Рабочее движение в России в конце XIX-го века принимает настолько большие размеры, что даже царское правительство вынуждено было законодательным путем провести ряд мер, направленных к облегчению тяжелого экономического положения рабочих. Частичные уступки со стороны правительства доставались рабочим только после продолжительной и упорной стачечной борьбы, которая с начала 90-х годов стала принимать все более и более значительные размеры, захватывать все новые и новые слои рабочих, переходя уже из борьбы оборонительной, со стороны рабочих, в борьбу наступательную. Во Владимирской губернии за период 1891-1893 гг. было 8 стачек, в которых участвовало 4119 чел. Рабочих; за период 1894-1896 гг. было уже 30 стачек и 21562 стачечника и за период 1897-1899 гг. – 46 стачек и 43408 стачечников. Благодаря широкой волне стачек, прокатившихся почти по всей России в течение 1894, 1895 и 1896 годов, правительством 2-го июня 1897 года был издан закон об установлении на всех фабриках 11 ½ - часового рабочего дня. Значение этого закона для рабочих будет понятно, если принять во внимание, что на большинстве текстильных, например, предприятий Владимирской губернии рабочий день в то время равнялся 13, 13 ½ и 14 часам. Но царское правительство, издавая закон о сокращении рабочего дня, внесло в него целый ряд пунктов (сверхурочные работы, уменьшение праздников и т.д.), которые давали возможность предпринимателям обходить этот закон и эксплуатировать рабочих почти в прежних размерах. Вместе с этим, нужно отметить, что уменьшение рабочего дня в то время не было основным требованием рабочих в их экономической борьбе с капиталистами. Рабочие добивались, главным образом, повышения заработной платы. Из 1765 стачек, бывших в России с 1895 по 1904 год (по сведениям фабричной инспекции) – 1071, или 61%, происходили по причинам столкновения из-за размеров заработной платы и способов ее выдачи, и только 284, или 16%, из-за продолжительности рабочего дня. Таким образом, закон 2-го июня 1897 г. мало улучшил положение рабочих, а в некоторых случаях и ухудшил, т.к. с сокращением продолжительности рабочего дня,- на тех предприятиях, где были сдельные расценки,- уменьшилась и заработная плата рабочих. В.И. Ленин, разбирая закон 2-го июня 1897 года в брошюре «Новый фабричный закон», изданной в Женеве в 1899 году, писал: «… значение нового закона состоит в том, что он необходимо и неизбежно дает толчок русскому рабочему движению… Борьба между фабрикантами и рабочими из-за применения этого закона возникнет повсюду; эта борьба охватит гораздо более широкий район, ибо закон распространяется на всю Россию. И рабочие сумеют вести эту борьбу сознательно и твердо, сумеют настаивать на своих требованиях, сумеют обходить те ловушки, которые расставляют им наши полицейские законы против стачек. Введение новых фабричных порядков, изменение в громадном большинстве фабрик по всей России обычного, урочного дня принесет громадную пользу: оно встряхнет самые отсталые слои рабочих; оно пробудит везде самый живой интерес к вопросам и правилам фабричного быта; оно послужит прекрасным, удобным, законным поводом для рабочих предъявлять свои требования, отстаивать свое понимание закона, отстаивать старые обычаи, когда они выгоднее для рабочих (напр., отстаивать обычные праздники, отстаивать окончание работ по субботам не за 1 ½ часа, а за 2 и более), добиваться более выгодных условий при новых соглашениях о сверхурочных работах, добиваться более высокой платы, чтобы сокращение рабочего дня принесло действительную пользу рабочим без всякого ущерба для них». Эта характеристика В.И. Лениным закона 2-го июня 1897 г. и тех последствий, которые неизбежно должны были сопровождать практическое применение его на практике,- почти целиком оправдались на примере стачки текстильщиков в Гусе-Хрустальном в феврале-марте 1898 года. Гусь-Хрустальный в 90-х годах XIX столетия был одним из самых глухих рабочих местечек Владимирской губернии. Населенный исключительно рабочими, больше половины которых раньше были крепостными «господ» Нечаевых-Мальцовых; отстоящий далеко от железной дороги и от других промышленных центров губернии,- он целиком и полностью находился в бесконтрольном ведении фабричной администрации. По «образному» выражению старшего фабричного инспектора Владимирской губернии Свирского,- «ближайший урядник находился от Гуся в 25 верстах, а пристав – в 45 верстах».
Главная контора. 1900—1913 гг.
Фабричная контора была высшей властью на территории довольно обширного Гусевского района и распоряжалась почти буквально жизнью и смертью каждого рабочего гусевских текстильных фабрик и хрустального завода. Старший фабричный инспектор Владимирской губернии Свирский в докладе губернатору в мае 1897 года так характеризовал Гусь-Хрустальный: «Все обыденные многосложные функции административного и судебного характера по отношению к 12000-му населению исполняются фабричной конторою по прямой преемственности с эпохи крепостного права. В этом отношении гусевские фабрики ближе подходят к старинным горным заводам, сохранившим многие из черт вотчинного управления. Кроме мелкой судебно-полицейской власти, которой пользуется Гусевская контора, последняя, на правах владельца жилых построек, земли и окружающих лесов, располагает правом выселения за черту мальцевских владений, воспрещения на базарах той или иной торговли, распределяет топливо и проч. Если к этому прибавить право почти во всякое время рассчитывать рабочего или служащего, то понятна та широкая власть по отношению к населению, которой пользуется контора, и, главным образом, управляющий. Не более трех лет тому назад просители не говорили с ним иначе, как на коленях, и если теперь обычай этот выводится, то единственно потому, что эта манера разговора не отвечает вкусам нового управляющего». Если в 90-х годах экономическое положение рабочих в России вообще было очень тяжелым, то положение гусевских рабочих и на этом фоне было исключительным. Даже начальник Владимирского губернского жандармского управления Воронов, которого ни в каком случае нельзя заподозрить в сочувственном отношении к рабочим, и тот вынужден был в донесении департаменту полиции отметить тот экономический гнет, который лежал на рабочих Гуся-Хрустального. Перечислив условия, в которых жили гусевские рабочие, Воронов приходит к следующему заключению: «Взаимные отношения рабочего и фабриканта определяются тем, что первый всецело в руках последнего. Такое положение хозяина фабрики к рабочим давало ему возможность всячески эксплуатировать рабочего до последней степени, пользуясь безвыходным его положением».
Фабричный магазин. 1900—1913 гг.
Воспоминания стариков-рабочих, участников стачки 1898 г., рисуют яркую картину бытовых и правовых условий, в которых находились тогда гусевские рабочие. Казармы, в которых жили рабочие, были переполнены, грязны и душны. Кухни в этих казармах находились в коридорах, отчего в рабочих каморках постоянно был дым, смрад и угар. Небольшая баня не могла удовлетворить потребностей 12000 населения рабочего поселка. В ней всегда не хватало воды и рабочим приходилось голыми бегать с шайками за водой на речку, а зимой – на улицу за снегом. Не избавлены были от этого и женщины, и управляющий Гайдуков в свое время любил развлекаться видом голых женщин, бегающих из бани за водой на речку. Количество малолетних рабочих на фабрике было очень велико. Брали на работу детей 7 и даже 5-летнего возраста. Когда родители не соглашались отдавать детей в таком возрасте на фабрику, фабричная администрация понуждала их к этому под угрозой увольнения с фабрики. Бывали случаи, когда отец или мать приносили утром работать еще спящего ребенка на руках. Надсмотрщики или «хожалые» разгуливали по фабрике и плетью подгоняли уставших или задремавших детей. Беременных женщин не отпускали с работы до самой последней минуты,- «пока заберет», как выражаются рабочие. Нередки были случаи, когда женщины рожали прямо у станков, и теперь еще есть на фабрике несколько рабочих, которые впервые увидели свет в фабричном корпусе.
Большая улица от магазина к текстильной фабрике. 1900—1913 гг. Общий вид текстильной фабрики. 1900—1913 гг. Старое 4-этажное каменное здание бумагопрядильни построено в 1844-1847 под наблюдением владимирского губернского архитектора Я.М. Никифорова. От 1856 г. сохранилась 16-метровая башня, к которой в 1881 г. пристроено новое здание. Эти строения по сей день используются по своему назначению и принадлежат текстильному комбинату. Темное здание слева, перед зданием фабрики - дом директора фабрики.
Заработная плата ткачей Гусевской фабрики была почти самой низкой из всех фабрик Владимирской губернии. Из обследованных в октябре месяце 1897 года фабричной инспекцией 28 бумаго-ткацких фабрик губернии, заработная плата на Гусевской фабрике по величине стоит на 24 месте; средний дневной заработок рабочего по обследованным 28 фабрикам составлял 50-57 коп., в Гусе-Хрустальном он равнялся только 45-46 коп. Такое же положение с заработной платой было и на прядильной фабрике. Во время стачки, когда на фабрику приехал старший фабричный инспектор, к нему являлись рабочие самых разнообразных профессий и все жаловались на свое тяжелое положение: девушки-цевочницы, например, заявляли, что они зарабатывают так мало, что не могут сготовить себе приданое; 12-13-летние мальчики жаловались, что они получают в день только 15-20 коп.; жаловались на низкую плату старики-сторожа,- вообще, не было в Гусе ни одного почти рабочего, который не стонал бы под игом эксплуатации со стороны владельца фабрики и его фабричной конторы. Закон 2-го июня 1897 г. о сокращении рабочего дня введен был в Гусе-Хрустальном с 1-го января 1898 г. Но введение этого закона не улучшило, а наоборот – ухудшило положение гусевских рабочих. Уменьшение рабочего времени повлекло за собой и уменьшение заработной платы. Такое же уменьшение заработной платы получилось после 1-го января 1898 г. у ткачей и у рабочих др. профессий. На большинстве текстильных фабрик губернии, при сокращении рабочего дня по закону 2-го июня 1897 г., фабриканты, под нажимом стачечного движения в конце 1897 и начале 1898 годов, повысили расценки и таким образом уровень заработной платы на этих фабриках и при сокращении рабочего дня почти не изменился. В Гусе-Хрустальном такого положения не было; здесь рабочие сразу почувствовали, что новый закон принес им и новое сокращение заработной платы, а значит и общее ухудшение их материального положения. К началу стачки, по словам начальника губ. жанд. управления,- «ни на одной из местных фабрик не существовало таких низких расценков, как на фабрике Нечаева-Мальцова». Все это неизбежно должно было привести гусевских рабочих к открытому выступлению за улучшение своего положения, что и произошло в феврале-марте 1898 года. 10 (22) февраля 1898 г. 50 человек трепальщиков Гусевской бумаго-прядильной фабрики бросили работу и предъявили требование о повышении заработной платы. Управляющему фабриками Андрееву-Туркину удалось уговорить рабочих подождать до приезда главно-управляющего Мальцевскими имениями С.И. Щегляева и трепальщики в этот же день возобновили работу. Но искра в рабочую массу была уже брошена. За трепальщиками «неудовольствие» на низкую заработную плату заявили мюльщики и присучальщики. Управляющий Андреев-Туркин сообщил 10 (22) февраля о требованиях рабочих старшему фабричному инспектору Владимирской губернии Свирскому, приглашая его приехать на фабрику. Свирский на фабрику не поехал (была «масленица»), а послал Андрееву-Туркину письмо, в котором писал, что возможность возникновения недовольства рабочих Гусевской фабрики низкой заработной платой он предвидел, и что если бы фабричная администрация раньше к расценкам сделала хоть небольшую прибавку, возмещавшую сокращение рабочего времени, то недовольство рабочих и опасность забастовки были бы предотвращены. В этом же письме Свирский дал указание Андрееву-Туркину – как поступить с предъявленными требованиями рабочих, законность которых Свирский не оспаривал. «Если рабочие,- писал Свирский,- ведут себя хорошо и требования их не выходят из границ просьбы,- удовлетворение последней является возможным и может повести к их успокоению. Если же брожение среди рабочих примет угрожающий характер,- уступки со стороны конторы будут несвоевременны и могут внушить рабочим пагубную уверенность, что лишь угрозами, забастовкой и другими незаконными действиями они могут достигнуть улучшения своего положения». Этот «мудрый совет» старшего фабричного инспектора, данный администрации Гусевских фабрик, развязывал последней руки и указывал прямой путь к провоцированию выступления рабочих, чтобы избежать повышения заработной платы. Фабричная инспекция Владимирской губернии в то время действовала не хуже полиции, что и было в 1900 году отмечено Николаем II на «всеподданнейшем» отчете Владимирского губернатора за 1899-й год.
20 февраля (4 марта) 1898 г. в Гусь-Хрустальный приехал главно-управляющий С.И. Щегляев с районным фабричным инспектором Сахаровым. Узнав о приезде Щегляева, рабочие прядильной и ткацкой фабрик явились к нему и заявили свою просьбу о повышении расценков. Щегляев обещал рассмотреть просьбу рабочих и результаты объявить на другой день «после обедни».
Вид на пруд и хозяйский дом. 1900—1913 гг. В 1851 на реке Гусь была сооружена плотина, в результате чего образовался пруд. В 1853 на перекрестке улиц Большой Акимановской и Первой Ивановской построен фабричный «магазинный дом галантерейных, мануфактурных и съестных припасов» - торговые ряды на 20 отделений, с колоннами, галереями и балконами (на переднем плане). Напротив рядов (на фото - справа) стоял дом управляющего («хозяйский дом»), с каменным низом и деревянным верхом, с высоким крыльцом-светелкой. В советское время этот дом занимало училище текстильного комбината, а в 1930-е гг. его снесли. Светлое здание по центру перед прудом - главная Гусевская контора. За прудом - шлифовальный цех хрустального завода.
22 февраля (6 марта) в фабричной конторе состоялось новое объяснение Щегляева с рабочими. Щегляев заявил, что прядильщикам, работающим в новом корпусе (138 ч.), которые с 1 января 1898 г. перешли с 12-часовой на 10 ½ - часовую работу, будет сделана следующая прибавка: мюльщикам – 8%, присучальщикам – 10% и концевым (ставильщикам) – 15%. Ткачам, жаловавшимся на недостаточную оплату некоторых сортов вырабатываемого ими товара, обещано было прибавить на эти сорта, но прибавка была столь незначительной, что по вычислениям фабричной инспекции едва достигала 3% на заработок ткачей. Трепальщикам, слесарям, литейщикам, ткацким подмастерьям и другим категориям рабочих также были обещаны некоторые прибавки и льготы. Наобещав рабочим повысить расценки и заработную плату, Щегляев считал свою миссию исполненной и в этот же день телеграфировал Свирскому во Владимир: «Все улажено к обоюдному удовольствию. Дело было раздуто». На следующий день, 23 февраля (7 марта), работы на фабриках начались обычным порядком. Рабочие ждали исполнения обещаний Щегляева, но ни объявлений о повышении, ни новых расценок нигде вывешено не было. Кончила работать первая смена, начала работать вторая,- новых расценков нет. Рабочие из прошлого знали, что фабричная администрация не раз отказывалась от исполнения своих обещаний, поэтому и теперь у них появились опасения, чтобы все обещания Щегляева о прибавке не остались пустыми разговорами. По фабрике кем-то был пущен слух, что повышения расценков, несмотря на обещания Щегляева, не будет. Фабричная администрация этот слух не опровергла и тем еще более усилила подозрение рабочих. Директор фабрики В.Я. Эдж, к которому рабочие обратились было за разъяснениями, встретил их насмешками и заявил, чтобы они не надеялись на повышение расценков. Районный фабричный инспектор Сахарнов на распросы об этом же рабочих отделался какой-то двусмысленной шуткой. Щегляев просто не принял рабочих и не захотел с ними разговаривать. Все это появившийся утром на фабрике слух превратило для рабочих в уверенность в том, что расценки останутся старыми и обещания Щегляева выполнены не будут. Рабочие постепенно начали бросать работу и уходить из фабрики. Сначала ушли прядильщики, за ними – ткачи, а к двум часам дня бросили работу уже все 4600 чел. рабочих, работавших на ткацкой и прядильной фабриках. В 3 часа дня остановлена была паровая машина. Рабочие П.А. Торкин и И.П. Зотов, работавшие до поступления на Гусевскую фабрику в Орехово-Зуеве и принимавшие там участие в стачке, обратились к выходящим из корпуса рабочим с призывом – сохранять порядок, не допускать «бунта» и не поддаваться на провокацию фабричной администрации или полиции. Фабричная администрация и районный фабричный инспектор Сахарнов, не ожидавшие такого оборота дела, начали уговаривать рабочих не прекращать работы, заявляя, что все обещания Щегляева будут выполнены, но это ни к чему не привело. Теперь, когда рабочие вынуждены были открыто выступить на защиту своих прав, одно только повышение расценков их уже не удовлетворяло. У рабочих было много больных вопросов, не пытаться разрешить которые во время начавшейся стачки было нельзя. После останова фабрики, рабочими во Владимир старшему фабричному инспектору Свирскому была послана следующая телеграмма: «Просим вас разобрать наше дело всех мастерских господина Нечаева-Мальцова. С 23-го числа работы прекратились, низшее начальство отказалось и дело осталось без внимания. Просим Вашего распоряжения о приезде для разбора дела. Ждем ответа. Телеграфируйте. Ткач Николай Федоров Ловчев, мюльщик Виктор Яковлев Зернов, трепальщик Василий Егоров Пырков, шлифовщик Василий Васильев Хренов». Районный фабричный инспектор Сахарнов также телеграфировал во Владимир Свирскому о необходимости немедленного его приезда на фабрику. Свирский в эту же ночь выехал в Гусь-Хрустальный. 24 февраля (8 марта) ни прядильная, ни ткацкая фабрики не работали. На работу вышли только сторожа, смотрители, подмастерья, паровщики, кочегары, слесаря, шорники и поденные рабочие, которые во все время стачки ежедневно выходили на работу и становились на свои места, хотя и не работали. С раннего утра рабочие собрались на площади между фабрикой и домом управляющего, дожидаясь прихода старшего фабричного инспектора Свирского. Свирский с Сахарновым вышли к рабочим в 10 ч. утра и вступили с ними в объяснения. Рабочие очень настойчиво выставили целый ряд требований. Требование о повышении расценков объединяло всех без исключения рабочих. Кроме того, каждый отдел фабрики выставил свои требования: ткачи заявили об обмеривании их при приемке товара; прядильщики жаловались на неправильные номера пряжи и требовали перехода с 10 ½ - часового рабочего дня на 9-часовой; цевочницы и мотальщицы жаловались на частые простои от недостатка материалов; таскальщицы основ – на тяжесть работы и т.д. Все рабочие требовали так-же установления пенсий для стариков и увечных, выдачи заработной платы за время болезни и устройства бани которая могла бы обслужить всех рабочих. Свирский выслушал все требования рабочих и заявил, что до тех пор, пока рабочие не прекратят стачку и не встанут к станкам, он не будет входить в рассмотрение их требований, хотя бы они были и справедливыми. Но рабочие понимали, что с прекращением стачки снова воцарится на фабрике произвол и трудно будет надеяться на то, чтобы фабричная администрация добровольно пошла на удовлетворение их требований. Поэтому рабочие категорически заявили Свирскому, что до тех пор, пока их справедливые требования не будут удовлетворены, они не встанут на работу, а если фабричная инспекция не окажет им поддержки, то они будут жаловаться Владимирскому губернатору и Московскому генерал-губернатору, которым тогда был брат царя – «великий князь» Сергей Александрович Романов (Сергей Романов в феврале 1905 г. был убит революционерами). Свирский рабочим на это ответил, что до прекращения стачки он ни о чем с ними разговаривать не будет.
Когда стало ясно, что поддержки своих требований от фабричной инспекции ждать нельзя, передовики-рабочие собрались в квартире ткача Н.Ф. Ловчева и составили текст телеграммы великому князю Сергею Романову. Одновременно среди рабочих был произведен сбор денег на отправку этой телеграммы. В 5 часов вечера 24 февраля (8 марта) телеграмма была отправлена. Содержание ее следующее: «Москва. Его императорскому высочеству великому князю Сергею Александровичу. Покорнейше просим защитить за нас рабочих на Гусевской фабрике Нечаева-Мальцова Владимирской губернии. Губернская инспекция не может разобрать наше дело и оставила без последствий. Работы прекращены с 23 числа. Просим немедленно ответ. Ткач Николай Ловчев, мюльщик Виктор Зернов, трепальщик Василий Пырков, шлиховщик Василий Хренов». Наивная вера рабочих в то, что «брат царя» поможет им в борьбе с фабричной администрацией за улучшение их положения, осталась, конечно, обманутой. «Великий князь» Сергей Романов на телеграмме гусевских рабочих наложил резолюцию: «Это до меня мало касается!?» Телеграмма была возвращена Владимирскому губернатору, а подписавшие ее рабочие впоследствии за это поплатились.
На том же собрании передовиков-рабочих в квартире Н.Ф. Ловчева, на котором составлялся текст телеграммы Сергею Романову, были окончательно выработаны и требования рабочих, поданные старшему фабричному инспектору Свирскому 26 февраля (10 марта). Требования эти были следующие: «Его высокородию. По ткацкому производству. Покорнейше просим вас изойти к нам в защиту и разобрать и рассмотреть наши дела всего фабричного общества. Подавали мы расценок г-ну инспектору, по которому мы согласны работать, но он не обратил внимание на всю общественную просьбу, он только сказал, что я не могу прибавить расценка, только вас по истечении трех суток, если вы не приступите к работе, рассчитать. По табели, которые мы работаем сорта, находим лишние аршины, сверх оного мы за них не получали 15 лет жалованья. Мы обратились к директору фабрики Василию Яковлевичу, чтобы положить нам за лишнюю меру жалованье, но он сказал, что это дело не его. И покорнейше просят, как ткачи, так и ткачихи, чтобы уплатили нам за лишние аршины проценты за 15 лет, на каждый рубль 25%. По прядильному производству. Также покорнейше просим прядильщики: мы работали полное время 24 часа по просьбе хозяина, потом вышло приказание, чтобы работать 18 часов, но нас принудили работать насильно 21 час в сутки; по окончании 24-часовой работы и перехода на 21 час прибавки жалованья никакой нет. Во время приезда Сергея Ивановича нам предъявили явиться в контору в праздничный день; когда мы явились в контору, то Сергей Иванович прибавил: мюльщику 8% на рубль, присучальщику 10% на рубль, концевому 15% на рубль. Но когда мы с праздника явились на работу, то нам объявили, что прибавки никакой не будет. Наша общая просьба: устроить работать 18 часов и прибавить жалованья 25 коп. на рубль. Кроме того, мы заметили, что у нас находятся неправильные нумера как на утке, так и на основе. По трепальному производству. Мы, трепальщики, раньше работали двое на трех машинах и получали жалованье с выработки, так что выходило по 63 копейки в день, а теперь мы работаем один человек на две машины, работа стала вдвое тяжелее, а жалованья нам стали выписывать по 48 ¾ коп. и мы не знаем, как мы работаем, сдельно или поденно, расценков у нас никаких не выставлено, поэтому покорнейше просим вас положить поденно по 60 коп. на человека. Мы раньше ходили к директору из-за работы, он нам отложил дело до Сергея Ивановича, а когда он приехал, то нам прибавки никакой не дали, он упирал на то, что мюльщики работают 21 час, т.е. там убавили три часа, а потому и заработок стал меньше; это вы поймете сами, что у нас время не убавлено, а жалованье стало меньше. Покорнейше просим защитить и удовлетворить нас жалованьем, то мы хоть сейчас готовы работать. Прогонщики. Мы, прогонщики, раньше получали по 15 коп. за пуд, а со 2-го сентября 1897 года Василий Яковлевич самовольно сделал по 6 ½ коп. за пуд. Цевочницы. Цевочницы, с которых были скощены 10%, они просят, чтобы им возвратить их назад. И вся общая просьба производится с 1-го января 1898 г. Беременные женщины должны получать пособие из штрафной суммы по 4 рубля в месяц, но они не получают ничего. Если человек рабочий заболел и не может работать, то в этот же день отбирают харчевую книжку и семейство должно остаться без куска хлеба. А если просрочит 14 дней по какому-нибудь случаю, то лишается места. За увечье человека фабричными машинами пособия никакого не получают. Люди, живущие на наемных квартирах, желают получать квартирные деньги. Хозяин обещал платить их с 1894 года, а их и сейчас нет. В летнее время нанимаются управляющим сторожа, а плата им вычитается с нас, с рабочих, по 20 к. с квартиры. Носильщики основ. Мы покорнейше просим возвратить нам старый расценок; прежде был расценок от 5 ½ до 6 коп. за 100 кусков, а теперь получаем только 4 ½ коп. за 100 кусков. Ватерщики. Малолетние, достигшие от 12 до 15 лет, получают 12 коп. в день, а с 15 лет получают от 18 до 20 коп. Если я дожил до 50 лет, то мне должно получать пособие, потому что я далее не могу работать. Все рабочие покорнейше просят удовлетворить прибавкой жалованья и вывесить в каждой мастерской табель, в котором должен быть выставлен расценок и на табели должна быть приложена казенная печать и рука старшего фабричного инспектора. Если мы увидим табель и будем довольны жалованьем, то тогда мы все согласны работать хоть сейчас. Просьба рабочих со всех мастерских. 25 февраля 1898 г.»
Эти требования, в которых были выложены нужды и обиды каждого отделения прядильной и ткацкой фабрик, рабочие решили защищать крепко.
О стачке в Гусе-Хрустальном губернские полицейские власти узнали только 24 февраля (8 марта), т.е. тогда, когда фабричная инспекция уже убедилась, что сломить сопротивление рабочих уговорами и увещаниями нельзя. В этот день Свирский сообщил телеграммой Владимирскому губернатору Теренину: «Ткацкая и прядильная фабрики стоят, требования рабочих неприемлемы. Поведение рабочих пока удовлетворительное, но упорное. Исправника нет. Прошу нескольких жандармов. присутствие представителя администрации необходимо». В специальном письме, отправленном в тот же день губернатору, Свирский добавляет: «Уступки стачечников невозможны и имели бы деморализующее действие. В настоящее время настроение рабочих, хотя вообще благодушное, но упорное и скорого возобновления работ ожидать нельзя. Сотский донес однако-же, что стачечники мешают женщинам выходить на работу. Случаи насилий мне не известны. Так как, в случае дальнейшего упорства, придется прибегнуть к принудительному расчету, последствием чего будет закрытие для уволенных харчевого магазина, что может озлобить толпу, я полагал бы полезным, ввиду полного отсутствия на фабрике нижних чинов полиции, если не считать такими 12 десятских и сотского, тем или иным путем восполнить этот существенный недостаток, при чем, если бы ваше превосходительство нашли нужным при этих условиях отправить на Гусь войска, то, ввиду спокойного настроения рабочих, одной и много двух рот было бы вполне достаточно как для охраны желающих работать, так и на случай возможных осложнений». Получив телеграмму Свирского, губернатор предложил Меленковскому исправнику Розанову немедленно выехать в Гусь-Хрустальный и вызвать туда-же станового пристава и нескольких урядников. Начальник губернского жандармского управления командировал в Гусь помощника своего в Муромской и Меленковском уездах ротмистра Зворыкина и двух жандармов. Все эти полицейские власти приехали на Гусевскую фабрику 25 февраля (9 марта). Исправник Розанов, ознакомившись по приезде на фабрику с положением, вывесил днем 25 февраля (9 марта) в разных местах фабрики объявление, в котором требовал, чтобы рабочие 26 февраля (10 марта) возобновили работу, грозя, в противном случае, дать делу «законный ход». Зная по опыту стачек на других фабриках, в чем заключается «законный ход» ликвидации стачки, рабочие решили принять соответствующие меры, которые сплотили бы их в борьбе за улучшение своего положения и остановили бы наиболее слабых и наименее устойчивых от преждевременного возобновления работ под нажимом фабричной администрации, фабричной инспекции, полицейских властей и воинской силы. В Гусе-Хрустальном в то время не было еще никакой рабочей организации, которая могла бы руководить движением; в среде стачечников больше половины было женщин,- поэтому у рабочих возникла мысль обязать всех стачечников бороться до полного удовлетворения их требований путем религиозного обряда. С этой целью рабочие обратились к священнику местной фабричной церкви, прося его отслужить молебен и принять от них «присягу» в том, что они будут до окончания стачки по всеобщему соглашению стоять друг за друга, добиваясь намеченной цели. Священник, посоветовавшись с властями, отказался принять от рабочих «присягу», но отказать им в служении молебна было нельзя, т.к. тогда религиозным убеждениям рабочих был бы нанесен значительный удар, что было ни в интересах самого духовенства, ни в интересах властей. Молебен был отслужен и рабочие решили целование креста после окончания молебна считать «присягой», связывающей их в борьбе с фабрикантами и обязывающей стоять друг за друга до окончания стачки по всеобщему соглашению.
Проходил третий день стачки, а положение для рабочих оставалось неопределенным. Ответа на телеграмму от «великого князя» не было; Гусь наводнялся полицией, жандармами и другими представителями власти. Рабочие решают послать вторую телеграмму «великому князю» Сергею Романову. Содержание этой телеграммы было следующее: «Работающие на Гусевской ф-ке Нечаева-Мальцова с 23 февраля не работают. Старший фабричный инспектор, помощник его, исправник и следователь находятся здесь. Дело не разбирают, грозят нам тюрьмой, а у нас бунта нет, поэтому мы обращаемся к вам со вторичной просьбой – окажите нам свою великую милость, защитите за нас. Ткач Николай Ловчев, мюльщик Виктор Зернов, трепальщик Василий Пырков».
Судьба этой телеграммы была та же, что и первой: она была возвращена Владимирскому губернатору и подшита к «делу». Помимо посылок телеграмм, рабочие отправили специальную делегацию в Москву к «великому князю», которая не смогла добиться у него приема и возвратилась ни с чем. Из имеющихся архивных материалов о стачке нельзя установить состав этой делегации; есть указание только на то, что В.М. Шеханов 4 (16) марта получил от И. Зотова 20 рублей и куда-то уехал, возвратившись в Гусь только 12 (24) марта. Относительно посылки обеих телеграмм «великому князю» участники стачки вспоминают, что наиболее сознательные рабочие выражали сомнение в целесообразности этого мероприятия, но масса настаивала. При отправке второй телеграммы подписавшие ее так и заявили рабочим, что посылают ее только в угоду им и что из этого все равно ничего не получится. Когда смотритель почтово-телеграфной конторы заявил рабочим, что едва-ли их телеграммы дойдут до «великого князя», рабочие на это ему ответили, что посылать будут до тех пор «пока проволока накалится». Не дождавшись к вечеру этого дня ответа от «великого князя» ни на первую, ни на вторую телеграмму, рабочие заподозрили смотрителя почтово-телеграфного отделения в том, что он их телеграммы не отправил. Представители рабочих несколько раз приходили к смотрителю и угрожали расправиться с ним за такой поступок. Почтовый чиновник обратился за защитой к полиции и сообщил телеграммой своему начальству о возможности насилия над ним со стороны рабочих. На фабрике вечером этого дня фабричной администрацией было вывешено объявление, в котором говорилось, что никаких изменений в порядке работ и в табелях сделано не будет, т.к. рабочие, начав стачку, «сами лишили себя права на снисхождение фабричного управления». Старший фабричный инспектор Свирский в свою очередь тоже вывесил объявление, в котором грозил рабочим судом и увольнением с фабрики и призывал их, «жалея их семьи», стать на работу. Несмотря на эти объявления фабричной администрации и фабричной инспекции, рабочие держались твердо. Не смогло расстроить ряды рабочих и объявление администрации о том, что «ежели кто придет на работу и, по недостатку как-то: утка, основы, ровницы, лент и прочего материала, не в состоянии будет работать, то все-таки ему будет уплачено за рабочее время сообразно его месячного заработка».
26 февраля (10 марта) рабочие, как и следовало ожидать, в назначенное исправником Розановым время к работе не приступили. Несколько женщин, правда, попытались было пойти на работу, но, под влиянием уговоров и угроз со стороны рабочих, должны были от этого намерения отказаться. Чтобы в дальнейшем не было и таких единичных случаев, рабочие громадной толпой пошли к исправнику и старшему фабричному инспектору, настойчиво требуя от них запечатать фабрику. Требование свое рабочие объясняли тем, что раз они не послушались исправника и в назначенные им часы не вышли на работу, то фабрика должна быть окончательно приостановлена и запечатана. Под предлогом охраны фабрики, рабочие из своей среды выделили специальные «посты», которые никого не пропускали в фабрику. В этих «постах» некоторые рабочие стояли бессменно целыми сутками и сюда жены приносили им обеды и ужины. Видя, что дело принимает очень серьезный оборот; что рабочие твердо решили добиться удовлетворения предъявленных ими требований; что без вмешательства вооруженной силы заставить рабочих отказаться от этих требований и прекратить стачку нельзя,- исправник Розанов и старший фабричный инспектор Свирский отправили Владимирскому губернатору Теренину телеграмму, в которой просили «для ускорения возобновления работ, производства допросов и арестов выслать в Гусь-Хрустальный войска». Получив телеграмму Розанова и Свирского, губернатор предложил начальнику Владимирского гарнизона отправить в Гусь-Хрустальный батальон гренадер (в составе одного штаб-офицера, 12 обер-офицеров, врача и 361 нижних чинов), который в 6 ½ час. Утра 27 февраля (11 марта) на подводах отправился на Гусевскую фабрику. Вслед за батальоном в Гусь-Хрустальный выехал вице-губернатор князь Урусов.
По отзыву фабричного инспектора Свирского, рабочие 27 февраля (11 марта) вели себя спокойно, дожидаясь ответа на свои телеграммы от «великого князя» и приезда вице-губернатора. Последний с батальоном солдат приехал в Гусь-Хрустальный к вечеру этого дня и, выслушав доклады исправника и старшего фабричного инспектора о положении на фабрике, распорядился расставить везде патрули и арестовать «зачинщиков». В ночь с 27-го на 28-е февраля (11-12 марта) были арестованы и заключены под стражу рабочие: Николай Федоровтч Ловчев, Прокопий Дмитриевич Пробкин, Давид Ильич Лебедев, Петр Акимович Торкин (Казарин), Федор Дмитриевич Куклин и Павел Васильевич Лушин. Об аресте своих товарищей рабочие узнали этой же ночью и рано утром 28 февраля (12 марта) толпой свыше 3000 человек явились к дому управляющего, где остановился вице-губернатор Урусов. Толпа волновалась и шумела, требуя освобождения арестованных. Вышедшего из дома старшего фабричного инспектора Свирского рабочие слушать не стали, требуя или освободить арестованных или арестовать их всех. В 9 часов утра к рабочим вышел Урусов. Исправник скомандовал – «шапки снять», но команду эту исполнили только несколько рабочих, находившихся впереди, остальные продолжали стоять с покрытыми головами. Исправник вновь закричал: «Вам или нет говорят, бараны? Почему не снимаете шапок?» Рабочие в ответ насмешливо закричали: «Мы только из бани, боимся простудиться». Урусову рабочие изложили те требования, удовлетворения которых они добиваются путем стачки, и настойчиво выставили требование об освобождении арестованных. Урусов ответил рабочим, что арестованные освобождены не будут, что рабочие, прекратив работу, нарушили закон, за что многие ответят по суду. К этому Урусов добавил, что все, кто не встанет на работу с понедельника 2 (14) марта, будут уволены с фабрики, а тем, которые не возьмут добровольно расчет 3 (15) и 4 (16) марта, паспорта будут высланы в волостные правления по месту приписки. На это заявление Урусова рабочие,- по его же словам,- «дерзко и громко закричали», что не встанут на работу до тех пор, пока им не будет повышена заработная плата, пока не будет уплачено за излишнюю сверх нормы выделку кусков и пока не будут освобождены арестованные их товарищи. Урусов вновь повторил свое заявление. Тогда рабочие, видя, что от переговоров с вице-губернатором добиться ничего нельзя, всей массой двинулись к пожарному сараю, где были заключены арестованные, с явной целью освободить своих товарищей. В помощь роте солдат, охранявшей арестованных, были вызваны еще две роты. Сюда же явился сам Урусов со всеми полицейскими чинами и фабричной инспекцией, и предложил толпе разойтись. Рабочие не повиновались. Тогда Урусов отдал приказание войскам – очистить площадь. Солдаты двинулись на толпу, но толпа сомкнулась еще теснее, а стоявшие в передних рядах рабочие и работницы начали отнимать у солдат ружья. Минута была критическая. Видя, что рабочие не отступают перед штыками, а наоборот, полны решимости бороться до конца,- Урусов отдал приказ солдатам отступить. В своем докладе Владимирскому губернатору о Гусевской стачке этот момент Урусов описывает так:
«Когда полиция, а за ней солдаты, попытались очистить площадь, настроение толпы еще более обострилось и у солдат рабочие даже старались вырвать ружья. В виду возбужденности толпы, я, опасаясь пролития крови, вследствие отсутствия казаков и малопригодности для подобных действий пехоты, счел нужным распорядиться отодвинуть несколько войска и поставить их таким образом, чтобы они охраняли наиболее важные места, на которые можно было ожидать нападения». После того, как войска отступили, рабочие еще раз поклялись стоять друг за друга до конца. «Спустя несколько времени,- пишет Свирский в своем докладе департаменту торговли и мануфактур,- видно было, как рабочие, переговорив между собою, подняли руки на видневшийся вдали крест и этим как бы подтвердили клятву твердо стоять друг за друга». Войска и рабочие стояли на площади друг перед другом до вечера. С наступлением темноты, часть рабочих стала расходиться по домам, а часть направилась к дому управляющего. Вице-губернатор Урусов в этот же день послал во Владимир губернатору телеграмму, в которой сообщил, что на фабрике «положение чрезвычайно серьезное, настроение угрожающее, возбуждение растет»,- и требовал срочной присылки сотни казаков. Губернатор обратился к командующему войсками округа – тому-же «великому князю» Сергею Романову, прося его выслать в Гусь-Хрустальный требуемую вице-губернатором сотню казаков. «Великий князь», не ответивший на две телеграммы рабочих, губернатору через несколько часов сообщил, что сотня казаков немедленно отправляется на Гусевскую фабрику. На фабрике в этот день были вывешены исправником Розановым и фабричной администрацией объявления о том, что все рабочие, которые с понедельника 2 (14) марта не станут на работу, должны являться за расчетом, и что с 3 (15) марта открывается новый набор рабочих на фабрику. В объявлении фабричной администрации, кроме того, говорилось, что у всех уволенных рабочих будут отобраны харчевые книжки и что все ранее нанявшиеся на фабрику будут поставлены на более легкие и лучшие оплачиваемые места. Ушедшие от пожарного сарая рабочие вечером вновь собрались у дома управляющего, где находились все прибывшие на Гусевскую фабрику власти: вице-губернатор, исправник, фабричные инспектора и др. Рабочие по-прежнему требовали освобождения арестованных своих товарищей. На предложение вышедшего к рабочим исправника Розанова – выбрать из своей среды делегацию для переговоров с вице-губернатором,- рабочие ответили, что до тех пор, пока не будут освобождены арестованные, ни на какие переговоры они не согласны. Исправник стал было раздавать рабочим объявления фабричной администрации об увольнении и новом найме, но рабочие, выслушав содержание этих объявлений, начали бросать их, рвать, топтать ногами и кричать: «Голоштанники! Приехали мальцевским золотом карманы набивать, рябчиков есть, а не дела разбирать!» От дома управляющего рабочие ушли только около 7 часов вечера. По сообщению бывшего в толпе рабочих Давыдовского волостного старшины исправнику, около 500 чел. Рабочих перед уходом от дома управляющего уговаривались между собой о том, чтобы крепко стоять на своем и не слушать начальства до тех пор, пока не будут выполнены их требования. Кроме того, в отдельных группах рабочие уговаривались, что если их требования будут и выполнены, но кто либо из принимавших участие в забастовке будет уволен с фабрики, даже и по прошествии продолжительного времени после забастовки, то они опять всей фабрикой забастуют. Ночь с 28 февраля на 1-е марта (12-13 марта) прошла спокойно. По улицам рабочего поселка ходили усиленные патрули солдат. Власти обсуждали вопрос – как скорее ликвидировать стачку.
1 (13) марта было воскресенье. Учитывая, что большинство гусевских рабочих (особенно женщины) довольно религиозны, и что в продолжении стачки не малую роль играют элементы религиозного порядка (молебен-присяга) – вице-губернатор решил использовать это и вызвал к себе местного священника, предложив ему соответствующим образом повлиять на религиозные чувства стачечников и заставить их возобновить работы. Исполняя волю начальства, священник во время обедни 1 (13) марта,- по словам Свирского,- «произнес трогательное слово о смирении и повиновении властям, которое произвело на молящихся, по-видимому, глубокое впечатление». Вице-губернатор Урусов о мобилизации им духовенства против стачечников писал в своем докладе губернатору: «В виду дошедших до меня сведений, что до стачки рабочие просили местного священника привести их к какой-то присяге и, получив отказ, отслужили молебен с целованием креста, и вообще ввиду сильно развитой религиозности населения, я нашел полезным обратиться с просьбой к духовенству повлиять на их паству и разъяснить им неосновательность присяги на незаконные поступки, а так-же неправильность с христианской точки зрения не исполнять государственные законы». Кроме проповеди в церкви, священник в этот день ходил по квартирам рабочих и убеждал их прекратить стачку, но рабочие встречали его криками: «Христа продал за карман золота! Бегите от него, это не пастырь, а христопродавец!» Опасаясь повторения событий, имевших место накануне, и боясь еще больше озлобить рабочих, вице-губернатор в этот день на фабрике новых арестов не производил, дожидаясь приезда казаков, которые отправились из Владимира в Гусь-Хрустальный в 12 часов дня 1 (13) марта. Рабочие ходили к директору фабрики В.Я. Эдж и передали ему окончательные условия, на которых они согласятся возобновить работу. Условия эти были следующие: «Все рабочие заявили Василию Яковлевичу Эджу – работу продолжать только будут согласны на следующих условиях: 1) Ткачи желают получить за простои фабрики и за излишнюю меру кусков прошлых годов. 2) С января 1898 г. просят из штрафного капитала всем беременным женщинам выдавать пособие по усмотрению инспекции, а так-же и по болезни выдавать половинную часть заработка. 3) Рабочие, в продолжении 2 или 3 месяцев находящиеся на излечении в больнице, могут поступать на свои места. 4) Все рабочие желают освободить тех лиц, которые взяты под арест, и тогда только могут продолжать работу. 5) Все рабочие одиночки просят получать квартирные деньги. 6) Ткачи просят прибавить расценку за трудную работу кашемира 612 зубьев. 7) Трепальщики желают получать поденную плату не менее 60 коп. в день и когда бывает запас холстов в трепальной, то на это время излишние рабочие увольняются, но плата должна производиться в том же размере. 8) Мюльщики просят вместе 21-часовой работы продолжать работать только 18 часов, а плату получать сравнительно с 24-часовой работой». День 1 (13) марта прошел спокойно. Ночью на 2 (14) марта в Гусь-Хрустальный приехали казаки.
Несмотря на объявления исправника, фабричной администрации, фабричной инспекции и агитацию духовенства, 2 (14) марта на работу никто из рабочих не вышел. Узнав об этом, вице-губернатор Урусов телеграфировал во Владимир губернатору, что «настроение рабочих в высшей степени упорное, распорядился продолжать аресты». Арестованы были в этот день следующие рабочие: Степан Иванович Мочалов, Степан Семёнович Черкасов, Андрей Михайлович Сижинов, Василий Васильевич Хренов, Иван Иванович Смирнов, Василий Егорович Пырков и Трофим Иванович Мельников. Аресты на фабрике продолжались и в следующие дни: 3 (15) марта был арестован Герасим Селиверстович Березкин, 4 (16) марта – Петр Антипович Лабазников, 5 (17) марта – Глеб Петрович и Тимофей Петрович Авдеевы. 3 (15) марта никто из рабочих по-прежнему на работу не вышел. Никто так-же не являлся ни за расчетом, ни вновь наниматься на фабрику. Фабричная администрация и власти, получив подкрепление в виде сотни казаков, чувствовали себя увереннее и поэтому объявили рабочим о прекращении выдачи продуктов из харчевой лавки по старым книжкам. Это было самым чувствительным ударом по рабочим. Волей-неволей приходилось идти за расчетом, чтобы получить деньги и купить хлеба, или умирать голодной смертью. Рабочие потянулись в фабричную контору за расчетом, который продолжался 3 (15), 4 (16) и 5 (17) марта. Стачка была сломлена. Наличие на фабрике батальона солдат и сотни казаков; аресты передовиков-рабочих; прекращение отпуска харчей из фабричной лавки; агитация духовенства и уговоры фабричной инспекции; угрозы вице-губернатора; новый наем, на который потянулись безработные крестьяне из окрестных деревень; утомление 9-дневной напряженной борьбой,- все это сказалось на настроении рабочих и с 4 (16) марта на фабриках частично возобновилась работа, а с 6 (18) марта фабрики пошли уже полным ходом. На полное возобновление работ 6 (18) марта повлияло и то обстоятельство, что фабричная администрация начала приводить в исполнение свою угрозу и ранее приступивших к работе стала ставить на более легкие и лучше оплачиваемые места. Кроме того, после объявления нового набора из окрестных деревень стали являться на фабрику крестьяне, благодаря чему 150 чел. Рабочих, ранее работавших на фабрике, остались без работы, т.к. их места были заняты в первые дни после окончания стачки крестьянами. Об окончании стачки старший фабричный инспектор Свирский в докладе департаменту торговли и мануфактур хвастливо писал: «Окончилась Гусевская забастовка, не добившись уступок ни по одному из своих требований, и работы возобновились на тех же условиях, на которых были прекращены, и мое заявление рабочим в первый день стачки, что этим путем они ничего не добьются, подтвердилось». В назначенные дни (3,4 и 5 марта) фабричная администрация не смогла выдать расчет всем рабочим и в результате несколько сотен рабочих и работниц должны были идти за расчетом в свои волостные правления, куда фабричной конторой были высланы их паспорта и деньги. Свирский в том-же докладе департаменту торговли и мануфактур цинично по этому поводу заявил: «меру эту я считаю очень полезной и способной внушить рабочим, что объявления, вывешенные от администрации, не пишутся попусту». Так как после возобновления работ на фабрике появились слухи о том, что фабричная администрация будет взыскивать с рабочих, путем многолетних вычетов, те громадные убытки, которые потерпела фабрика во время стачки, управляющий фабриками должен был вывесить объявление, что эти слухи ложны и что убытки от забастовки с рабочих взыскиваться не будут. Но опасения рабочих были не напрасны: уже 27 марта (8 апреля) 1898 г. Меленковский исправник сообщил губернатору, что рабочие Гусевской фабрики опять неспокойны из-за больших штрафов, которые налагает на них фабричная администрация. На запрос губернатора, директор фабрики В.Я. Эдж подтвердил, что он действительно отдал распоряжение об увеличении штрафов, с целью увеличить штрафной капитал. Только после категорического предложения губернатора управляющий фабриками Андреев-Туркин отдал новое распоряжение о более правильном наложении штрафов на рабочих.
Несмотря на то, что Гусевская стачка окончилась поражением рабочих, все же последним удалось в результате этой стачки добиться некоторого улучшения своего положения. 8 (20) марта 1898 г. старший фабричный инспектор Свирский записал в контрольную книгу, для выполнения фабричной администрацией, следующее: «Хотя стачка рабочих с 23 февраля по 5 марта с.г. и закончилась без всяких уступок, благодаря общим усилиям властей, но это отнюдь не освобождает фабричное управление, для обеспечения правильного течения фабричной жизни и избежания в будущем потрясений, подобных только что пережитым, от забот об улучшении быта своих рабочих, и, главным образом, ткачей, заработок которых ниже среднего по губернии. Прибавка к заработку последних в общем не ниже 10%, сделанная с Пасхи сего 1898 года, по моему мнению, вполне своевременна, тем более, что этим путем были бы удовлетворены без умаления авторитета управления основательные жалобы ткачей на лишнюю меру кусков. По другим отделам мануфактуры просмотр расценков, некоторое их улучшение, в виду того, что многие устарели и даже подверглись поправкам, также необходим и должен быть приурочен к тому же сроку. Наконец, в смысле улучшения быта беднейшей части рабочих фабрики, лишенных фабричных помещений и принужденных нанимать их у других мастеровых и рабочих фабрики, широко пользующихся помещениями бесплатно, выдача небольших квартирных денег например – 1 р. 50 коп., была бы мерой вполне справедливой и желательной». Фабричная администрация обязалась все эти предложения фабричной инспекции выполнить и, кроме того, обещала к 1-му сентября 1898 г. устроить новую баню для рабочих. Батальон солдат в Гусе-Хрустальном оставался до 11 (23) марта, а казаки были возвращены в Москву только после окончания весеннего набора рабочих на фабрике – в половине апреля 1898 года.
Начало организации союза текстильщиков на Гусю-Хрустальном относится к 1906 году. Инициатива создания профсоюза текстильщиков и план работы по его организации принадлежала Гусевской группе РСДРП. Устав был выработан в конце 1906 г. членами подпольной организации РСДРП — Г. Т. Трубецким, Ил. Вас. Никифоровым, А. Г. Кутыревым, Н. Г. Резчиковым, при участии А. Н. Асаткина. 24 августа 1907 г. Владимирским губ. начальством внесено было в реестр «профессиональное общество рабочих текстильного производства завода Гусь-Хрустальный». В состав правления общества были избраны: А.Г. Кутырев — председ., Н. Г. Резчиков — секретар., И.В. Никифоров — казнач., Г. Т. Трубецкой — заместител. казнач. Вступительный взнос был установлен в 50 коп., членский — в 1% с заработанного рубля.
Подпольные работники Гусевской opганизации РСДРП, принимавшие активное участие в организации профессиональных союзов текстильщиков и хрустальщиков на Гусю-Хрустальном. Ил. Вас. Никифоров
Когда об этой организации узнал заводовладелец Юрий Степанович Нечаев-Мальцов, он запретил давать помещения для собрания союза. Тем не менее, несмотря на запрещение, члены союза устраивали собрания в зале зимнего театра, а правление собиралось в квартирах кого-нибудь из его членов. В январе месяце 1908 г. последовал разгром Гусевской соц.-дем. организации, сопровождавшийся арестами ее руководителей, а в апреле месяце того же года был закрыт и союз. Определение о закрытии общества Губернским по делам об обществах присутствием изложено в следующей форме: «В виду имеющихся у губернатора секретных сведений о противоправительственной деятельности Гусевского профессионального общества рабочих текстильного производства, угрожающей общественному порядку и спокойствию, названное общество, на основании 35 ст. закона 4 марта 1906 года об обществах и союзах, закрыть, о чем через Меленковского уездного исправника объявить правлению упомянутого общества с выдачей копии настоящего постановления». Общего собрания для объявления о закрытии общества не было. Союз ушел в подполье и до 1917 года слабо проявлял свою деятельность, по преимуществу среди лиц, принадлежащих к политическим партиям. Остатки денежных средств после закрытия союза были пересланы сидевшим в тюрьме членам союза.
Владимирская губерния Морозовская стачка 1885 года Стачечное движение в 1905 г. во Владимирской губернии Александровское вооруженное восстание 1905 года Стачечное движение в Иваново-Вознесенске 1905 г. Гусь-Хрустальный в 1917-м году Гусевская молодёжная организация Город Гусь-Хрустальный Меленковский уезд
