Василий Николаевич Пятницкий родился в 1883 году в с. Суворотском (Сувороцком) ныне Суздальского района в семье представителей духовного сословия: и дед, и отец были дьячками местной церкви. Окончил духовное училище и В 1903 г. духовную семинарию во Владимире. Как лучший ученик семинарии, Пятницкий мог получить высшее образование за казенный счет в Духовной академии, но уже в конце учебы в семинарии юноша решил стать врачом. Не имея возможности рассчитывать на помощь родственников, он решил сам заработать деньги, необходимые на учебу в университете. Несколько лет работал учителем; найти место в одной из школ губернии ему помог В.Г. Добронравов, преподаватель семинарии, оказывавший покровительство одному из своих лучших учеников. Накопив нужную сумму, Пятницкий поступил в Томский университет на медицинский факультет. После его временного закрытия ввиду студенческих волнений в период революционных событий 1905-1907 гг., возобновил учебу в Тартуском (Юрьевском) университете, который с отличием окончил в 1912 г. Служил земским врачом в Вязниковском уезде. С началом Первой мировой войны (1914 год), как и многих других врачей, его направили в госпиталь, где он прослужил до 1918 года. В 1922 году родился сын Владимир. В 1943 году В. Пятницкий был отозван с фронта, и на аэродроме города Рязань ему был передан самолёт «Владимирский школьник». С 1923 года заведовал больницей в поселке при Лемешенской фабрике (с 1923 г. фабрика «Организованный труд») Владимирской губернии.
Василий Николаевич Пятницкий с женой Ниной Ивановной
«На фабрике «Оргтруд» врач Пятницкий плохо относится к своим обязанностям. Придет к нему работница просить отпуск по беременности, он начинает мять ей живот, а потом скажет: — Не знаю. Еще больно он мал у тебя. Поработай еще недельки две, — там увидим. И так работницы ходят к нему по 2 и 3 раза,— ведь каждая работница, знает когда пора оставлять работу. И в результате женщины недогуливают по 2 недели, а случается и по целому месяцу. На врачебную комиссию Пятницкий назначает тогда, когда ему заблагорассудится. Охрана труда на фабрике как будто отсутствует,— она великолепно знает, что почти все женщины недогуливают по беременности и все-таки никаких мер не принимает. Также нередко бывает, что когда женщины идут на освидетельствование к врачу, он их осматривает без всяких мер предохранения,— не надевает перчаток, касается голой рукой и т. д. От этого можно легко перенести болезнь от больной женщины к здоровой. Кроме того, при осмотре женщин присутствуют посторонние. Поэтому, работницы, а особенно молодые, стесняются и скрывают свои болезни. Об этом писалось в стенгазете, об этом говорили и в живой газете, но на все это врач Пятницкий не обращает внимания» («Призыв», 23 апреля 1927).
Василий Николаевич Пятницкий
С 1927 г. до самой смерти (в 1960 году) работал во Владимире, в поликлинике № 1 - сначала участковым врачом, затем заведующим терапевтическим отделением. Одновременно преподавал в медицинском училище более 20 лет. В годы Великой Отечественной войны работал вместе с хирургом Николаем Алексеевичем Орловым в Эвакогоспитале № 1887, самом большом в городе, рассчитанном на 1000 коек - в зданиях школ № 1, № 2 и учительского института. «Н.И. ПЯТНИЦКАЯ 23 января 1944 г. умерла учительница Нина Ивановна Пятницкая. Всю свою жизнь она посвятила воспитанию детей. Душевная, строго правдивая, она сеяла в подрастающем поколении зерна коммунистической морали и закладывала волевые установки, которые формировали личность будущих строителей, борцов зa отчизну, за коммунизм. Эти же качества она привила своим детям. Hина Ивановна дала родине двух сыновей, из которых один беззаветно сражался под Керчью, а другой был в воздухе ненавистного врага на Кавказе, на Кубани, на Украине и в Севастополе и за выдающиеся подвиги награжден тремя орденами и медалью. Нина Ивановна кроме своей производственной работы была неутомимой общественницей. Она — бессменный председатель месткома бывш. начальной школы №11, в течение десяти лет — член правления Дома учителя. Образ чуткой и стойкой Нины Ивановны всегда будет жить в нас. Зав. гороно В. Гусева. Председатель райкома союза Е. Зверева. Заслуженная учительница В. Агапитова» («Призыв», 25 января 1944). Был награжден орденом Ленина, значком «Отличник здравоохранения», медалями. Умер в 1960 году. Похоронен В.Н. Пятницкий на Князь-Владимирском кладбище. Рядом с В.Н. Пятницким захоронения его жены Пятницкой Нины Ивановны (1891 - 1944) и её отца Смирнова Ивана Сергеевича (1858-1931). Их могилы в металлической ограде, над ними - общий гранитный памятник-стела.
Воспоминания Василия Николаевича Пятницкого
В 1945 г., после смерти горячо любимой жены, Василием Николаевичем Пятницким были написаны воспоминания. Тогда он часто обращался мыслями к прошлому. Большой теплотой и любовью проникнуты описания родных мест, где прошли его детские и отроческие годы. Заслуживает внимания и уважения страстное желание стать врачом, описанные автором жизненные трудности, которые ему пришлось преодолеть на этом пути. Рукопись воспоминаний для публикации предоставлена заведующей музеем школы № 1 г. Владимира Н.И. Власовой. Они получены ею от родственников врача и представляют собой несколько сшитых вместе тетрадей. Воспоминания состоят из нескольких частей, озаглавленных самим автором. Обработка и подготовка к печати выполнена В.И. Титовой.
Происходили мои родители из духовного сословия. Отец Николай Иванович Пятницкий был дьячком в селе Суворотском и был сыном дьячка Ивана Афанасьевича Пятницкого села Снегирихи (Очевидно, автор имеет в виду с. Снегирево Юрьевского уезда, ныне Кольчугинского района. Может быть, в просторечии оно именовалось Снегирихой.). Мать Анна Петровна была дочерью священника села Нового Владимирского уезда - Александровского Петра Андреевича. Отец и мать родились в один год - 1854, только отец в декабре, а мать в феврале. В духовном сословии положение священника более почетное, чем дьячка: в церкви священник является командиром, а дьячок занимает подчиненное положение. При дележе доходов священник получает три части, а дьячок - одну. Отсюда положение священника расценивается в три раза почетнее и дороже.
Отец окончил 4-классное духовное училище в г. Владимире, а мать нигде не училась, плохо читала и совсем не умела писать. В те времена считалось, что женщине образование не нужно, она должна быть домашней хозяйкой. Как женщина необразованная, моя мать очень кичилась тем, что она из семьи священников, ставила себя выше мужа, который происходил из дьячковской семьи. Мать была решительного крутого нрава, отец, напротив, отличался скромностью. Поэтому мать заняла командное положение в семье, распоряжалась всем - мужем, детьми, хозяйством. У матери было четыре брата, из них три священника (в Новом селе Владимирского уезда, в Биликине Ковровского уезда и в Баках Варнавинского уезда), один - дьякон на кладбище г. Владимира и одна сестра была замужем за учителем в Петушках, который сделался потом дьячком в Головино Покровского уезда. У отца был один брат - дьячок в Дунилове Шуйского уезда, и сестра - замужем за дьячком в Переславском уезде. Таким образом, родня матери была знатнее, состоятельнее, чем родня отца, и это поднимало мать, по крайней мере, в ее собственном мнении.
Николай Иванович и Анна Петровна Пятницкие с детьми: стоит в центре - Василий, стоит слева Михаил, сидит Мария. 1906 г.
Отец вырос в селе Снегирихе в семье дьячка. Духовенство этого села земли не имело, а потому мой отец с детства не приучился к земледелию. По окончании духовного училища он был келейником (прислужником) у архиерея Владимирского Феогноста, а после этого принял должность дьячка в селе Суворотском. Явился в это село неженатым и поселился в дьячковском церковном домике. Жить одному очень трудно, поэтому, между прочим, он и женился на дочери священника соседнего села Нового, моей будущей матери. Я был у них первым ребенком, кроме меня было еще два сына и три дочери, но взрослого состояния достигли только трое: я, брат Михаил и сестра Мария, остальные умерли в детстве. Служба дьячка в маленьком селе Суворотском давала отцу мало денежных средств, на них нельзя было существовать с семьей. Поэтому родителям моим пришлось заняться земледелием, обзавестись сельским хозяйством с лошадью, коровой, овцами. Отцу к началу жизни в Суворотском было уже около 30 лет. В эти годы ему пришлось учиться пахать, сеять, косить, молотить, тогда как мать привыкла с ранних лет к земледельческим работам в семье своего отца. Поэтому у нее сельские работы спорились, горели в руках, в то время как у отца они делались медленно, хотя он и старался прилежно работать. Матери помогало ее крепкое здоровье, а отец был худой, слабый, рано получил болезнь - эмфизему (расширение легких от тяжелого труда), задыхался, кашлял. Все это вело к тому, что мать была командиром, занимала первое положение, а отец подчинялся ей и тянулся за ней. Некоторые сельскохозяйственные тонкости отец так и не сумел освоить. Он не умел насадить косу - при отбивке косы у него выходил не ровный край, а с зазубринами; плоховато налаживал плуг, не мог произвести более или менее капитальный ремонт телеги, саней, не мог произвести ремонта конской сбруи. В этих случаях ему приходилось обращаться за содействием к крестьянам. И все-таки он сам, хотя и с великим трудом, обрабатывал (пахал и сеял) весь свой земельный надел; хлеба хватало и для себя, и для скота, и небольшие излишки оставались для продажи. Кроме своей земли, отец по найму обрабатывал долгое время еще наделы у двух крестьян, не имевших лошадей, чтобы на вырученные деньги нанять работницу для своего хозяйства. А в зимнее время он брал подряд на вывоз дров для школы из Новой деревни (в 10 верстах от Суворотского), а также охотно брался съездить за дровами для безлошадных крестьян, рассуждая так: «Заработаешь в день за одну поездку 50 копеек - 1 рубль, - лошади на овес, лошадь будет есть заработанное ей, а не из амбара». Помню - вернется зимой из такой поездки, усы и бороденка в ледышках, прижмется к печке, отогреваясь, снимет оттаявшие ледышки и бросит их на пол. Собираясь ехать в лес за дровами или на какую-нибудь работу, он с вечера даст лошади есть. Еще ночью выйдет к ней, подбавит корму, да с собой в дорогу возьмет большую торбу овса (1/2 меры) - и его лошади не страшны были никакие Суворотские и Новосельские горы, тянет большой воз, а на ровном месте везет и хозяина в полушубке и тулупе, восседающего на возу. Суворотское - безлуговое село, своего сена было немного - с овражков, но отец каждый год покупал сена вдоволь: то в соседнем Новом селе, богатом лугами, то в городе на базаре. Кормил также лошадь и корову (иногда было две коровы) ржаной и овсяной соломой, посыпая солому мукой. Он говорил: «Накормишь лошадь, и она тебя прокормит», «У коровы молоко на языке», то есть от корма зависит. В Суворотском пастбища для скота были плохие, нужно было ночью на дворе кормить скотину, лошадей по ночам не пасли, но вот во время работы лошадь у отца обычно выглядела лучше, потому что во время работы она питалась лучше. Мне нравился отец-труженик. Я с малых лет любил бегать к нему на пашню, смотреть, как он работает, как пашет, ходил за ним в борозде и был рад, когда он давал мне подержаться за ручку косилки или плуга. Рано я стал бороновать, любил вести в поводу лошадь домой на ночлег после денной пахоты, когда, собственно, сама лошадь идет охотно домой, предвкушая сытную мешанку с мукой. Когда я подрос, мне поручали носить завтрак в поле отцу или жнеям. Завтрак обычно состоял из горячего чая в большом чайнике или кувшине без сахара, вареных яиц, горячих ватрушек (куженьки по-суворотскому), хлеба черного и белого, иногда жареной в сметане картошки, молока. Помню такой случай: нес такое подкрепление жнеям на пашню (матери и работницам), нес быстро, чтобы чай в кувшине, закрытый тряпкой, не остыл; и вот донес до пашни кувшин и вижу, что кувшин без тряпки, значит потерял, и давай бежать назад в поисках тряпки, но не нашел; так что же? Жнеи пьют чай и удивляются странному, неприятному вкусу его: оказывается тряпка на дне кувшина, но от жажды в летний знойный день были рады и такому питью. Когда мне было 8-12 лет, в рабочую летнюю страду я оставался дома присматривать за младшими братом и сестрой. Кроме того, я должен был из- под горы натаскать воды, наполнив кадку и ведра, приготовить самовар, к вечеру нарыть картошки и встретить скот из стада, если мать запаздывала на работе. А потом, когда еще подрос, стал принимать участие во всех работах вместе с большими. В 15 лет я уже умел пахать и косить, возил с отцом снопы из поля, причем клал снопы я, а отец подавал снизу. Научился у священника Цветкова класть оденья из снопов, умел молотить, выучился отбивать хорошо косы и даже насаживать их, чего не умел отец. В 18 лет я, приезжая из города с учения на каникулы, работал, как большой, впереди отца, который стал слабеть от своего нездоровья. Когда в 19 лет я окончил духовную семинарию, задумал поступить в Томский университет на медицинский факультет и нужно было из канцелярии губернатора получить свидетельство о политической благонадежности. Я подал прошение об этом на имя губернатора, как полагается. И вот приехал урядник в село навести справки обо мне у крестьян, а те показывают ему на гору, где я пахал тогда: во, дескать, какой он у нас. Свидетельство я получил. Отец, приучая меня к сельской работе, вел со мной беседы о необходимости и пользе и даже приятности физического труда и, признаюсь, эти беседы пали на благодатную почву: я полюбил эту работу и потом много работал и с удовольствием. Потом, много лет спустя, встречаясь с бывшими товарищами-крестьянами и беседуя с ними о прошлом, я слыхивал от них такие речи: «И много же ты, Василий Николаевич, в прошлом поработал по сельскому хозяйству со своим папашей бок о бок с нами».
Сидят в центре Н.И. и А.П. Пятницкие. Стоит слева Мария, лежит в центре - Михаил. Сидит слева - жена В.Н. Пятницкого Нина Ивановна
Мать моя тоже много работала, но как мальчик, я больше был около отца, помогал ему в мужских работах. Отец после работы, перед обедом, иногда поманит меня в чулан, где в сундуке у матери всегда хранилась водка для гостей и для всякого случая, там поднесет мне стаканчик и сам выпьет, как бы крадучись от матери, хотя она всегда заметит, усмехнется, но не поругает: после работы не грешно, хотя отец и побаивался матери. Мать была командиром в доме, она всем заправляла. Она вела купли и продажи. Отец во всем соглашался со своей Аннушкой, а чаще и голоса не подавал. Но все-таки такая приниженность ему не нравилась, хотя он и старался этого не показывать. Это прорывалось у него иногда в пьяном виде (что с ним бывало редко, при каких-нибудь особенных обстоятельствах: гости, праздники и т.п.). Тогда он начинал возражать своей Анне Петровне, а та, в силу своего сварливого, вздорного характера, не уступала ему, и, к сожалению, дело иногда доходило до потасовок, на виду у нас - плачущих детей. Но обычно на следующий день отец был очень жалким, старался загладить свою вину перед женой, глубже зарывался в работу, и в семье восстанавливалась прежняя рабочая мирная атмосфера. Теперь, много лет спустя, когда от родителей одни кости остались, я, делая психологический анализ этому, неприятно содрогаюсь при воспоминании об этих сценах. Мои дети счастливее, они не видели этого у своих родителей. Всякому человеку свойственно любоваться произведениями своих рук, продуктом своего труда, но в большей степени это относится к земледельцу, где успех труда зависит не только от человека, но и от многих других условий, лежащих вне человека, как- то: температура, влажность, солнечный свет и т.д., а также от разных вредителей растений (саранча, черви, слизняки) и других неблагоприятных условий, например, в виде градобития. Все, что можно объединить под одним словом «природа». В то старое время, когда я воспитывался, в большом почете был Бог и обычаи. Он считался источником добра, почему к нему и обращался люд крестьянский с молитвами о помощи в засуху и ненастье, в начале посевной и уборочной. В случае неблагоприятных условий для урожая просили Бога о приумножении плодов земли, при урожае благодарили Бога за Его милость. Часто, особенно в праздничные дни, земледелец неторопливой походкой, гуляючи, направлялся в поле, чтобы испытующим взглядом оценить состояние хлебов, посмотреть, что послал Господь за труды людям. Мой отец как заправский земледелец тоже проделывал эти путешествия по полям раза два в месяц, выбирая для этого вечерние часы, когда спадал денной зной. Я любил сопровождать отца в этой полевой прогулке. Приятно идти по полевым овражкам и полянкам, разукрашенным цветами разнообразных цветов и оттенков, хорошо пробираться по узким межам среди хлебов, осторожно, чтобы не помять их Перед глазами, как море - волнующаяся от ветерка нива. Грудь дышит глубоко чистым воздухом полей. В виду безлесья и холмистого рельефа местности моей родины, с вершин холмов прекрасно видна глубокая даль с разбросанными колокольнями церквей. В нашей прогулке нас всегда сопровождала собака. Из-под ее ног иногда взлетали жаворонки и, поднявшись ввысь, начинали свою мелодичную песню. С Суздальского большака доносились заунывные колокольчики ямских пар и троек (то было в доавтомобильную пору). Если поля были урожайными, отец шел довольный, делясь со мной своими впечатлениями и развивая передо мной мысли о благодарном земледельческом труде, о матушке-земле, которая с лихвой окупает все труды по ее обработке. Идем-идем, да посидим на земле, не столько для отдыха, сколько для продления поэтического созерцания хлебных полей. Отец раскурит папироску, я наберу букет васильков и других полевых цветов и тихой поступью, с миром на душе возвращаемся домой, где нас обычно ждет шипящий самовар и стол со сдобными ватрушками и вареными яйцами. Прекрасная пора юности, как живая, стоит перед глазами и в то же время такая далекая! Труд должен чередоваться с отдыхом. Последний был разных видов: ночной, соединенный со сном, - полный отдых для тела; дневной в праздничные дни - бодрствование без труда - частичный отдых, в старину он соединялся с посещением храма Божьего. Во спасение затверди: «Помни день субботний, еже святити его» и, наконец, установлены по старинному обычаю дни отдыха от труда с целью общения с близкими-родными - это так называемые храмовые праздники, для каждой семьи особые; чаще один праздник летом - однодневный и другой - недолгий поздней осенью или зимой, после окончания осенних сельскохозяйственных работ. На эти праздники сходились-съезжались все родные из других селений, а родные, живущие в том же селе, должны были обязательно побывать друг у друга в гостях, обменяться праздничными визитами. Эти праздники имели большой бытовой смысл: здесь люди видели, как живут их родные, здесь они обменивались житейским опытом, толковали про хлеба, про покос, про старину. Мои родственники строго выполняли эти праздничные обычаи старины глубокой по части выезда в гости и приема гостей у себя в своем тесном домишке. Чаще всего они ехали в гости в село Новое к брату матери, священнику этого села, которого мы, дети, звали дядей Ваней. Он не имел своих детей, любил всех своих племянников и племянниц, которых было много, хорошо принимал нас, угощал, забавлял, а когда мы подросли, то старался своими беседами влиять на наше воспитание в материальном духе: сам он, хотя и священник, был человеком либеральных передовых мыслей. Отчасти под его влиянием я, окончив духовную семинарию в 1903 г., отказался от учебной командировки за казенный счет в Духовную академию для продолжения образования, а решил идти учиться на медицинский факультет университета. К дяде Ване ездили в гости в праздники, в именины, а иногда и так, как вздумается, чтобы поразвлечься, для житейского разнообразия. И он платил нашей семье тем же - иногда скажет своей жене: «Съездим, Оля, в Суворотское к сестре Ане попить чая - там вода лучше, чем у нас», запряжет лошадь и минут через двадцать уже у нас, - лошадей и экипаж он держал всегда хороших. Возможно, что из-за бездетности его тянуло к детям - послушать нашу детскую болтовню, позаниматься с нами, незлобиво подразнить нас, успокоить в общении с нами свое чадолюбивое сердце. Вторым местом, куда ездили мои родные для родственного отдыха, была Лемешинская фабрика Никитина, где отец моей матери служил священником (см. Церковь Андрея Стратилата) после того, как уступил место священника в селе Новом сыну Ивану Петровичу, о котором я только что упоминал. На этой фабрике и жили тихо-мирно дедушка с бабушкой Александрой Александровной в маленьком домике на опушке леса. Выйдешь утром из домика и слышно, как кукушка кукует, что было диковинкой для нас - детей, живших среди полей (мы обычно сопровождали в выездах родителей в гости). Во время летних поездок приятным развлечением для детей было купание в компании со взрослыми в реке Клязьме, на берегу которой располагалась фабрика. Ох, какой большой казалась нам эта река по сравнению с суворотской речушкой с ее запрудами! Иногда меня оставляли у дедушки и бабушки на несколько дней. У бабушки-дедушки постоянно жила моя двоюродная сестра Капа, лет на пять старше меня, дочь старшей сестры моей матери Таисии Петровны. Капа была веселая, красивая девушка. Я любил ходить с ней в лес за грибами и ягодами. В походе за грибами часто сопровождал нас дедушка; он, если найдет гриб, подзывает меня, указывая на гриб палкой, и я срываю гриб и кладу дедушке в корзину - дедушке тяжело наклоняться. Помню, принесем мы с Капой черники, Капа достанет из погреба холодного молока (у бабушки была корова) и начинаем мы уплетать молоко с черникой вприкуску с хорошим, вкусным белым хлебом бабушкиного печения. Какой был хороший аппетит после гулянья по лесу! Весной ходили за ландышами, в начале лета - за земляникой. Хорошие были времена и приятно вспоминать их! Когда пишу это (1945), Капы уже нет в живых: в 1943 г. она умерла в один год со своим мужем Василием Александровичем Столетовым, учителем в городе Орехове, и оба похоронены там. После них осталось много детей - восемь. Кроме Капы, бабушка воспитывала еще мою сестру Марию до школьного возраста, облегчая этим положение моей матери, у которой был еще маленький ребенок, Миша: растить двух маленьких детей при большой загруженности сельскими делами матери было тяжело. Когда дедушка состарился и по слабости уже не мог служить священником на фабрике, они с бабушкой перебрались опять в село Новое в маленький, построенный для них домик, недалеко от дома дяди Вани. Здесь дедушка похоронил свою жену и после этого переселился к нам, к своей дочери Анне. У нас он умер, похоронили его в селе Новом, а домик, по завещанию, отец мой перевез в Суворотское и в нем доживал он свои последние годы. Недалеко от Суворотского, в г. Владимире при кладбище жил другой брат матери Николай Петрович, служивший дьячком на кладбище. Когда мои родители ездили на базар в город (обязательно вдвоем: отец был при лошади, а мать продавала деревенские продукты и покупала городские товары), они никогда не заходили в чайную и трактир, чтобы подкрепиться, разве купят по калачу или баранок, сушью пожуют, - но зато после базара обязательно заворачивали к Николаю Петровичу. Он и его жена Евдокия Васильевна (женщина очень медлительная в делах, но в то же время трудолюбивая и очень добрая, ласковая) всегда радушно принимали моих родителей. Угощали их обедом, чаем, а Николай Петрович с моим отцом и водочки выпьет; и после того сытые, теплые, довольные мои родители возвращались домой на своих лошадях. Но уже на праздники и именины они не ездили во Владимир, рассуждая, видимо, что довольно и базарных визитов. Помню я поездки в гости моих родителей на лошади на расстояние 70-80 верст к брату матери, Алексею Петровичу, в село Биликино Ковровского уезда, в 20 верстах от Шуи, где он был священником. Ездили туда ввиду отдаленности редко - не каждый год. Поездки подгоняли к первому воскресенью после Троицына дня, празднику всех святых - храмовому празднику в Биликине. В компании с моими родителями ездил на своих лошадях дядя Ваня из Нового села со своей женой, доезжали туда или в одни сутки, или же делали ночевку в селе Коровники, рядом с г. Суздалем, у свояченицы Андрея Дмитриевича Смирнова, брата жены дяди Вани. После Суздаля дорога шла на село Лежнево Ковровского уезда. Но один раз мои родители совершили туда поездку без дяди Вани, более прямым путем, проселками, через села Ряхово и Вознесенье Ковровского уезда и минуя Суздаль. Это было в конце августа: в том году рано закончились сельскохозяйственные работы, а время стояло теплое, с ясными днями. В эту поездку я сопровождал родителей; меня брали как старшего сына, и в дороге я даже правил лошадью. Эти поездки мне очень понравились, они вносили новизну в мою жизнь, я знакомился с новыми местами. Дядя Алексей рано овдовел и, как священник, не имел права, по церковным законам, вторично жениться, - хотя это не помешало ему на стороне завести вторую семью с женой и детьми: природа победила юрисдикцию. Жил он с сыном Александром (от первой жены) и теткой, последняя вела домашнее хозяйство. Сын был болен туберкулезом коленного сустава и ходил с костылем; когда вырос, работал учителем в местной школе. Дядя Алексей вел сельское хозяйство - сам пахал землю, имел лошадей, а иногда даже двух. Был большим любителем лошадей, имел хороший выезд, иногда выезжал даже на паре лошадей, причем сам правил. Пьяницей его нельзя назвать, но при удобном случае мог изрядно напиться. Когда мы к нему приехали в 1901 г., то нам представилось такое зрелище: большой стол и все пространство на полу между ножками стола уставлено четвертями Смирновской водки - четырехугольными, с красными колпачками на горлышках. В том году кончалась частная виноторговля и вводилась казенная винная монополия: купцы распределяли остатки в долг «среди своих покупателей», изрядная часть выпала и на долю дяди. С нашим приездом, на радостях, он выставил одну «бутылицу» на стол, а на закуску с чердака притащили кровяной окорок. Жил он очень просто: летом около своего дома и даже на улице ходил в ситцевой рубахе с поясом, иногда даже в нанковых в полоску кальсонах без брюк и ботинок. В таком же костюме он в праздники играл с мужиками в городки - с ездой победителей на спинах проигравших; везти нужно было до кабака, стоящего при большой дороге из Шуи в Лежнево (1/4 километра), и там все игравшие угощались за счет проигравшего; приходилось по ходу игры иногда попу Алексею везти на себе какого-нибудь Ивана (несомый ехал на духовном пастыре), при большом смехе публики, потому что при всяких спортивных состязаниях бывали зрители, а городки - это один из видов спорта. Мои родители раз в году ездили на лошади в село Снегириху Юрьевского уезда за 60 километров, где жили родители отца и его старший брат; последний в роли учителя сельского, а дед был псаломщиком в «заштате» и правил дело сельского псаломщика. Эти поездки совершались обычно зимой, около масленицы: и дорога зимой легче для лошади, а главное, закончены сельскохозяйственные работы. Но эти поездки в дальнейшем прекратились: бабушка умерла, дедушка был перевезен на жительство в богадельню для духовных лиц в г. Владимир и здесь умер, а дядя ушел в псаломщики в село Дунилово Шуйского уезда. Был у матери еще брат Александр - священник села Баки Варнавинского уезда Костромской губернии. Вот туда уже мои родители в гости не ездили: на лошади далеко, а другие виды транспорта для них были дороги, недоступны. Для поездки в гости, а иногда на базар без большой клади мои родители приобрели легкий экипаж: для зимы легонькие сани, для лета тарантас. У крестьян сани были у кого какие, а тарантас в селе был только у помещика. Правда, сначала отец завел тарантас на деревянном ходу (осях), а потом с помощью шурина (брата жены) приобрел и на железном ходу: Алексей Петрович (из Биликина) подарил старый, ему уже не нужный тарантас. В 1901 г. тарантас оттуда привезли на телеге, а при посредстве Николая Петровича (из г. Владимира) он был приведен в приличный вид в экипажной мастерской арестантских рот. Как видно из предыдущего, я рос в селе, в церковной семье, имея большое общение с родственниками тоже духовного звания, но в то же время вместе с родителями работал в их сельском земледельческом хозяйстве рядом с крестьянами и дружил с крестьянской молодежью. Большим товарищем моим был мой сверстник Сергей Иванович Цветков, сын священника. Вместе с ним я учился в городе в духовном училище четыре года и в духовной семинарии шесть лет, только он шел классом ниже меня и немного хуже учился - хорошо, а я отлично (был первым учеником). Отец Иван Цветков (отец моего товарища), уча нас в сельской школе Закону Божию, предсказал, что я потом буду лучше учиться, чем его сын, что и сбылось. Я много работал летом, помогая родителям, а С.И. Цветков как сын священника (из более зажиточной семьи) почти не работал, гулял, отдыхал летом после зимнего учения; но это не мешало нам быть большими друзьями. Часто я возвращался с полевых работ домой, а он уже дожидался меня. Усталый, поужинаешь, надо бы уже спать, потому что завтра опять на работу, а все-таки часок с ним погуляешь или на горке в селе, или на скамейке у дома; и каждый день находили себе развлечения. Хотя наши родители и считали себя по своему общественному положению выше крестьян, это не мешало нам - мне и Сергею Ивановичу крепко дружить с крестьянскими ребятами. Из крестьян у нас были «закадычные» друзья, особенно братья Моисеевы (четыре брата - Иван, Михаил, Григорий, Александр). С ними мы постоянно ходили вместе на гуляние к крестьянским девушкам: зимой на вечеринки-посиделки, а летом на горках, на свежем воздухе, вместе иногда и водочки выпивали для веселья и по молодечеству, иногда в деле выпивки допускали и лишнее - до опьянения. Выпивать вино я стал с 18-летнего возраста, с 1901 г., когда перешел в 5-й класс духовной семинарии - и этому научила не семинария, а сельская товарищеская молодежь. Сергей Иванович Цветков был, как говорится, душой общества: он был веселый парень, балагур, имел хороший тенор, умел хорошо петь и играть на гармони; где он, там весело и шумно. Я же, наоборот, был скромен, застенчив и никакими музыкальными талантами не обладал.
