Столетов Николай Григорьевич (1831—1912) — русский военачальник, командующий болгарским ополчением в русско-турецкой войне 1877—78 гг., генерал от инфантерии (1898).
Александра Васильевна – мать Столетовых Григорий Михайлович – отец Столетовых Улица Бол. Московская, д. 59. Большой двухэтажный кирпичный дом купцов Столетовых во Владимире Дом № 59 по ул. Б. Московская был построен купцом Дмитрием Столетовым
Николай Григорьевич Столетов родился 2 (14) ноября 1831 г. в г. Владимире в купеческой семье Григория Михайловича и Александры Васильевны Столетовых. Отец – владелец бакалейной лавки и мастерской по выделке кож. Получив среднее образование во Владимирской гимназии, в 1850 г. он поступил на физико-математический факультет Московского университета, где впоследствии учился его младший брат Александр, ставший всемирно известным ученым. Последний год обучения Николая Столетова в университете совпал с началом Крымской войны 1853—1856 гг., что решающим образом повлияло на всю его дальнейшую судьбу. Весной 1854 г. после завершения учебы, преисполненный патриотических чувств, Николай Григорьевич идет добровольцем в армию - поступает вольноопределяющимся в легкую батарею № 1 10-й артиллерийской бригады. В составе этой батареи фейерверкер Столетов участвовал в боях с турками на Дунае и оборонял от союзных войск Севастополь.
24 октября (5 ноября) 1854 г. участвовал в боях при Инкермане.
Март – конец апреля 1855 г. оборонял от союзных войск Севастополь, находился в гарнизоне крепости, защищал 4-й бастион, батарею Забудского и редут Шварца. При обороне Севастополя познакомился с Л.Н. Толстым.
4 (16) августа 1855 г. участвовал в боях на Черной речке.
В 1856 г. за отличие в боевых действиях в Крыму Н. Столетов был награжден знаком отличия Военного ордена. Произведен в офицеры (в прапорщики).
«Под сильным огнем неприятельских батарей...» Н.Г. Столетов в годы Крымской войны 1853-1856 гг.
Столетов Николай Григорьевич
В 1859 г. окончил Академию Генштаба, служил на Кавказе, в Туркестане.
5 января 1867 г. подполковник Н.Г. Столетов был назначен Правителем канцелярии военно-народного управления Туркестанской области.
В 1869 г. – Возглавил отряд, завоевавший восточное побережье Каспийского моря, участвовал в основании Красноводска.
Генерал Н.Г. Столетов в водовороте «большой игры» в Азии (вторая пол. XIX века) Военно-разведывательная деятельность Н.Г. Столетова в 1867-1871 гг.
В 1877-1878 гг. – Активный участник русско-турецкой войны в чине генерал-майора. Руководил формированием в России, обучением и боевыми действиями болгарского ополчения, воевавшего на Балканах совместно с русскими войсками. Прославились в битве под Старой Загорой.
Во время русско-турецкой воины 1877—1878 гг. в чине генерал-майора Николай Григорьевич возглавил болгарское ополчение, воевавшее на Балканах совместно с русскими войсками. В июле-августе 1877 г. он принимал участие в руководстве обороной Шипки, позже командовал авангардом колонны генерала М.Д. Скобелева при переходе через Балканы и в бою за Шейново.
За отличие в сражениях при освобождении Болгарии Н. Г. Столетов был награжден орденами Св. Георгия IV ст., Св. Владимира I ст. и Св. Анны I ст. - оба с мечами.
Памятник генералу Столетову в Болгарии Мемориальный комплекс "Защитники Стара Загоры". Стара Загора-Болгария Храм-памятник Рождества Христова (болг. Храм-паметник Рождество Христово; называемый еще Шипкинский монастырь) - первый памятник болгаро-русской дружбе, на территории Болгарии. Находится на южной стороне Шипкинского перевала, в окрестности города Шипка.
Генерал от инфантерии Николай Григорьевич Столетов Н.Г. Столетов среди болгарских ополченцев в 1902 г. (на праздновании 25-летия с начала русско-турецкой войны)
Умер 27 июня (10 июля по новому стилю) 1912 г. в Царском Селе, ныне г. Пушкин Ленинградской области. Похоронен во Владимире на Князь-Владимирском кладбище.
Памятник Н.Г. Столетову на Князь-Владимирском кладбище гор. Владимира.
Жизнь, полная мысли и труда, не может оставить по себе одну пустоту», – так написал один великий ученый о другом, не менее известном, – К.А. Тимирязев об А.Г. Столетове. Эти слова в полной мере относятся ко всей семье Столетовых, взрастившей людей, которые стали славой России, – Александра Григорьевича, выдающегося ученого, основоположника русской школы физики, Николая Григорьевича – генерала, героя русско-турецкой войны, и Дмитрия Григорьевича – генерал-майора артиллерии…
Память
- В 1951 г. переименована вершина Шипки, названа им. генерала Столетова.
- Названо в честь генерала Н.Г. Столетова с. Столетово Пловдивского округа.
- Названы улицы им. Столетова в Габрово, Плевена, сел Старо-Загорского и Пловдивского округов.
- Во Владимире создан мемориальный музей Дом-музей Столетовых.
«Вся Болгария торжественно отпраздновала в минувшее воскресенье 80-летие знаменательных боев на Шипке, которые принесли свободу и независимость болгарскому народу. В битвах на Шипкинском перевале сцементировалась вечная дружба болгарского и русского народов. Вместе со всей Болгарией день 80-летия битвы на Шипке отмечен во Владимире - на родине одного из героев Шипки - Н.Г. Столетова. - Во Владимире на углу улиц III Интернационала и Пролетарской сохранился старинный двухэтажный дом, в котором родился и жил полководец Н.Г. Столетов. В ознаменование славной годовщины на этом доме установлена мемориальная доска, увековечившая память генерала Столетова и его брата - выдающегося ученого-физика А.Г. Столетова. На мраморной доске высечена надпись:
«В этом доме родились и жили русские патриоты - братья Столетовы. Генерал Николай Григорьевич Столетов. Герой Шипки. 1833 - 1912 гг. Выдающийся ученый - физик Александр Григорьевич Столетов. 1839 - 1896 гг.». В помещении белокаменных Золотых ворот, возвышающихся над центром города Владимира, открылся новый военно-исторический отдел областного краеведческого музея. В этом отделе экспонируются знамена 9 и 10 гренадерских полков, квартировавших во Владимире и отличившихся в боях за освобождение Болгарии. На карте боевых походов и сражений 9-го гренадерского сибирского полка, экспонирующейся в музее, указано, что этот полк во время освобождения Болгарии от пятивекового турецкого ига форсировал Дунай у Зимницы и участвовал в боях под Габрово, Тырново, Старой Загарой и Казанлыком. Но особенно батальоны 9 и 10 гренадерских полков отличались в кровопролитных боях под Плевной. За эти бои семи батальонам вручены были знамена за победу под Плевной, завершившей освобождение Болгарии от чужеземных захватчиков. Солдаты и офицеры стрелкового батальона 10-го Гренадерского Малороссийского полка кроме того награждены были георгиевской лентой - высшим знаком отличия того времени. Шелковые знамена владимирских полков - это знамена русской славы и доблести. В дни, предшествовавшие 80-й славной годовщине, на могиле Н.Г. Столетова во Владимире группа молодых болгар возложила венок к подножию обелиска, установленного в честь генерала Столетова с надписью на родном языке: «Легендарному герою Шипки от признательной болгарской молодежи». В областной библиотеке имени А.М. Горького состоялся вечер советско-болгарской дружбы. Читальный зал, украшенный государственными флагами Народной Республики Болгарии и Советского Союза, был переполнен. Один из присутствовавших на вечере болгарских гостей Станчо Станев сказал: - Мы счастливы, что празднуем знаменательную дату победы на Шипке во Владимире - на родине командира болгарского ополчения Столетова. Мы признательны народам Советского Союза за то, что они дважды протянули нам руку братской дружбы, освободив нас 80 лет тому назад от пятивекового турецкого гнета и 13 лет тому назад от фашистской тирании. С большой силой в зале библиотеки прозвучали стихи великого болгарского поэта Ивана Вазова «Ополченцы на Шипке»: «Хлынул враг на приступ – выжидают, молча! И когда последней схватки час настал, Наш герой Столетов, славный генерал, «Братья ополченцы! - крикнул с силой новой. - Родине сплетите вы венец лавровый!» (Стыров П. Знамена русской славы. « Комсомольская искра». 1957. 1 сент.).
За славянских братьев
СЕМЕН ШУРТАКОВ. Из книги «Вершина Столетова» ...Уже совсем стемнело, а ружейная пальба все еще не прекращалась. Нашим измученным солдатам было не до перестрелок: у них для этого не осталось ни сил, ни лишних патронов. Палили турки. Им было и чем стрелять, и кому заменить в окопах уставших стрелков: в армии Сулеймана, поди-ка, осталось немало солдат, которым нынче и выстрелить-то не пришлось,— вот они сейчас душу и отводят. И не просто душу отводят — не дают, после такого дня, нашим ратникам ни сна, ни отдыха и ночью. Впрочем, до отдыха надо раненых товарищей в тыл отвести. Надо поправить разбитые ложементы, иначе завтра их турки смогут взять, что называется, голыми руками. А когда и спать повалились — несмотря на страшную усталость, сон был зыбким, неглубоким, не сон, а тяжелое забытье. Нечеловеческое нервное напряжение дня все еще не уходило, все еще давало себя знать. Многие кричали во сне: они все еще шли в штыки на неприятеля... Плохо спалось в эту ночь и Николаю Григорьевичу Столетову. Стоило закрыть глаза, как сразу перед внутренним взором, одна за другой, вставали кровавые картины нынешнего дня, а в ушах начинал звенеть играющий атаку рожок и следом — истошное «алла». В груди начинало теснить, дыхание непроизвольно прерывалось, словно бы переставало хватать воздуха. И лишь когда шум битвы покрывало «ура» и неприятель откатывался от наших позиций, из груди вырывался вздох облегчения. Потом, рядом с нынешними, стали возникать в памяти другие, чем-то на них похожие картины. Вот ложементы горы Николай, а вот редуты Севастополя... Там тоже гремели пушки и лилась кровь, там тоже ходили в штыки, но то ли от того, что прошлое всегда мы видим как бы через смягчающую дымку времени, то ли потому, что было это в молодости, но воспоминания о Севастопольской обороне не били по натянутым нервам, а даже успокаивали. Дышалось и то словно бы ровнее и легче. И, отдавшись во власть воспоминаний, генерал Столетов, сквозь даль времени, увидел на редутах Севастополя молодого волонтера-фейерверкера (нижний чин в артиллерии, равный по званию унтер-офицеру в других родах оружия.) Столетова... ... Как он радовался, получив назначение в действующую армию! Будто не на войну, а в увлекательную прогулку отправлялся. Дома все — и отец с матерью, и братья с сестрами — дружно отговаривали его. Отговаривали вообще не поступать в военную службу, а «устроить себя получше». Владимирский купец третьей гильдии Григорий Столетов мечтал, «чтобы сыновья прежде всего пошли в крупное учение». (Он даже дочерей выдал замуж за окончивших университетскую науку). Старший из сыновей — Василий по окончании Владимирской гимназии поступил в Московский университет. Этой проторенной дорожкой за ним зашагали и он, Николай, и младшие братья Александр и Дмитрий. Александр и впрямь пошел в крупное учение: стал известным физиком, преподавал в том же Московском университете, работал в Гейдельберге, Геттингене и Берлине. Николай же, а потом по его примеру и Дмитрий, после университета, к большому огорчению родителей, пошли в военную службу. Решение посвятить себя военному делу созрело и укрепилось в Николае еще до университета. Еще когда ему было всего четырнадцать лет, он объявил, что будет военным, и стал готовить себя к этому: вел спартанский образ жизни, закалялся, запоем читал военно-историческую литературу. Родители еще и еще раз пытались «образумить» сына, отговорить его от опрометчивого, как им казалось, юношеского решения, но ничто не помогло. Тихий, застенчивый от природы, Николай проявил в этом удивившую родителей твердость. «Позвольте мне самому распорядиться своей судьбой»,— сказал он, и, хотя прозвучало это, наверное, излишне торжественно, родители поняли, что решение сына окончательное, и больше к этому разговору не возвращались. В двадцать лет мечта его сбылась. Ускорила дело начавшаяся война с Турцией. Сразу же по окончании университета, летом 1854 года, Николай определился в 10-ю артиллерийскую бригаду фейерверкером. Участие в постоянных боях по обороне Севастополя скоро из вчерашнего студента сделало закаленного воина. А известное дело под Инкерманом дало ему солдатский Георгиевский крест и офицерский чин. ...К вечеру ружейная и артиллерийская канонада со стороны турок стала стихать. Рытье траншеи и то, кажется, приостановилось. Неприятель словно бы решил и сам отдохнуть и дать наконец долгожданную передышку защитникам перевала. Правда, пули продолжали свистеть, но уже начинало смеркаться, и, значит, прицельной стрельбе тоже приходил конец. Защитники Шипки ожили. Кто помогал санитарам отвести или унести на носилках раненых, кто поправлял разбитые артиллерией укрепления, кто отправился за водой. Даже шутки и смех послышались среди повеселевших солдат, когда они утолили мучавшую их весь день жажду и съели по сухарю. Теперь бы только еще хоть немного поспать! Начиная с тревожной ночи с 8 на 9 августа, это, считай, уже третьи сутки, солдатам было не до сна. Неприятельский стан озарился бесчисленными кострами. Турки готовили ужин. У них все шло обычным порядком: работа, еда, отдых. А нашим солдатам и болгарским братушкам и на ужин, кроме сухаря, ничего не нашлось, и до отдыха было еще далеко. Раненых унесли. Теперь надо было захоронить убитых. После того, как были вырыты братские могилы, к ним потянулись длинными вереницами носилки с подобранными на поле боя, уже свое отвоевавшими орловцами, брянцами и ополченцами. Священники творили краткую заупокойную молитву, окружавшие могилу офицеры и солдаты, подняв горсть шипкинской земли, посыпали ее на уснувших вечным сном своих боевых товарищей, потом могилу засыпали. Это были воистину братские могилы: русские солдаты лежали в них вместе со своими болгарскими братьями. Генерал Столетов придавал большое значение этому последнему акту каждого боя. При первой же возможности, павшие должны убираться с поля боя! Завтра солдат должен видеть перед собой врага, а не труп своего товарища. И у солдата должна быть уверенность, что, если и ему суждено разделить участь павшего товарища, он будет похоронен по-человечески. Для мертвых совсем не важно, где и как похоронят, но это очень важно для живых! А еще, стоя над братской могилой, Николай Григорьевич всегда вспоминал свой тихий Владимир, свою семью и думал, что у каждого из тех, кого они зарывают, тоже ведь где-то есть отец с матерью, жена и дети, братья и сестры. Как-то они перенесут известие о безвозвратной потере...
Пока одни искали и хоронили убитых, другие углубляли траншеи, наращивали брустверы. Отошли солдаты на отдых только далеко за полночь. А 11 августа утром, чем свет, разбудил защитников Шипки не обычный будильник, не гром пушек, а отчаянный крик: — Взяли, взяли!.. Обошли!.. Выбежавшие на крик из ложементов солдаты и офицеры увидели, что главная опорная наша позиция на Николае отрезана неприятелем. Отрезана вместе со штабом, так что никаких указаний и приказаний и ждать неоткуда... Так вон почему накануне турки и из пушек перестали стрелять рано, и ночью нас не беспокоили! Они тем самым усыпили нашу бдительность, а под покровом ночи по откопанной траншее подползли вплотную к нашим позициям и заняли седловину, по которой идет шоссе. Они очутились между нашим резервом и перевязочным пунктом с одной стороны и орловским полком с болгарскими дружинами — с другой. Другими словами, они таки замкнули свою подкову! То, что не удалось им сделать днем, они сделали ночью. И замкнули подкову не где-нибудь, а вблизи постоянно досаждавшей им Круглой батареи. Трудно сказать, что могло бы произойти дальше, если бы рота Брянского полка, не ожидая команды — каждая минута дорога! — не бросилась на турок, еще не успевших закрепиться у шоссе. В то же самое время артиллерист Поликарпов, бесстрашно, под огнем неприятеля, повернул пушки в сторону шоссе и ударил по туркам. Штыки брянцев довершили дело: турки были опрокинуты и принуждены к отступлению. Только потом стало ясно, что неприятельская затея была достаточно серьезной: под Круглой батареей турки сосредоточили за ночь девять таборов своего отборного войска. Стоило передовому отряду закрепиться на шоссе, эти таборы в любое время могли бы прийти к нему на подмогу, и тогда всякая связь с тылом у нас была бы отрезана. Так начался третий день героической — тут слово на месте! — обороны Шипки. Не менее, если не более тяжелым было и его продолжение. Минувшей ночью туркам удалось поставить еще одну батарею — на этот раз на высотах против нашего правого фланга. Таким образом, огненная подкова вокруг наших позиций стала еще теснее. На правый фланг неприятель направил свои первые атаки. Наступление четырех турецких колонн сопровождалось шквальным ружейным и артиллерийским огнем. Гул непрерывных орудийных выстрелов сливался в один раскат бесконечного грома. Это был поистине адский огонь, от которого, казалось, дрожат не только окрестные горы, но все Балканы. Начальствующий над правым флангом командир Брянского полка полковник Липинский (он сменил на этом посту Депрерадовича) вынужден был сразу же ввести в бой две резервные роты — так силен был натиск неприятеля. Чтобы не дать нам опомниться, а также лишить возможности маневрировать резервами, турки вскоре же, если не одновременно с наступлением на правый фланг, начали атаку и центра нашей позиции — горы Николай. За первой отбитой атакой тут же последовала вторая, еще более упорная... Это было похоже на повторение бешеных приступов 9 августа, но только в еще больших размерах. Сулейман-паша, должно быть, знал, что на помощь русским из окрестностей Тырнова уже выступило еще два полка,— надо было во что бы то ни стало покончить с Шипкой до прихода подкрепления! Наши цени били по наступающим залпами, и многих укладывали на месте — турки как ни в чем не бывало шли вперед. Артиллерийская картечь вырывала из рядов наступающих десятки, если не сотни,— турки шли. У них будто бы не было иного пути, как вперед и только вперед. Говорили, что турки в этот день были пьяными, и это очень похоже на правду: в их слепом упорстве было что-то противоестественное. Одурманенные гашишем, они будто не видели перед собой ничего. И лишь когда только натыкались на русские штыки, понимали наконец, что дальше дороги вперед нет... В восьмом часу утра полковник Липинский получил с самого края правого фланга донесение: с помощью посланных им двух орловских рот неприятельскую атаку удалось отбить, противник отступил, но вскоре же показались новые колонны турок, которые, пропустив в интервалы отступившие толпы, повели новое, еще более решительное наступление. Отправив из резерва еще одну роту, Липинский послал к генералу Столетову ординарца с просьбой приехать лично, на правый фланг, чтобы самому убедиться, насколько опасно наступление, которое ведет здесь противник. Столетов приехал, осмотрел позицию и согласился с Липинским: — Да, опасно... — Повторил: — Очень опасно! Но что он еще мог добавить к сказанному?! Здесь был один конец подковы, который неприятель стремится поскорее соединить с другим концом. Но и на том конце, на левом фланге у князя Вяземского, если турецкая атака еще не началась, то скоро начнется: туда точно так же двигаются неприятельские колонны и развертываются в цепи. И хотя атаки на центр нашей позиции — гору Николай продолжаются, главным, решающим наступлением неприятель, по всему видно, считает вот этот охват флангов, окружение наших позиций. Нет, ничего он не может дать командиру правого фланга Липинскому. Поскольку загнутые вовнутрь фланги становятся уже как бы тылом наших позиций, придется взять на себя непосредственно оборону тыла. Здесь решается участь Шипки! Удастся противнику сжать, замкнуть подкову — наши позиции хотя и смогут еще какое-то время обороняться, но будут обречены. На том и порешили. Вместо ожидаемой помощи Столетов взял у Липинского две полуроты с четырьмя орудиями и повел их на курган, лежащий в тылу наших позиций, напомнив на прощанье, что до подхода Радецкого надо удержать оборону, чего бы это ни стоило. Между тем началось наступление неприятеля и на левом фланге. Теперь по всей линии нашей защиты шел бой с нарастающим, час от часу, ожесточением. Шквальные атаки, одна другой яростнее, обрушивались на наши позиции с вызывающим удивление постоянством. Все пространство впереди ложементов усеяно телами в красных фесках («Словно мак в огороде алеется»,- замечают солдаты), а новые и новые цепи, новые колонны красных фесок идут на очередной приступ. — Откуда только сила такая берется? — удивляются наши ратники.— Чем больше бьем, тем их больше лезет на нас... В батареях все меньше остается снарядов. Стрелкам тоже приходится экономить патроны. А это значит, тем больший урон несут защитники от каждой новой атаки. Сильный артиллерийский и ружейный огонь еще на подходе изреживал, ослаблял противника, и до штыков доходила иногда только половина, а то и того меньше. Теперь главным оружием становился штык. Но если стрельба из ружья требует одной лишь меткости, работа штыком требует силы. А откуда взяться силе в человеке, даже если он, самый выносливый в мире, русский солдат, когда человек этот уже трое суток без пищи и сна?! А вот сейчас, в полдневную жару, еще и без воды. Спасибо габровцам, которые, рискуя собственной жизнью, нет-нет да доставят на позиции бочонок-другой родниковой водицы. Кое-кого из них уже ранило, одного убило, но остальные бесстрашно продолжают исполнять добровольно взятую на себя обязанность. На передовой перевязочный пункт шли и шли, группами и в одиночку, раненые. И уже по одному громадному числу их, скопившихся в ожидании врачебной помощи, можно было судить о тех огромных потерях, которые мы несли. Счет шел не на десятки — на сотни. Врачи не успевали накладывать бинты, многие часами оставались без помощи. Но — редкий стон вырывался из груди какого-нибудь, уж совсем изнемогшего или умирающего от ран, страдальца. Большинство же, как бы сознавая, что всякое, вслух сказанное, скорбное слово или стенание может влиять на состояние духа уцелевших еще товарищей, переносили ужасные муки молча. Легкораненые после перевязки просили дозволить им возвратиться на свои места в ложементы, а многие делали это даже и самовольно, без всяких разрешений. Особенно ожесточенные атаки в этот день противник вел на наш правый фланг. Должно быть, турки решили именно здесь, сломив наше сопротивление, замкнуть свою страшную подкову. Около двух часов пополудни к полковнику Липинскому явился запыхавшийся гонец с крайней позиции правого фланга. Донесение было самое неутешительное: у нас, что ни час, прибывает число раненых, а у противника прибывают и прибывают новые силы, так что удерживать позицию уже нет никакой возможности, если не будут сейчас же даны достаточные подкрепления. «Достаточные...»! У Липинского оставался в наличии лишь полувзвод со знаменами... Полковник послал ординарца на гору Николай к графу Толстому. Послал без всякой надежды на помощь, просто, хотя бы узнать, как там у них, на главной нашей позиции. Вскоре с Николая пришел сам Толстой и привел с собой роту брянцев — все что у него оставалось. Такое подкрепление дало возможность заполнить опустевшие ложементы и сохранить хотя бы какую-то сомкнутость общей оборонительной линии. Граф Толстой пришел к Липинскому как к старшему, чтобы получить распоряжения, поскольку добраться до тыльной позиции, где находился генерал Столетов, уже не было никакой возможности. По запыленному и закопченному порохом лицу полковника Толстого струился пот, его мундир в нескольких местах был порван и висел лоскутьями. Не сразу можно было узнать в этом обросшем, изнуренном бессонницей и нечеловеческим напряжением офицере недавнего блестящего флигель-адъютанта. — Распоряжения?— переспросил полковник Липинский. Помолчал, и договорил: — Распоряжений никаких не будет. Просто давайте порешим: не отступать ни в каком случае, ни под каким видом, а умирать всем до последнего человека на месте. Толстой в знак согласия протянул руку: — Ни в каком случае. Ни под каким видом! Офицеры скрепили свой обет крепкими рукопожатиями, по-братски обняли друг друга. Наступала едва ли не самая критическая за все дни обороны Шипки минута. Вслед за Брянским полком командир корпуса генерал-лейтенант Радецкий обещал привести на Шипку новые части. И солдатам было сказано, что подкрепления уже в пути и, если не поспеют к утру, то к середине дня будут обязательно. Все видели так же, что генерал Столетов, чтобы поторопить идущую на Шипку подмогу, послал навстречу Радецкому одного за другим несколько ординарцев. Но вот солнце уже начало клониться к закату, а сколько ни всматривались солдаты в синеву ущелий, по которым змеилась дорога из Габрова, на ней никто не показывался. Торопя подмогу, Столетов отдавал себе ясный отчет в том, что судьбу Шипки решали уже не дни, а часы. Теперь счет пошел, пожалуй, на минуты... Наших оставалось так мало, что солдаты для защиты позиций должны были перебегать с места на место. На линии обороны оставались уже не роты, а ничтожные горсти людей, дравшихся 12 часов без перерыва, без малейшего отдыха против несравненно сильнейшего числом неприятеля. На некоторых участках почти все офицеры были переранены и перебиты. Достаточно сказать, что во многих ротах — а точнее, тех небольших группах солдат, которые утром назывались ротами,— места командиров, заменяясь последовательно младшими офицерами, фельдфебелями и унтер-офицерами, перешли наконец к ефрейторам и даже, за убылью последних, к простым рядовым солдатам. Раненые не уходили, потому что без них некому было защищать позиции. Наскоро здесь же, на месте, перевязанные санитарами они снова брали в руки оружие. — Надо постараться,— говорили солдаты.— Время такое… Все одно умирать. Все имеющиеся резервы давно израсходованы. Приходилось маневрировать лишь оставшимися в наличии жалкими силами. Липинский дал приказ «стараться держать роты, взводы и даже звенья попарно, дабы иметь возможность попеременно осаживать неприятельскую цепь, несмотря на ее многочисленность, и во что бы то ни стало удерживаться на своей позиции». А болгарские дружинники, чтобы как-то парализовать во время атаки превосходящие силы неприятеля, бросались в толпу врагов поодиночке и, схватясь за дуло своего ружья, работали прикладом: раззудись плечо, размахнись рука!.. ЕСЛИ у солдат и ополченцев кончались патроны или портились ружья — они все равно с позиций не уходили. И когда один офицер, подойдя к кучке таких солдат, сказал что-то в том смысле, что, мол, какой смысл вам оставаться, если стрелять не можете, солдаты ему дружно ответили: — Так точно, ваше благородие; для того мы в особую команду собираем, чтобы, значит, работать штыками... Но всему есть свой предел, свои границы. Не безгранична и человеческая выносливость. Только что отбившие очередную вражескую атаку солдаты и ополченцы понимали, что отбить еще один такой же приступ они уже вряд ли смогут. Так было и на других позициях нашей оборонительной линии. Пусть урон в живой силе у турок был в несколько раз больше нашего. Но когда один против десяти или даже двадцати, когда на сотню идет тысяча — для сотни даже и небольшие потери чувствительней. А у нас из сотен оставались лишь десятки. Время шло, а подмоги все еще нет. Солдаты жадно всматривались в извивающуюся ленту Габровской дороги, но на ней, кроме раненых, никого не было видно. Разве еще по сторонам дороги, на некотором удалении, то тут, то там показывались конные отряды башибузуков — это, уверенный в своей победе, Сулейман-паша заблаговременно выслал их в наш тыл для преследования при нашем отступлении. Сулейману-паше мало было сбить нас с перевала — в отместку за упорное сопротивление он решил полностью уничтожить шипкинский отряд... Пятый час на исходе. Можно было уже разувериться в том, что придет подкрепление. Можно впасть и в отчаяние. — Видно, силы нашей не хватает,— говорили меж собой солдаты.— Оставили нас одних... Все, что от них требовалось и что могли сделать, они уже сделали. Они исполнили свое тяжкое дело до конца. Беспримерные доблесть, отвага, героизм, самопожертвование — все, все было брошено на чашу весов в этом кровопролитном сражении. И если русская и болгарская чаша все же не перетянула турецкую — в этом никакой их вины не было. Солдаты плакали. Нет, их не страшила собственная смерть. Их страшила потеря Шипки. Сердца защитников словно бы приросли к этим голым скалам и серым откосам — ведь они были так обильно политы их кровью и кровью товарищей. — Алла! Алла!— опять — уже в который раз!— зазвенело по всей линии обороны. Запели рожки, зарокотали барабаны. Турки пошли в новое — не последнее ли для нас? — наступление. Они идут твердо, смело. Их не смущает, что приходится постоянно перешагивать через трупы своих убитых соратников. А на крутых склонах они и вовсе шагают по телам своих соотечественников, как по ступенькам лестницы. Вперед, вперед! Во что бы то ни стало, вперед! «Алла! Алла!..» В первые дни турки боялись нашего «ура!» — теперь они на него и внимания не обращают. Они же отлично видят, как мало нас осталось. Вперед! У нас не хватает сил, чтобы остановить плотные ряды противника. Кое-где торжествующие турки уже врываются в наши ложементы. И хотя солдаты и ополченцы не отдают своих позиций, хотя везде идет отчаянная борьба не на жизнь, а на смерть — враг начинает одолевать нас. Всё. Конец... Но что это за странный гул покатился по ущельям? И что это засверкало под лучами заходящего солнца на извивах Габровской дороги? Неужели идет долгожданная подмога? А гул все растет, все приближается, и в нем хоть и смутно, но начинает прослушиваться что-то знакомое, что-то близкое и родное — в эти минуты тысячекрат близкое и дорогое,— в нем все явственнее слышится наше русское «ура». А вот оно уже подхвачено ранеными на перевязочном пункте. И уже видно, что там, чуть дальше полевого лазарета, сверкают на солнце стальные штыки... Ратный боевой клич перекинулся на гору Николай, повторился на одном, на другом фланге, и вот из тысячи грудей почти отчаявшихся, погибающих, но не сдающихся защитников перевала несется такое могучее и такое вдохновенное «ура», что оно заглушает не только торжествующее «алла», но и весь гул и гром сражения. Рано, рано враг торжествовал победу! Еще когда дойдут до позиций утомленные сорокаверстным переходом солдаты. Да и подойдут пока всего лишь передовые две роты Житомирского полка (их Радецкий догадался посадить на стоявших в тылу, за лазаретом, лошадей, седоки которых, донцы, дрались в ложементах). Никакой реальной помощи от них — помощи огнем и штыком — пока еще нет. Но защитники теперь уже твердо знали, что они не забыты, что Россия помнила о них, герои твердо верили, что кровь, пролитая здесь, на этих скалах, пролита не зря,— Шипка не достанется ликующему врагу. И воспрянувшие духом солдаты и ополченцы, с неизвестно откуда взявшейся молодецкой удалью — воодушевление делает чудеса! — кинулись на уже предвкушавшего близкую победу врага. Никак не ожидавшие такого отпора турки были ошеломлены. Они поняли, что значит этот воинственный, прокатившийся по рядам русских и болгар, боевой клич. Он был не похож на тот, который они слышали час или два назад и которого, как им казалось, уже перестали бояться... Теперь не только мы — враг и то понимал, что Шипка осталась в наших руках. Если она не была взята до подмоги — можно ли ее взять теперь?! Вслед за первыми двумя ротами Радецкий привел на Шипку Житомирский и Подольский полки и, как старший по званию, вступил в командование обороной перевала. Вечером, уже в сумерках, обходя позицию, Радецкий оказался на участке обороны, который днем выдержал более десяти атак противника. Рядом с бруствером лежало вповалку семнадцать солдат, а около них одиноко стоял офицер с окровавленным лицом и ногою. Завидев генерала, офицер взял под козырек. — Что это они у вас? Спят? — спросил Радецкий, указывая на солдат. — Да, ваше превосходительство, спят,— ответил офицер.— Спят... и не проснутся: они все убиты. — А вы что же здесь делаете? — Дожидаю своей очереди,— все так же тихо и спокойно отвечал офицер.— Это была моя команда...
Через два дня в газетах будет напечатано: ...Отдавая должное железной энергии Сулеймана-паши и храбрости его войска, все иностранные офицеры (а такие были при штабах воюющих армий) и корреспонденты, побывавшие на Шипке, изумляются стойкости наших солдат. ... Защитникам Шипки суждено было держать в своих руках участь всей армии и судьбы России, обнажившей меч в защиту братьев-славян. Стальными оказались эти руки, стальною же оказалась и закаленная твердость молодцев-братушек, изумивших и весь мир, и самого не менее твердого врага. ... Болгарский легион доказал, что болгары могут драться, как львы. Ополчение создало себе в эти дни навсегда громкую славу. ... На Шипке героев не было, потому что все были героями. А один корреспондент назовет Шипку Фермопилами новейшей военной истории, которая — кто бы ни писал ее, друзья или недруги,— обязана воздать должное героизму защитников этого прохода через Балканы. По условиям местности Шипкинский перевал вовсе не похож на Фермопильское ущелье, которое две с половиной тысячи лет назад, при нашествии персов на Элладу, защищали триста спартанцев, во главе со своим царем Леонидом. Просто когда мы пытаемся объяснить или описать из ряда вон выдающееся событие, то ищем в истории какие-то широко известные аналоги ему. И тут неважно, что Фермопилы — ущелье, а Шипка — гора, важно, что то и другое является символом стойкости и отваги, символом неколебимого мужества. Но прошло сто лет, и Шипке стали не нужны какие-то аналогии и символы. Наряду с Фермопилами она сама стала символом. Символом беспримерной воинской доблести и готовности к самопожертвованию во имя высокой идеи человеческого братства. В жизни каждого человека есть свой апогей, своя вершина. В сущности, он идет к ней всю жизнь, хотя так бывает, что достигает ее необязательно в конце своего земного существования. Вершиной жизни Николая Григорьевича. Столетова стала Шипка. Еще до того как он попадет на Балканские высоты, имя его будет широко известно. По материалам Амударьинской экспедиции Столетов опубликует несколько научных статей, и Географическое общество изберет его своим действительным членом. В книгах будет написано, что им основан город Красноводск... И после Освободительной войны Николай Григорьевич Столетов еще много славных дел совершит в пользу отечества. Он будет возглавлять дипломатическую миссию в Афганистане, дослужится до «полного» генерала, а с 1899 года будет состоять членом Государственного совета... И все же вершиной его жизни, ее высшим взлетом останется героическая оборона Шипки. Он будет менее известен как основатель города Красноводска и более как почетный гражданин города Габрова, откуда ведет дорога на Шипкинский перевал. И вот уже почти сто лет самая высокая точка перевала называется вершиной Столетова и будет называться так всегда, на вечные времена. Кто бы ни писал о войне 1877 — 1878 годов, никто не может обойти молчанием Шипку. Потому что она — символ мужества и стойкости, символ братства русского и болгарского народов. Склоны Шипки обильно политы кровью народов-братьев, и, значит, ничего не может быть прочнее такого братства.
Братья Столетовы (слева направо) Дмитрий, Василий, Александр, Николай
