадей и пара синих жандармов. Молча усадили в повозку и погнали лошадей. Куда везут — держали в секрете. Подвезли к товарной станции Муромской жел. дор. Там был приготовлен специальный вагон. Меня провели в него и оставили при двух жандармах. Через полчаса или около этого привели ко мне и М.И. Лакина. Он пришел в вагон, вооруженный евангелием, и тотчас же, от скуки, повел «преступную агитацию» среди жандармов, пользуясь цитатами святых отцов. Прицепили к утреннему поезду. Тут мы поняли, что наши власти не надеются на крепость стен муромской тюрьмы и везут нас в губернскую тюрьму. По дороге наш вагон, охранявшийся жандармами, привлекал общее внимание публики, но переговариваться нам не давали… По выходе из вагона нас с М.И. Лакиным немедленно разлучили. Посадили на извозчиков и двинулись в губернскую тюрьму. День был праздничный, но дождливый. Извозчичьи повозки опустили задки на сиденья и скрыли нас от взоров любопытных. В тюрьму нас приняли быстро и поместили в разные концы. Лакину нашли внизу камору, а меня посадили в полутемную, круглую башню. Моя круглая камера, в правой башне от входа, имела в диаметре аршина три-четыре. Узенькая подъемная кровать делила камеру ровно на две части. От общего коридора меня отделяли три двери и узкий проход. Кругом тишина могилы, лишь ветер гудел в оконные щели, да солнышко посылало свои бледные улыбки, никогда не достигая пола. Окна, числом три, от пола были на большой высоте и имели круглую форму, света пропускали очень мало. Никто их никогда не открывал, и камера «освежалась» из коридора. Никакой шум из моей камеры, что бы я ни делал, не достигал надзирательских ушей. В гости ходил к нам губернатор Леонтьев, лизал свою губу, задавал несложный вопрос вроде: «Ну, что?» — на что, как по уговору, все отвечали ему: «Ничего, а что?» Под влиянием роста революционного движения тюремный режим смягчался. Начали пускать гулять, хотя по одиночке. Через пару, приблизительно, недель после сидки в губернском «тюремном замке», нас перевели в недавно отстроенные «исправительные отделения», в специально приготовленный для каторжан одиночный корпус. В эту одиночку привели еще несколько товарищей, взятых за Иваново-Вознесенскую забастовку: Захара Савинова, Мандельштама (Одиссея). Через некоторое время привели С. Гуреева и В. Хряпина, по нашему с Лакиным делу. Первые дни пребывания в одиночке мы потратили на борьбу с тюремным режимом. Сначала повели борьбу за общие прогулки. Добились частичных успехов — нам разрешили гулять группами. За этим последовало требование улучшить нам питание. Объявили голодовку, но администрация (губернатор и тюремный начальник) пошла на уступки и дала нам приличный стол. Из Иванова-Вознесенска привезли десятка два-три арестованных в административном порядке товарищей за забастовку рабочих. Их поместили не с нами, «политиками», как называли нас надзиратели и уголовные, а в особом «Польском корпусе». Однако это не мешало нам завести с ними оживленные сношения. Во время пребывания в одиночках мы решили издавать журнал. Помню, вышло у нас, кажется, всего два номера, но содержание их, а также и самое название забыл. Были у нас в тюрьме и дискуссии по аграрному вопросу, но привели, как это часто бывало и тюрьме, к ссорам…» (воспоминания А. Шляпникова).
Вечером 18 октября 1905 г. муромлян выпустили из Владимирской тюрьмы. В. Хрякин, С. Гуреев, М. Лакин и А. Шляпников направились из тюрьмы в город, на поиски социал-демократов. Приютили их в тот вечер у Благонравова, работавшего тогда по статистике в земстве. Вечером пошли они на предполагавшееся народное собрание, где должны были выступать. Но по дороге пришлось проходить улицы, захваченные черной сотней, которая погналась за ними. Все Шляпникова спутники убежали, а его, оставшегося позади всех, основательно побили. В первый же день царских свобод он получил синяки под глаза и ранение губ. «Погром за эту ночь принял крупные размеры. Полиция, владимирские торговцы явно поощряли бесчинства черной сотни. Толпа пьяных громил выла около губернаторского дома, вызывала музыку, пела патриотические песни, царский гимн, кричала «ура» властям, а также традиционное: «Бей жидов!» Но так как во Владимире «жидов» почти не было, то их заменили студентами, гимназистами, вольнодумцами-семинаристами и земскими служащими. Целую ночь мы просидели в квартире Благонравова, ожидая нападения на его квартиру. Вооружились. Но ночь прошла благополучно. Рано утром, переодевшись в рваное, чтобы иметь вид полу-бродяг, мы пошли на вокзал и вернулись благополучно в наш Муром» (воспоминания А. Шляпникова). См. Черносотенный погром во Владимире.
1 ноября (19 октября) 1905 г. рабочие завода Валенкова в г. Муроме по окончании работ, под руководством освобожденных из Владимирской тюрьмы: Шляпникова, Лакина, Гуреева и Хрякина, устраивают демонстрацию и с пением марсельезы, «дубинушки» и криками: «долой самодержавие», «долой полицию» и т. д., идут по главным улицам города. К ним быстро присоединяются учащиеся, часть горожан, которые на крики «долой самодержавие» отвечают бурным «ура». Когда кадет Котлецов, бежавший от погрома из Владимира в Муром, просит у исправника разрешения на устройство в дворянском клубе лекции о манифесте, то исправник телеграфирует губернатору (Леонтьев Иван Михайлович), спрашивая: «Как поступить, манифест не получен, следует давать разрешение на устройство лекции или нет». Губернатор в тот же день дает ответ шифрованной телеграммой: «Котлецов был одним из организаторов собрания во Владимире, 18-го. Все происшедшее так возмутило народ, что угрожали его личности. Принужден был скрыться (побили стекла его квартиры). Надеюсь на благоразумие жителей. Примите успокоительные меры. Манифест действительно получен, объявлена свобода собраний». На одном из митингов 2 ноября (20 октября) рабочими было принято решение протестовать против черносотенного погрома в г. Владимире, и рабочие прямо с митинга всей массой отправились на телеграф, откуда и послали владимирскому губернатору телеграмму: «Муромский Рабочий Комитет требует прекращения черносотенской бойни. Будет поступлено своим судом. Член Комитета Шляпников».
В ночь на Рождество 1905 г. он был снова арестован и на этот раз просидел в тюрьме до начала 1907 г. Оказавшись на свободе, Шляпников перебрался в Петербург, где продолжил свою революционную деятельность. В 1907 году вступил в число Муромского землячества в Петербурге.
С 1908 по апрель 1914 года работал на заводах Франции, Германии и Англии; в совершенстве изучил немецкий и французский языки. В Женеве Шляпников познакомился с В.И. Лениным, вошел в состав Парижской группы содействия РСДРП. Заграницей российский революционер также вступил во Французскую социалистическую партию и стал членов Социал-демократической партии Германии, приобрел опыт европейского профсоюзного движения. Большое влияние в это время на него оказывала его гражданская жена А.М. Коллонтай. Будучи старше своего «мужа» на 13 лет, дворянка Коллонтай, имевшая хорошее образование, помогла расширить Шляпникову кругозор и повысить его интеллектуальный уровень.
Наблюдавший за революционером Особый отдел Департамента полиции, характеризовал его следующим образом: «По отзывам агентуры, Шляпников интеллигентный человек и считается крупной величиной в партийных сферах... (...) Вид у него такой, что по внешности его трудно, почти невозможно признать за рабочего, а вместе с тем он должен быть причислен к разряду интеллигентных рабочих... Владеет французским и немецким языками. Одет всегда щеголевато. Весьма осторожен и конспиративен и конспирируется весьма сильно своими единомышленниками, как видный и ценный партийный деятель».
В 1914 году с поддельным паспортом на имя француза Жака Ноэ революционер вернулся в столицу Российской империи. Устроился токарем сначала на заводе Лесснера, потом ‒ у Эриксона. «Инженеры, мастера встречали меня, как "иностранца", довольно любезно, а "иноземное" происхождение моего паспорта обязывало меня ломать родной язык и часто для видимости прибегать к помощи русско-французского словаря, который я всегда носил с собой», ‒ вспоминал большевик-конспиратор.
Работая на заводе, Шляпников не оставлял и революционной деятельности. Он сотрудничал в газетах «Правда» и «Социал-демократ», а когда началась война с Германией, выступил с антивоенных позиций. Его авторству принадлежала листовка, выпущенная Петербургским комитетом РСДРП(б) следующего содержания: «Солдаты и рабочие! Вас призывают умирать во славу казацкой нагайки, во славу отечества, расстреливающего голодных крестьян, рабочих... Нет, мы не хотим войны, ‒ должны сказать вы. ‒ Мы хотим свободы России! Вот должен быть ваш клич... Долой войну! Долой царское правительство! Да здравствует революция!» «В период перед Февральской революцией, ‒ писал Шляпников, ‒ наша российская социал-демократическая рабочая партия была единственной революционной партией, призывавшей рабочие массы к вооруженному восстанию, к вооруженной борьбе против царизма и против войны».
В одной из акций Шляпников попал под трамвай и был контужен. Долго лежал в больнице. Приходилось скрываться о властей. Снова вынужденный покинуть родину, Шляпников выехал в нейтральную Швецию, где налаживал связи с местными социалистами, чтобы получить у них финансирование для российских большевиков. Возвратившись в 1915 г., он был кооптирован в ЦК РСДРП, возглавил Русское бюро ЦК, но в связи с угрозой очередного ареста, эмигрировал в США. В Россию Шляпников, в отличие от других видных большевиков, вернулся уже в конце 1916 года и стал не только свидетелем, но и активным участником Февральской революции.
В 1917 году был членом Русского бюро ЦК РСДРП и одним из организаторов отрядов народной милиции. В Петросовете большевики тогда были скорее статистической погрешностью - Шляпников и Молотов отдувались на всех ленинцев. Было непросто. Меньшевик Николай Суханов в "Записках о революции" вспоминал, как тяжело было работать с принципиальным коренастым мужчиной с муромским выговором.
Вскоре рабочий-революционер встречал Ленина на Финляндском вокзале. Н.Н. Суханов не без иронии описал встречу Шляпниковым Ленина в своих воспоминаниях: «В дверях показался торжественно спешащий Шляпников в роли церемониймейстера, а, пожалуй, с видом доброго старого полицеймейстера, несущего благую весть о шествии губернатора. Без видимой к тому необходимости он хлопотливо покрикивал: "Позвольте, товарищи, позвольте!.. Дайте дорогу! Товарищи, дайте же дорогу!"».
Принимая самое активное участие в работе большевистских организаций и конференций, а также профсоюзном движении, Шляпников, по утверждению Н.Н. Суханова, хоть и являлся «партийным патриотом», «опытным конспиратором», «отличным техником-организатором» и «хорошим практиком профсоюзного движения», был «совсем не был политик». «...Ни самостоятельной мысли, ни способности, ни желания разобраться в конкретной сущности момента не было у этого ответственного руководителя влиятельнейшей рабочей организации», ‒ утверждал Суханов. Тем не менее, это не помешало Шляпникову быть в первых рядах большевистской партии, в августе и сентябре 1917 г. принимать участие в Государственном и Демократическом совещаниях.
Став членом Петроградского Военно-революционного комитета, Шляпников не только поддержал предложение Ленина о вооруженном восстании, но и сумел организовать ассигнования Всероссийским союзом рабочих-металлистов, председателем которого он был избран, 50 тысяч рублей для нужд ВРК и обращение к рабочим-металлистам с призывом объединиться под лозунгом «Вся власть Советам!».
После Октябрьского переворота - Народный комиссар труда в первом составе Совета Народных Комиссаров Российской Советской Республики (как шутили в прессе эсеры и меньшевики ‒ Шляпников «купил» свой пост за 50 тыс. рублей, пожертвованных партии центральным союзом металлистов). Ему была поручена борьба с саботажем и забастовкой чиновников, также он участвовал в создании Совета рабочего контроля и преобразовании его в Высший Совет народного хозяйства. Будучи наркомом труда с октября 1917 по май 1918 года, Шляпников принимал участие в подготовке таких декретов Советской власти, как: «Положение о рабочем контроле», «О восьмичасовом рабочем дне», «Об охране труда», «О социальном страховании», «Положение о страховании на случай безработицы», «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах» и др.
В ноябре 1917 г. поддерживал точку зрения о необходимости создания «однородного социалистического правительства» из всех партий, входивших во ВЦИК, не получил поддержки, но не оставил своего поста, добавив к нему обязанности наркома торговли и промышленности. В 1918—1919 годах — кандидат в члены ЦК РКП(б).
В конце мая 1918 года Шляпников со Сталиным, получив чрезвычайные полномочия, были направлены на юг России, чтобы, по словам Ленина, «помочь выкачать оттуда хлеб».
В 1918 г. был назначен членом РВС Южного фронта, председателем РВС Каспийско-Кавказского фронта, затем членом РВС 16-й армии Западного фронта.
Шляпников Александр Гаврилович среди своих земляков. Начало 1920-х гг. Фото: Гришаков И. П.
В 1920 г. отозван для работы в ВЦСПС. В 1921—1922 годах — член ЦК РКП(б).
Выступал против Л. Троцкого с его идеей о милитаризации трудовой жизни страны, принял активное участие в дискуссии о профсоюзах. Вместе с А. Коллонтай возглавил группу «рабочей оппозиции» в РКП(б), заявив, что задачей профсоюзов является организация управления народным хозяйством, лишив этой функции партию, — точка зрения, резко раскритикованная в ходе дискуссии и на Х съезде РКП(б) Лениным.
Вячеслав Молотов вспоминал: «Шляпников принадлежал к большевистской группе. Мы его считали лидером… Потом очень погорел. „Рабочую оппозицию“ создал. Мало ли таких было? Неподготовленный рабочий человек». В 1923 г. подписал "Заявление 46-ти" и открыто выступил с критикой ЦК по вопросам экономического положения, внутрипартийной и рабочей демократии, после чего был отправлен на дипломатическую работу.
В апреле 1923 г. Муромскому Торскому заводу было присвоено имя А.Г. Шляпникова.
«Шляпников—почетный токарь. 30 апреля общее собрание рабочих и служащих завода имени т. Шляпникова (бывший Торский завод), по докладу о Первомайском пролетар. празднике, единогласно принята следующая резолюция: «мы рабочие завода имени т. Шляпникова, шлем свой братский привет рабочим всех стран и призываем их к решительной борьбе с мировым капиталом, к борьбе за власть трудящихся, за власть Советов, а также шлем свой горячий привет всем революционерам, томящимся в капиталистических тюрьмах! Приветствуем все начинания 12 съезда РКП (б)., направленные к улучшению жизни трудящихся масс». Кроме этого собрание постановило послать приветственную телеграмму т. Шляпникову и просить его согласия быть «почетным токарем завода» («Луч», 5 мая 1923).
Александр Гаврилович Шляпников
Недолго пробыв торгпредом во Франции, в 1925 г. вернулся в СССР. Под давлением Политбюро был вынужден заявить, что «никакой фракционной работы» вести более не будет. 28 ноября 1927 г. его исключили из Общества старых большевиков. До 1929 работал председателем правления акционерного общества «Металлоимпорт».
В 1923—1931 гг. вышли в свет его воспоминания «Семнадцатый год».
19 февраля 1932 г. было принято постановление Оргбюро ЦК об исторических произведениях Шляпникова: «Ввиду того, что тов. Шляпников не только не признает этих своих ошибок, а продолжает настаивать на своих клеветнических, против Ленина и его партии, измышлениях, ЦК постановляет: 1. Прекратить печатание и распространение „исторических“ работ т. Шляпникова („1917 год“, „Канун 1917 года“). 2. Предложить т. Шляпникову признать свои ошибки и отказаться от них в печати. В случае же отказа со стороны т. Шляпникова выполнить пункт второй — исключить его из рядов ВКП(б)» (РГАСПИ. Ф. 81. Оп. 3. Д. 77. Л. 6).
В 1933 г. был исключён из партии, в марте-апреле 1934 г. административно выслан на север Карелии, на Кольский полуостров.
1 сентября 1933 года Муромский машиностроительный завод им. Шляпникова переименован в Муромский машиностроительный завод имени Коммунистической партии Франции.
С октября 1934 г. официально на пенсии по состоянию здоровья. 26 марта 1935 г. за принадлежность к «рабочей оппозиции» осуждён на 5 лет — наказание, заменённое в декабре 1935 г. ссылкой в Астрахань.
2 сентября 1936 г. был вновь арестован. Его обвинили в том, что, будучи руководителем контрреволюционной организации «Рабочая оппозиция», он осенью 1927 года дал директиву харьковскому центру этой организации о переходе к индивидуальному террору как методу борьбы против ВКП(б) и Советского правительства, а в 1935—1936 годах давал директивы о подготовке террористического акта против Сталина. Шляпников виновным себя не признал, но по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР был расстрелян ровно через год после ареста, 2 сентября 1937 года.
Как пишет О.В. Хлевнюк:
...в марте-апреле 1935 г. в Москве Особым совещанием при НКВД СССР ряд известных деятелей партии (А.Г. Шляпников, С.П. Медведев, С.И. Масленников и др.) были осуждены по сфальсифицированному делу так называемой «московской контрреволюционной организации — группы „рабочей оппозиции“». Фактически они пострадали за то, что в 1921 г. во время дискуссии по материалам X съезда партии поддерживали платформу «рабочей оппозиции». Когда Шляпников был арестован и расстрелян, пострадали и жители Мурома, знавшие его лично и разделявшие его точку зрения.
31 января 1963 года Военная коллегия Верховного суда СССР реабилитировала Александра Гавриловича Шляпникова за отсутствием в его действиях состава преступления. 21 декабря 1988 года Комитет партийного контроля при ЦК КПСС восстановил Шляпникова в партии (посмертно).
Жена — Шляпникова-Вощинская Екатерина Сергеевна, длительное время находилась в заключении, однако пережила период сталинизма.
Сын — Юрий Александрович Шляпников (1926-2016) — профессор, в 1948 году репрессирован, по образованию — химик.
Дочь — Ирина Александровна Шляпникова (1930-после 2018), не была замужем, двое детей.
Сын — Александр Александрович Шляпников (1932-?).
Внук — Кирилл Александрович Шляпников, российский врач невролог, аллерголог-иммунолог.
Источники: А. Г. Шляпников — революционер, историк и мемуарист Аксютин Ю. Александр Шляпников Страница памяти А. Г. Шляпникова на сайте жертв репрессий с материалами из дела
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым (Запись 24.08.1971)
Шляпников А. Г., Семнадцатый год, книги 1-я, 2-я, 3-я, 4-я. М., Л., 1925.
Судьба лидера «Рабочей оппозиции» Александра Шляпникова.
Дело Е.Н. и Н.П. Мошенцевых 1905 г. К истории Муромского землячества в Петербурге (1894-1914)
