Горбунов Борис Петрович (1909—1990) - писатель, журналист, член Союза писателей СССР, участник Великой Отечественной войны, старший редактор Владимирского отделения Верхне-Волжского книжного издательства; уроженец Кольчугинского района.
Горбунов Борис Петрович
Борис Петрович Горбунов родился 2 августа 1909 года в д. Кожино (сейчас Кольчугинский район Владимирской области).
В 1927 г. закончил школу II ступени. С сентября 1927 г. по февраль 1928 г. Борис Горбунов учился во Владимирском промышленно-экономическом техникуме, затем работал по найму, был счетоводом, киоскером во Владимире, заведовал читальным залом при рабочем клубе в г. Кольчугине, продавал книги в Кольчугинском отделении Госиздата.
В 1930 г. Б. Горбунов приглашается на работу в редакцию газеты "Голос кольчугинца", где работает в должности зав. отделом и ответственным секретарем до конца 1935 г. По решению Ивановского обкома ВЛКСМ был отозван на работу в областную комсомольскую газету "Ленинец", где проработал зав. отделом до конца 1939 г., после чего перешел на работу в областную газету "Рабочий край" (г. Иваново). В 1940 г. Б.П. Горбунов вступает в члены ВКП(б).
С 1941 года Б. Горбунов в Красной Армии. Оканчивает Сталинградское военно-политическое училище, назначается политруком роты. Вскоре ему поручают руководство фронтовой типографией штаба 6-й армии I-го Украинского фронта. Но его постоянно влечет к журналистике, и он добивается своего направления в дивизионную и окружную фронтовые газеты. Отважный журналист и солдат был отмечен боевыми наградами: орденом Красной Звезды и 4-мя медалями
С сентября 1945 г. по июль 1946 г. Б. Горбунов служил в Бакинском военном округе в редакции газеты "За честь Родины".
В 1946 г., демобилизовавшись из рядов Советской Армии, Б.П. Горбунов вновь посвящает себя журналистике. В 1947-1949 гг. он работает в Ивановском облрадиокомитете. В сентябре 1949 г. назначается собственным корреспондентом газеты "Известия" по Сталинградской области, затем в октябре 1950 г. - по Владимирской области. После ликвидации Владимирского корпункта "Известий" в феврале 1956 г. Б.П. Горбунов переходит на работу на Владимирское радио. С начала 1958 г. и в течение последующих двух лет работает начальником редакционно-издательского отдела Бюро технической информации Владимирского совнархоза, затем вновь во Владимирском облрадиокомитете. В 1963-1965 гг. Б.П. Горбунов работает ответственным секретарем газеты "Сельская новь".
В 1966 г. назначается старшим редактором Владимирского отделения Верхне-Волжского книжного издательства (Владимирское отделение Верхне-Волжского книжного издательства. Издательство размещалось сначала в здании на ул. III Интернационала (Большая Московская) в доме №43, потом его перевели в Палаты в дом №58, затем издательство переехало на улицу Столярова.), где работает до выхода на пенсию в 1969 году.
С 1969 года — член Союза писателей СССР.
Как литератор, обладающий даром короткого рассказа, несущего часто тонкий народный юмор, а порой и сатиру, Борис Горбунов известен с 1927 г., когда в московском журнале "Смычка" был опубликован его первый рассказ "Дед Силантий". В этом же году он вступил в члены литературной группы "Молодая гвардия", объединившей молодых писателей и поэтов г. Владимира: П. Лосева, С. Виноградова, В. Полторацкого, М. Маркова и других.
В период работы в газете "Голос кольчугинца" (с 1930 г.) Б. Горбунов возглавляет литературную группу. Рассказы, очерки, статьи, целевые подборки, "молнии" являлись в этот период основными жанрами его творчества. На собрания кольчугинской литературной группы приезжали московские писатели: А. Сурков, В. Луговской, Я. Шведов, старейший русский поэт Ив. Рукавишников и др.
Первые произведения Б. Горбунова печатались на страницах литературных альманахов Ивановского отделения Союза писателей: "Атака", "Звено", "Пламя", "Ивановский альманах", "Молодость" и других, а также в газетах "Рабочий край", "Ленинец" (г. Иваново). В эти годы особенно ярко заблистал талант Бориса Горбунова как фельетониста и очеркиста. Именно поэтому Ивановский обком комсомола и Ивановское отделение Союза писателей направляют Б. Горбунова в декабре 1934 г. на двухмесячные курсы комсомольских писателей при ЦК ВЛКСМ и Союзе писателей СССР.
В период своей работы в областных газетах "Ленинец" и "Рабочий край" (г. Иваново) он знакомится с ивановскими писателями и журналистами: А. Благовым, В. Полторацким, С. Бабаевым, М. Кочневым, Д. Прокофьевым, М. Шошиным, А. Васильевым и другими. В годы Великой Отечественной войны Б. Горбунов писал во фронтовые и дивизионные газеты очерки, юморески. Военные записки послужили писателю фактическим материалом для создания впоследствии двух сборников фронтовых рассказов "О друзьях-товарищах" (1953 г.) и "Будем знакомы" (1960 г.). Его книги "Золотое ружье" (1968 г.), "Солдатская слава" (1970 г.).
27 июля 1970 года старшим редактором отделения была назначена Любовь Александровна Фоминцева.
«Произошло это давным-давно, точнее, 1 февраля 1973 года. Кажется, именно в начале того февраля старший редактор Верхне-Волжского книжного издательства Борис Петрович Горбунов «сдавал дела» Любови Александровне Фоминцевой. Как я убедился впоследствии, принудить его поступить против собственного желания и сердца было невозможно. А ввиду добросовестности, профессионализма старшего редактора безумцев насильственно лишить его любимой работы не находилось нигде, в том числе и в обкоме партии, утверждавшем кандидатуру на эту должность».
Умер 9 сентября 1990 года во Владимире.
ПРОИЗВЕДЕНИЯ Б. П. ГОРБУНОВА КНИГИ: - О друзьях-товарищах: Сб. рассказов. — Владимир: Кн. изд-во, 1953. — 87 с. - Будем знакомы: Юмористические рассказы.— Владимир: Кн. изд-во, 1960. — 84 с.: портр. - Рец.: Михайлов Н. «Будем знакомы»//Призыв. — 1961. — 18 февр.; Боровский Н. Будем знакомы. — Комс. искра. — 1961. — 7 мая. - Богатырь семилетки: Заметки об Александре Рыбьеве. — Владимир: Кн. изд-во, 1960. — 23 с. - Золотое ружье: [Рассказы]. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1968. — 43 с. - Рец.: Архангельский А. Ради жизни на земле//Призыв. — 1968. — 10 июля. - Солдатская слава: [Очерки о владимирцах-героях ордена Славы]. — Ярославль: Верх.- Волж. кн. изд-во, 1970. — 87 с. — В соавт. с А. Нагорным. - Улыбка: Рассказы разных лет. — Ярославль: Верх.-Волж. кн. изд-во, 1980. — 175 с. - Рец.: Архангельский А. Не только улыбка// Комс. искра. — 1980. — 7 ноября; Эйдельман М. О. своем//Призыв. — 1980. — 5 окт.
ПУБЛИКАЦИИ Б СБОРНИКАХ И ПЕРИОДИЧЕСКОЙ ПЕЧАТИ ПРОЗА: - Учитель: [Рассказ]//Владимир: Лит.-худож. сб. - Владимир: Кн. изд-во, 1954. — Кн. 3. — С. 84—91. - Старость: Рассказ//Владимир: Лит.-худож. сб. - Владимир: Кн. изд-во, 1956. — Кн. 5. С. 159- 169. - Человек во Вселенной: Рассказ//Пробный камень: Лит.-худож. сб. - Владимир: Кн. изд- во, 1959. — С. 176—179. - Переполох: Рассказ//Призыв.— 1959. —13 дек. - Милка: [Рассказ]//Степанов И. Перемены в Борках/И. Степанов. Панко Мухин, солдатский сын/Б. Гусев Альбатрос/Б. Горбунов. — Ярославль; Верх.-Волж. кн. изд-во — 1972. - С. 229 — 236. - Максимыч: Рассказ/Призыв,.— 1977. — 18 сент. - Митя: [Отрывок из повести «Хозяин проселочных дорог»]//Призыв. — 1979. — 2 авг. - Музыкальный привет: Рассказ//Комс. искра. — 1980. — 11 мая. - Письмо из Сорренто: Воспоминания//Призыв. — 1980. — 25 мая. - В июньский вечер: Главы из книги воспоминаний «Пo-над Клязьмой рекой»//Призыв. — 1981. - 28 июня. - Обида: Рассказ//Призыв. — 1981. — 1 ноября. - Шафран — яблочко красное: Рассказ//Призыв. — 1981. — 19 дек. СТАТЬИ. ОЧЕРКИ: - Певец родного края: К 70-летию со дня рождения С.В. Ларина//Призыв.—1982.—16 сент. - А листья летят...: Осенний этюд//Призыв. — 1982. — 15 окт. - О друге: Воспоминания [о журналисте В.А. Никитине]//Призыв, —1983. — 10 апр. - По-над Клязьмой-рекой: [Воспоминания о лит. группе «Молодая гвардия]//Волжский характер: Лит.-худож. сб. — Ярославль: Верх. — Волж. кн. изд-во, 1987. — С. 157—169.
ЛИТЕРАТУРА О ТВОРЧЕСТВЕ Б. П. ГОРБУНОВА: - [Б. Горбунов. Краткая биогр. справка]//Горбунов Б. Будем знакомы. — Владимир, 1960. — С. 3. - Баранова С. О чем поведал походный блокнот: [Воспоминания о писателе]//Призыв. — 1984. — 2 авг. - Зорин Э. Редкий дар/Призыв. 1989. — 2 авг.: портр.
Дядя Боря
Вадим Забабашкин Борис Петрович Горбунов, высокий, чуть сутуловатый, прекрасный рассказчик, писатель и журналист, фронтовик… Для меня он был – дядей Борей, приезжавшим к своей старшей сестре – моей бабушки – в родное Кольчугино. Она жила на Октябрьской улице в частном доме, к стенам которого подступал большой вишневый сад. Внутри дома, где неустанно тикали ходики, и располагалась нехитрая мебель, стояла этажерка, все книги которой я знал наперечет. На обложке одной из них с изображением двух веселых солдатиков стояла надпись: Б. Горбунов «О друзьях-товарищах», а на титульном листе синими чернилами: «Дорогой сестре Тане от брата Бориса. 26.VIII.53.» Книга была о войне, а ее герои – простые люди: сапожник, ткач, повар, которые успевали на передовой и своим ремеслом заниматься, и «фашиста бить». Один из рассказов назывался «Земляки». Я любил его перечитывать: «Приятно на фронте земляка встретить. Правда, это редко бывает, но зато тем радостнее свидание. И пусть ты его до войны никогда и в глаза не видел, и район его от твоего за сотню километров – все равно. Смотришь ты на него как на брата, спрашиваешь о том, о сем. И все-то тебе интересно в его словах, все душе близко и дорого. И даже кажется тебе, земляк красивее других бойцов, хотя на нем и гимнастерка такая же белая от солнышка и обмотки пыльные, и пилотка от пота неопределенного цвета…» Проза Бориса Горбунова излучала радостный свет и добрую энергию. Рядом с ее автором мне всегда было интересно и весело. Позже он перешел на мирные темы – но по-прежнему – остроумного характера. «Никому так не написать, как пишешь ты новеллы. Прямо-таки Мопассан или Бунин!» – признался в поздравительной открытке один из его литературных товарищей. Свое первое стихотворение я написал, учась в третьем классе Кольчугинской школы № 7. Дело было осенью, поэтому выглядело оно так: По полям я хожу И картошку посажу. Вырасти картошенька Славна да хорошенька. Я тебя соберу, Буду продавать там, Буду торговать там. Наторгую рублей пять И поеду покупать Водочки чуточек И носовой платочек. Весть о моем первом литературном опыте мигом облетела родню. Дошла и до дяди Бори. «А ну, прочти!» - сказал он мне строго. В конце стихотворения его лицо просветлело: ишь, как повернул – про водочку!.. Так я получил благословение от профессионала. Хорошо запомнился такой случай. Наш вишневый сад. Деревянный столик, вкопанный в землю, скамеечки. Мы – расселись и слушаем дядю Борю, как он читает в рукописи новый рассказ под названием «Альбатрос», про заядлого рыболова Николая Николаевича. Рассказ собравшимся нравится. Правда, кто-то высказывает сомнения по поводу момента, когда главный герой, зачерпнув алюминиевой кружкой речную воду, залпом выпивает. «Уж больно вода в наших реках грязная…» Но Бориса Петровича эти замечания не смущают. Наоборот, он добавляет в рассказ уточняющую фразу: «По реке плыли опилки, пряжа с соседней фабрики. Вода была бледно-желтая, словно плохое пиво». 1960-й год. Я впервые приезжаю во Владимир. Мои родители еще только-только обживают этот город перед тем, как прописаться в нем на многие годы. И первое куда я попадаю – квартира Бориса Петровича на улице Ленина, 8. Этот дом и сейчас стоит. Только улица уже носит имя не вождя пролетариата, а первого космонавта. У дяди Бори – два кота: Густя и Барсик: сидят на шкафах, где-то под потолком, наблюдают. Я разглядываю книги на этажерке: собрания сочинений Гюго, Джека Лондона… Вдруг грохот, это Густя спрыгнув на спинку кресла, опрокинул его на пол. И вот мы получаем квартиру на Производственной улице. Борис Петрович бывает у нас в гостях, тем более, что по соседству с нами живет его старинный приятель поэт Святослав Павлов. Однажды Борис Петрович приходит в наш дом со своим ярославским другом Михаилом Марковым. В свое время тот написал письмо Максиму Горькому в Соренто со своими стихами. Жил он в московской общаге. «Мишка! – кричат ему. – Тебе письмо! От Горького!» Что говорить, великий пролетарский писатель был доступен широким литературным массам. Такие времена. Единственное, о чем жалел Михаил Марков, что как-то не то пропил, не то потерял свою бесценную реликвию. Родителей дома не оказалось, и я в ту пору молодой студент, сам угощал литературных гостей. Марков читал стихи, опубликованные в годы войны в одной из центральных газет. Я тоже не ударил в грязь лицом и продекламировал свой свежий опус про самолет, который и не хочет, а вынужден бомбить. Под водочку мой опус пришелся ветеранам пера по вкусу. Однажды Борис Петрович решил мне помочь. «Давай, – сказал он, – пошлем твои стихи Мише Дудину». С этим известным поэтом его связывала литературная молодость. Я принес «Метеорит» и все, что у меня было на тот день. Отослали. Приходит ответ. Борис Петрович, как-то нехотя мне его показывает. «Боря! – пишет Дудин. – Что тут скажешь. Да, стихи. Но судьбы-то нет!» Зато я могу похвастаться, что хорошо знал одного из персонажей Бориса Петровича. Правда, он (персонаж) меня почему-то недолюбливал. Рассказ назывался «Тузик». Тузик это пес моей бабушки Тани (см. начало). Почему у нас возникла взаимная неприязнь – сейчас трудно сказать. Но Тузик просто с цепи срывался, увидев меня. А рассказ грустный, там ломают бабушкин дом, и пса отводят к новым хозяевам. Но он каждый день прибегает на то место, где была его конура. «Отсюда ему хорошо видны два рябиновых толстых пенька, одинокая яблонька со сломанными ветками, на которой когда-то давно так хорошо пела знакомая серая птаха с длинным тонким клювом, удивленно приподнятым вверх…» Теперь я ухаживаю за могилой Бориса Петровича. Его дочь Галина Петровна умерла, так и не оставив ему внуков. Особого наследства писатель не нажил. Но, порой перелистывая альбомы с фотографиями, думаю: «Ну, почему я не расспросил дядю Борю об этом, почему не узнал о том?..» И слышу его горбуновский голос: «Вадим, а вот скажи…». 2006
«ЗОЛОТОЕ РУЖЬЕ» БОРИСА ПЕТРОВИЧА ГОРБУНОВА
Леонид Зрелов. «ЗОЛОТОЕ РУЖЬЕ» БОРИСА ПЕТРОВИЧА ГОРБУНОВА Пожалуй, одно из самого ценного, что остается нам на овражистом склоне лет, что постоянно носим в душе, хотя ощущаем обычно в отдельные, острые, как игла, моменты, это наша память. Хорошо, когда такие «покалывания» сладки и нежны, несмотря на неизбежную, дай Бог, светлую грусть. Как говорили в старые времена, судьбе было угодно однажды привести меня на службу в Бюро пропаганды художественной литературы при Владимирской писательской организации. Произошло это давным-давно, точнее, 1 февраля 1973 года. Кажется, именно в начале того февраля старший редактор Верхне-Волжского книжного издательства Борис Петрович Горбунов «сдавал дела» Любови Александровне Фоминцевой. Как я убедился впоследствии, принудить его поступить против собственного желания и сердца было невозможно. А ввиду добросовестности, профессионализма старшего редактора безумцев насильственно лишить его любимой работы не находилось нигде, в том числе и в обкоме партии, утверждавшем кандидатуру на эту должность. Не сомневаюсь, что решение уйти Борис Петрович принял без «подсказки» и малейшего намека. За плечами у него была уже довольно долгая жизнь: работа по найму в двадцатых годах, потом — счетоводом, библиотекарем, корреспондентом — вначале «районки» («Голос кольчугинца», он и происходил из тех мест), затем — ивановских областных газет; а после окончания Сталинградского военно-политического училища его увели долгие, всегда крутые у верного служаки-патриота военные дороги. Он был ротным политруком, то есть обязательно крайним в случае ратной неудачи, начальником типографии штаба 6-й армии (за ошибки в тексте — первый спрос с него), а затем опять отправился на передовую корреспондентом военных газет. Славно послужил своим «золотым ружьем» на фронтах Великой Отечественной войны корреспондент Горбунов. Орден Красной Звезды, которым его наградили, был у фронтовиков действительно на вес золота, а ценой его зачастую становилась сама жизнь... К ордену прибавились медали. После войны Б.П. Горбунов возвратился в Сталинград — теперь в качестве собственного корреспондента «Известий», затем работал «известинским» же собкором по родной Владимирской области. Когда меня приняли на работу в Бюро, владимирские писатели в большинстве своем были далеко не молоды. Они уже, как правило, нигде не работали, предпочитая прочему одно и заветное служение — на литературном поприще, и почти все зарабатывали на жизнь гонорарами от изданий книг, отдельных публикаций, рецензированием. Весьма существенным подспорьем (а в отдельные периоды писательской жизни и единственным источником существования) была плата за выступления, которые, прежде всего, и организовывало наше Бюро пропаганды в городах трех областей — Владимирской, Ивановской, Ярославской, а какое то время и Костромской. Так что «площадок» для писательских выступлений, при определенных организаторских усилиях, у нас было немерено, и обычно писателей встречали с непритворной добротой, а провожали с искренней благодарностью. Вполне естественно, я ждал, что теперь, «на свободе», Борис Петрович присоединится к выступающим. Впервые он напечатался в 1927 году, в восемнадцать лет, и не где-нибудь, а в самой Москве. Написал ряд книг о войне. Очень интересные по содержанию, они имели редкие отличительные особенности. Во-первых, по рассказам Б.П. Горбунова освободительная война воспринималась не столько как яркий солдатский подвиг, а скорее, как каждодневный, кропотливый и самоотверженный труд (эта выношенная правда освобождала его от соблазна писать ради внешнего аффекта); во-вторых, язык его произведений отличался точностью и лаконичностью, что не только не шло во вред художественности, а напротив, как при резонансе, усиливало ее, под многими строками чувствовался весомый, весьма полезный для литературы подтекст; в-третьих, он писал с очень тонким, непременно уместным юмором. В рассказы о послевоенной поре он привносил уже не гомеопатическую, как бы отмеренную на «аптекарских» весах, дозу юмора, но все же точно выверенную, растворявшуюся в тексте. Как многие настоящие профессионалы, он, пожалуй, не знал своей писательской цены. Ее знали читатели. А слушатели, несомненно, отдали бы должное его таланту. Но, к моему удивлению, этот незаурядный писатель, даже выйдя на пенсию, не обратился в Бюро за «творческой командировкой», не выступал и во Владимире, от любых наших предложений отказывался. Отдыхал, переосмысливал жизнь, писал, наконец? Вероятно, всем этим и был занят. Только не выступлениями. И вот как-то раз, в середине весны, он, придя на Столярова (Летне-Перевозинскую) в старый двухэтажный дом на взгорке и побыв некоторое время у Эдуарда Павловича Зорина, ответственного секретаря Владимирской писательской организации, завернул к нам, в соседнюю дверь «Заворачивали» в Бюро почти все члены Союза писателей, приходили специально — договориться о времени и месте «творческих встреч с читателями», а кто — позвонить, потому что не у всех были домашние телефоны. Борис Петрович явился к нам, что называется, «просто так». И это сразу стало событием, по крайней мере для меня, ибо я один еще не был знаком с ним толком. Заведовал Бюро пропаганды Виктор Павлович Решетников, молодой прозаик, автор книги «охотничьих» рассказов, бухгалтерию вела Клавдия Михайловна Загарина, обаятельная женщина сложной, даже трагической судьбы, пожившая и в Вене при муже-дипломате, побывавшая и в лагерях при Берии, организацией выступлений занимались два сотрудника, попеременно или одновременно выезжавшие в командировки, и был еще третий — внештатный — Николай Иванович Малов, пожилой, грузноватый на вид человек, но организатор хороший, опытный. Вот такой был коллектив Бюро. Заглянул Борис Петрович к нам да и засиделся. Пожалуй, главной «виновницей» «растранжиривания» писательского времени оказалась Клавдия Михайловна. Ум ее был глубок, юмор тонок, а именно этим блистал почтенный Борис Петрович. Однако вскоре в его юморе появились отчетливые саркастические нотки, впрочем ничуть не отравлявшие атмосферу общения, а напротив, придававшие ей некий шарм. Для меня это было некоторым сюрпризом, ведь я хорошо помнил его, когда он сдавал дела вновь назначенному редактору, — по-отечески трогательно-заботливого, поминутно одобряющего, выкладывающего все как на ладони.
После командировок канцелярская работа для сотрудников Бюро была просто отдыхом, и ничто не мешало мне вслушиваться в разговор, вглядываться попристальнее в его лицо. Незаметно в беседу втянулись все. Рискну сказать, что с того дня началась дружба небольшого коллектива Бюро пропаганды, призванного нагружать писателей по их потребностям выступлениями, и ни разу нигде за все время моей без малого пятилетней работы там не выступившего Бориса Петровича. Надеюсь, я не слишком самонадеянно называю дружбой наши отношения. Однако дружба дружбой, и все же Борис Петрович владычествовал над нами. Но как?! Да чисто по суворовским представлениям; «Владычествовать над друзьями одною верностью». Имя нашего великого полководца не раз упоминается в его произведениях, и сам он соответствовал суворовской характеристике «истинного героя», о чем еще будет сказано. А с того памятного дня Горбунов стал у нас нередким и желанным гостем. Он приходил в любое время года, но почему-то больше помнится одетым в довольно длинный прорезиненный плащ, в фуражке, слегка надвинутой на лоб. Поприветствовав каждого персонально, без церемоний раздевался, одним-двумя движениями приглаживал волосы с блестящей, как награда, сединой, садился в кресло и, быстро, но и внимательно оглядев нас, как бы оценивая наше настроение (а оно с его приходом становилось все лучше и лучше) начинал какой-либо рассказ, но не из военной жизни и не трагедийный, однако ж с определенной драмой, где мягкий грустный юмор только усиливал впечатление. Мало встречал я в жизни рассказчиков, хотя бы подобных Борису Петровичу. Писатель, журналист, редактор, он мастерски владел и устным словом. Думаю, что ничего из рассказанного нам он не записывал. Как жаль, что сам я не записал ни одного его родившегося экспромтом рассказа, почти каждый из которых имел притчевую окраску. «Борис Петрович! — восклицал кто-либо из нас, хотя результат был заранее известен. — Вас надо срочно направить на выступления. Успех обеспечен — и колоссальный!» Он отмахивался и отпускал какую-нибудь шутку. «Ну, Борис Петрович! — сквозь смех настаивали мы. — Вам что, деньги не нужны? Вы что, такой богатый?» Но он стойко держатся суворовского принципа — быть «умеренным в своих нуждах». Опять следовала отмашка, и в юморе появлялись уже знакомые саркастические нотки, потом они усиливались, и сквозила непрошенная грусть. Клавдия Михайловна, вполне владевшая искусством не бездумного словесного фехтования, быстро подавала голос, и по мере подготовки присоединялись мы, прочие. После недолгой разведки боем могла возникнуть короткая пауза, и порой кто-нибудь устремлял озорноватый взгляд на стол начальника, а стоило другому перехватить этот кодовый, «знаковый», как сказали бы ныне, взор, решение принималось моментально, почти без слов. Борис Петрович обычно приходил с авоськой, куда вкладывал папку с писательскими бумагами для Э.П. Зорина или что-то еще, мне больше помнятся великолепные в серебристых пупырышках огурцы. Вот тут самый молодой стремглав слетал по крутой деревянной лестнице. Магазин находился в двух шагах — на углу Столярова и Гоголя. Колбасы в то время на наших прилавках уже не было, зато в витрине всегда лежали головки прекрасного твердого сыра «Советский». Трапезничали (так называл это приятное мероприятие Э.П. Зорин) за столом заведующего Бюро, независимо от того, присутствовал он на этот час или нет. Многие знают, что за столом начальника «трапезничать» слаще, по крайней мере так было в те времена, когда и каждая пешка обладала развитым чувством личного суверенитета. Да и стол В.П. Решетникова стоял в уголке с видом из окна на молодые клены. Так и сидели мы в обоюдное удовольствие. Борис Петрович продолжал рассказывать, мы слушали, как ни странно, ничего не пропуская. Вот что значит искусство речи. Надо сказать, что твердый интеллигентский голос Горбунова все так же содержал в себе нотки деревенского говорка, что придавало рассказу дополнительное очарование. Порой, ближе к концу, он все-таки истончался, но нить была достаточно прочна, чтобы не порваться. И, казалось, голос продолжал звучать, когда сам рассказчик уже умолкал. Замерший колокол оставляет эхо. Родившийся в деревне (Кожино. что под Кольчугином) в 1909 году, Борис Петрович наверняка был крещен. Первым, иногда внезапно, поднимался он (так, бывает, с усилительной недоговоренностью заканчивается рассказ), высокий, широкоплечий, поджарый, с благородной профессиональной сутулостью. А между тем, как я его помню, он никогда ни перед кем не прогибал спины и говорил на равных и с куратором из обкома партии, и с застенчивым начинающим литератором. И гнушался лжи, и оставался чистосердечным с друзьями и коллегами по литературному цеху, и был «врагом зависти». Хотя с сильными, удачливыми мог быть покатегоричней в суждениях. Весы с уравновешенными чашечками нравились ему, перекошенные — нет, если дело не касалось литературных трудов. Справедлив был Борис Петрович, тем не менее невозможно даже представить, чтобы он сказал, что, мол, такой-то писатель талантлив, а вот тот — так себе. Он не мог ниспуститься до заведомого зла и охотно прощал «погрешности ближнего». А как делался мягок, участлив к человеку, которому вместо ожидаемой «ромовой бабы» жизнь совала в рот очередной стручок горького перца. Со всеми писателями он был накоротке, обращался «на ты». И так трогательно было нам, еще молодым, слышать эти короткие мальчишеские имена из уст казавшихся тогда пожилыми людей. Сейчас и мы, друзья-товарищи по Владимирской писательской организации, приблизительно того же возраста, что были они тридцать лет назад, так же запросто называем друг друга короткими именами. Ну да это к слову... Не ради красного словца приведу еще одно требование Суворова к «истинному герою»: «уметь покорять себе все случаи жизни». Надо думать, под этими «случаями» полководец подразумевал ратные дела. Вполне вероятно, что на войне, будь они современниками, Борис Петрович, «являя к службе пламенную ревность», заслужил бы высокую похвалу первого нашего генералиссимуса, но кто способен «покорить себе все случаи» в нашей нынешней, кардинально перестроенной, зареформированной жизни? Локти прямодушного, имеющего честь человека опускаются в толкучке. ...И опять (напоследок?) мы сидим тесной теплой компанией за начальническим столом на Столярова, внимаем рассказчику, подперев локтями столешницу... Ах годы, годы! С нашим нарастающим возрастом как укорачиваетесь вы... Глядишь — несколько прошло как один, потом — как месяц, и уж вот — как день, час, мгновение, за которое мы хватаемся, нс в силах удержать, остановить... ... В 1956 году в альманахе «Владимир» был опубликован рассказ Бориса Горбунова «Старость». Еще будучи во цвете лет, он сумел заглянуть за многие годы вперед и все увидеть, различить... К концу восьмидесятых внешне он мало изменился, оставался чуть ли не таким же, каким был в семьдесят третьем. И старость не поставила его на колени, не пометила своей неизгладимой печатью. А когда пришла пора, какую не отодвинуть ничем, он тихо, достойно отошел в мир иной. Это случилось в 1990 году. Наступала другая эпоха, девальвировавшая не только рубли, но и свою предшественницу, да и саму нашу жизнь. Незадолго до кончины Бориса Петровича угасли Э.П. Зорин, Ларин Сергей Васильевич, а после, в течение нескольких лет, — И.А. Городиский, И.В. Маслов, Г.П. Никифоров, А.П. Василевский, Ю.Н. Синицын, И.А. Удалов... Идет, бежит торопливое неверное время. Но вопреки всему, самой очевидности, думается, что впереди все же будет остановка, и тогда к изумленному читателю выйдут они со своими зачитанными предшествовавшими поколениями книгами, и новый, пока еще умозрительный книгочей будет познавать паше время и по книгам Б.П. Горбунова и удивляться, и испытывать горечь от невозратной, какой то главной потери.
ПОВАР
Повар Фрол Пузырьков был несусветный путаник. Завтрак у него поспевал к обеду, обед - к ужину, а ужин едва был готов на следующий день. - Ты своим распорядком дня скоро не только нас, но и солнышко запутаешь: будет оно всходить по ночам, а заходить утром, - говорили бойцы Пузырькову. Тот слушал, а потом горячо оспаривал обвинения. - Что с вами лясы точить! - глубокомысленно говорил он. - Мне цель известно, кто вы. Пехота! Ваше дело с ружьишком баловаться, нитроны вхолостую пулять, па брюхе ползать... Всё это, конечно, куда проще, чем, скажем, даже обыкновенные щи сварить. Кулинария - наука! А вы в ней ни балбеса не понимаете. Но не только время запутал Пузырьков. Суп он зачастую варил несолёный, а кашу пересаливал. Макароны у него пригорали, а щи от холода превращались в студень. Но и тут он оправдывался: - Всё вам невкусно, а сами понятия не имеете, что такое вкус. Знаю я, что вы любите! Вам бы только побольше в котелок налить да погуще, да еще добавку отпустить больше самой порции. Знаю я вас! Тоже мне, критики нашлись... Врач пробу снимает, не брезгует, а вам нес не так. А он всё же офицер, да и супов, наверное, за свою жизнь больше вашего перепробовал. Когда Пузырькова сняли с работы, он монотонно твердил: - Не пойму, за что. Я ли не кормил хлопцев! Ведь редки были дни, когда бы они не выливали чуть ли не всё из котелков, прямо не отходя от кухни. А отчего? Закормлены были! Вот почему снятие с кухни меня нисколько не тревожит, одно лишь обидно - не пойму, за что. Перед отправкой на пересыльный пункт он встал в кузове грузовика, снял шапку и, сверкнув на солнце рыжими волосами, крикнул: - Прощайте, хлопцы! Помните кулинара Пузырькова Фрола Севастьяновича... - Помним, - ответил один из бойцов, - одно жаль, уезжаешь не вовремя, днём. Проститься как следует не удаётся. А то бы мы тебе на дорожку и битки дали, и гуляш... по коридору. Утром в полку узнали, что на кухню пришёл новый повар. Почти никто его ещё и в глаза не видел, не знал ни имени его, ни фамилии, однако многим он понравился. Завтрак на передовую прибыл точно по распорядку дня, горячий, вкусный и питательный. Все ждали обеда, но и он был доставлен в срок. Ужин опять солдатам пришёлся по вкусу. И тогда все спокойно заявили: - Хороший у нас повар. Боевой. Знает, когда и какое подкрепление дать бойцам. Новый повар Иван Климов - солдат средних лет - был широк в плечах, поэтому казался низким, несколько даже квадратным. В первый же день пришёл он к командиру полка и заявил: - Принял я кухню, товарищ подполковник. Продуктов у вас горы, хоть ресторан открывай. Можно такое меню составить, что по объёму прейскурант не уступит наставлению по стрелковому делу. Но у меня к вам просьба будет. Разрешите высказать? И Иван Климов по порядку рассказал, что бы он хотел иметь у себя, будучи, как он выразился, начальником пищеблока. Он попросил держать кухню не за пять километров от передовой, а ближе. Под неё он предполагал оборудовать специальную землянку, а рядом устроить склад. Подполковник кивнул головой. - Ещё что? — спросил он строго. - А ещё я прошу ознакомить меня с дорогой к передовой. Ну, а местность я сам изучу, чтобы скорее можно было найти удобную стоянку для кухни и скрытые пути подхода к окопам. Подполковник невольно улыбнулся. - Всё сделаем, - сказал он. Когда Иван Климов ушёл, подполковник сказал начальнику штаба: - Слышал, каков у нас новый повар? Теоретик! Через неделю командир полка навестил нового повара. В километре от передовой под кухню была оборудована просторная землянка, где ещё стоял приятный запах сосны. Рядом находился продуктовый склад. На чистой клеёнке был аккуратно уложен хлеб. В фанерных ящиках лежал лук. На оструганных досках был рассыпан картофель, под мешки с крупами и мукой подложены бревнышки. «Как у хорошей хозяйки», - подумал подполковник. Даже зоркий, придирчивый взгляд командира не мог обнаружить беспорядка. Ежедневно раздавая пищу на передовой, ловко ползая по-пластунски с термосом за плечами, Иван Климов вскоре стал близким, родным человеком для каждого бойца. ...Вечером разведывать ближний тыл противника ушла группа бойцов. Они предполагали вернуться к утру. Но наступил уже вечер, а разведчиков не было. Только на следующий день усталые, продрогшие, проголодавшиеся возвратились бойцы обратно. Не успели они подойти к своей землянке, как навстречу им вышел Иван Климов: - Явились! А я-то вас заждался... Каким аппетитным казался разведчикам в этот раз обед, каким ароматным чаевой напиток, каким родным человеком сам повар! Однажды около кухни Климова разорвался снаряд. Взрывной волной его отбросило в овражек. Торопливо стряхнув с себя землю, он вновь очутился около кухни и, превозмогая боль, начал заделывать дыру в котле, пробитую осколком. - Ваня, подожди трудиться, вдруг второй снаряд бабахнет, - кричали солдаты. - Снаряд не страшен. Страшно на передовую опоздать. Там ведь меня бойцы ждут. Заделав котёл, он галопом выехал на передовую и минута в минуту доставил обед в окопы. - Не повар ты у нас, а Спасская башня. Хоть часы по тебе проверяй! - смеялись бойцы. Утром, когда Климов, не торопясь, чистил картошку, его вызвали к командиру полка. И по тому, с какой поспешностью прибежал посыльный, и по выражению лица подполковника Климов понял, что вызвали его по серьёзному делу. Предложив повару стул, подполковник строго сказал: - Наши минометчики очутились в полуокружении. Дерутся они третьи сутки геройски, как настоящие русские солдаты. Но у них нет ни пищи, ни воды. Приказываю проскочить к ним и накормить. Ясно? Климов спокойно встал. - Разрешите выполнять приказание? - Да. ... Из трубы походной кухни мелкими кольчиками вился сизый дымок. Под сиденьем мирно позвякивало ведро. Тихо напевая, Климов торопил пегую низкорослую лошадку. Она успокоительно помахивала хвостом. Но едва только скрылась из виду деревня, как из-за высокого перистого облачка вынырнул самолёт. Он ходко снижался, и, когда на крыльях ясно забелели кресты, с самолёта ударил пулемёт. Климов хлестнул что есть силы вожжами по лошади, низко пригнулся, хорошо понимая, что это не спасёт его от вражеской пули. Лошадь опешила, сё мохнатые коротенькие ноги перебирали всё чаще и чаще, ведро под сиденьем гремело громче, заглушая неприятный визг пуль. Но роща, в которую скорее хотел въехать Климов, была всё ещё далеко. Временами он приподнимал голову и тогда хорошо видел, как пули задевали дугу, откалывая от неё щепочки. Сначала Климов жалел дугу, но вскоре у него появилась другая забота: пригнувшись, он совсем перестал смотреть за котлом, а ведь в нём была гречневая каша. «Пригорит», - озабоченно подумал Климов. Это беспокойство так захватило его, что он перестал даже слышать гул вражеского самолёта. Когда зелень рощи укрыла его, он остановился и поспешно начал перемешивать кашу. Поблизости разорвались три бомбы, чуть не засыпав землёй открытый котёл. Климов пристально посмотрел в небо; самолёт быстро набирал высоту. - А кашу я всё-таки довёз! - торжествующе крикнул Климов. Сбоку послышался весёлый голос: - Ребята! Кашемёт едет! Видя, как бойцы жадно едят кашу, пьют ещё холодную воду, Климов добродушно улыбался: - Задержался я малость, ребята. Но причина уважительная: фашист хотел пробу снять. Накормив братву, Климов похвалил минометчиков за точную стрельбу, бросил для счастья сам одну мину в ротный миномёт и тронулся в обратный путь. Теперь он ехал не по дороге, а крутым оврагом. Лошадь шла медленно, на подъёмах приходилось слезать и подпирать кухню плечом. Настроение у Климова было бодрое. Он опять что-то тихо запел и, заложив в пустое ведро мешок, чтобы оно не тарахтело, поудобнее уселся на передок.
