Снегирев Михаил Степанович Снегирев Михаил Степанович родился в 1845 г. (или 1846) в селе Кулеберово Шуйского уезда в семье священника Степана Яковлевича Снегирева. У Михаила было три брата: Алексей, Иван и Степан. Все они учились во Владимирской духовной семинарии.
В суздальской бурсе М.С. застал практику сечения розгами с помощью секаторов-учеников под наблюдением учителя. По рассказу Снегирева учитель Гусев высек их в низшем отделении целую парту 8 человек за тихое пение во время урока пения. Сечение в низшем отделении происходило на скамейке, за каменным столбом, подпиравшим свод в их классе, помещавшемся в нижнем этаже западной части Архиерейских палат. Среднее отделение было в комнате под алтарем закрытой Введенской церкви. Высшее отделение находилось в третьем этаже с окнами на двор. М.С. рассказывал случай наказания, относящийся к периоду обучения его в высшем отделении. Ученики этого отделения во внеурочное время забрались в класс и там шумели. Вход туда был по узкой винтовой лестнице в угловом корпусе палат. Шум услыхал инспектор, живший в среднем этаже. По приказанию инспектора ученики начали спускаться с лестницы, а инспектор стоял в конце лестницы и награждал каждого ударом руки по затылку. Но последний ученик, желая избежать удара инспектора, наклонил голову, когда проходил мимо, удар пришелся по противоположной стене, и на руке инспектора оказались ссадины. Раздосадованный инспектор тот час же приказал секаторам наказать виновного и, стоя рядом, начал считать удары и приговаривать: «Покрепче его, покрепче». Однако секатор был еще раньше задобрен от секомого домашними лепешками. Он делал лозой сильные взмахи, но клал лозу на товарища бережно. Когда инспектор заметил это, секатор так взмахнул лозой, что задел очки стоявшего позади самого инспектора. За этот проступок сам секатор был наказан розгами, но уже с помощью служителя, без скамьи («на воздусе») и розгами, смоченными в соленой воде, что называлось «посоля».
Михаил Степанович во время учения как сын священника жил с братьями не в бурсацких номерах внизу западного корпуса палат, где помещались сироты и дети низшего духовенства, а на вольной квартире у диакона Казанской церкви. Учебные занятия продолжались почти все лето, так что братья Снегиревы по окончании их едва поспевали домой к предстоящему празднику Успения, т.е. к 15 августа, зато были двухнедельные каникулы на Рождество и на Пасху, кроме праздников и высокоторжественных дней в году. Сверх этого летом устраивались рекреации в Красносельский бор. Для этой цели ученики выстраивались перед окнами префекта и пели «pater noster, reсreation mаsernenu rogamus», после чего получали разрешение на прогулку под наблюдением учителей. Во время рекреации устраивались игры с пением песен.
В 1860 г. Михаил Снегирев успешно окончил шестой годичный курс обучения (по 2 года в каждом отделении) в Суздальском духовном училище и был переведен для продолжения образования в риторический, философский и богословский классы Владимирской семинарии, которую окончил в 1866 г. по первому разряду под № 7.
В годы обучения Михаила Степановича в семинарии семинарские нравы и отношения между учителями и учениками значительно смягчились, телесные наказания не применялись и был провозглашен лозунг «Paena corporarus progibetur».
По окончании семинарии Михаил Степанович в тот же год поступил в учителя народной школы и одновременно репетировал детей управляющего княжеским имением в селе Шеметово, а в 1869 г. голосованием был избран в учителя Суздальского духовного училища по латинскому языку, в каковой должности пробыл 47 лет, т.е. почти до своей смерти.
В 1870 г. Михаил Снегирев устроился на лето преподавателем латинского языка в село Менчаково и там познакомился с Елизаветой Ивановной Херасковой. Вопреки некоторым трудностям молодые люди поженились уже в 1871 г. и стали жить в Суздале.
Первые два сына Елизаветы и Михаила скончались в младенчестве. Затем родилась дочь Ольга. Позже появились сыновья – Владимир и Павел. Владимир стал педагогом и старейшим суздальским краеведом.
В 1887 г. М.С. Снегирев принял сан священника при училищной Кирилло-Мефодиевской церкви, которую совместно со смотрителем училища М.Е. Стаховским открыл. При этом Михаил Степанович получил казенную квартиру при духовном училище в том месте, где в годы его обучения были бурсацкие номера.
В 1888 году родился сын - Владимир Михайлович Снегирев (учитель, суздальский краевед).
Михаил Степанович был председателем уездного отделения Епархиального училищного совета, членом Общества вспомоществования нуждающимся воспитанникам Суздальского духовного училища, исполняющим обязанности смотрителя Суздальского духовного училища (1913), гласным по суздальскому земству. Награжден орденами Св. Станислава 3-й степени и Св. Анны 3-й степени.
23.09.1913 года умер его сын Снегирев Павел Михайлович (1891-1913).
Михаил Степанович активно занимался историей своего края. В семье хранились его рукопись «Вехи исторические», записи по истории Суздальского духовного училища. Во «Владимирских епархиальных ведомостях публиковались его «сообщения из хроники Суздальского духовного училища».
Умер Михаил Степанович 25 марта 1918 г. от болезни желудка, отслужив последний раз обедню в Крестовской церкви Суздаля, в которой он служил после ухода на пенсию, занимаясь одновременно по латинскому языку в Суздальской мужской гимназии.
«25-го марта (ст. ст.) сего года тихо скончался, после непродолжительной, но тяжкой, болезни (рака в желудке), заштатный преподаватель Суздальского духовного училища, Протоиерей Михаил Стефанович Снегирев, воспитавший не одно поколение здравствующих ныне пастырей Владимирской епархии, бывших питомцев местного училища. Погребение совершал очень торжественно тоже бывший ученик почившего — епископ Суздальский Павел, с сонмом священников 28-го марта, после литургии Преждеосвященных Даров, в училищной церкви.
По великой скромности своей он завещал похоронить его на общем кладбище. «Я не достоин быть похороненным в городе (в монастырской или церковной ограде). Положите меня вместе с прочими мирянами», - сказал он, «жив сый».
На краю Знаменского кладбища нашел себе последний приют этот добрый труженик, бывший также училищным Духовником, а впоследствии Председателем Уездного Отделения Епархиального Училищного Совета, везде оставивший по себе светлую память. Еще было одно последнее завещание о. Протоиерея, прозвучавшее в словах церковного песнопения: «Молю всех знаемых, и другов моих, помяните мя пред Господем, яко да в день судный обрящу милость на судищи оном страшном» (стихира самогласна, глас 3, в «чине священнического погребения»). Есть надежда, что исполнение сего завещания будет взято на себя всеми, кому оно адресовано» (Владимирские Епархиальные Ведомости. Отдел неофициальный. № 9. Май 1918 г.).
Хераскова Елизавета Ивановна - первая воспитанница в училище девиц духовного звания
Священник Иоанн Никанорович Херасков в 1834 г. из погоста Николы-Гор переведен к церкви с. Кучки, на родину своей жены Евдокии Борисовны. В 1836 году в с. Кучки родился Херасков Михаил Иванович (1836 - 1901), известный российский общественный деятель, писатель, выдающийся педагог и пастырь.
Публикуя во «Владимирских епархиальных ведомостях» статью, посвященную, служившему в селе Менчаково Суздальского уезда о. протоиерею Ивану Никаноровичу Хераскову, Михаил Степанович Снегирев писал между прочим: «Он живет не богато, но сытно и находит возможность дать академическое образование троим своим сыновьям, дать образование и двум дочерям в только что открытом Преосвященным Феофаном Епархиальном женском Училище. В последнем случае о. Иоанн является усердным глашатаем потребности в женском образовании для своего сословия. Он едва ли не первый сочувственно откликается на приглашение Епископа Феофана и везет за один раз двух дочерей в училище, и тем как бы прокладывает своему сословию дорогу в это молодое учебное заведение ...»
В действительности же дело было не только в передовых взглядах И.Н. Хераскова на образование для женщин из священнических семей. Его сына, брата девушек, Михаила Ивановича Хераскова, с училищем девиц духовного звания, как и с самим епископом Феофаном, связывало многое. Он был преподавателем Священной истории в училище, с августа 1865 г. - священником училищной Введенской церкви, с декабря 1866 г. - законоучителем училища, а с июля 1868 г. - инспектором классов. Кроме того, М.И. Херасков являлся ближайшим сподвижником епископа Феофана, «ближайшим помощником по введению в женском училище педагогического и воспитательного строя».
Очевидно, именно положение М.И. Хераскова при епископе Феофане и в училище, а также наличие возможности у его отца оплатить обучение в нем сразу двух дочерей и дали шанс Елизавете и Александре Херасковым поступить в только что открывшееся учебное заведение. Дело в том, что епархиальные училища (т.е. училища второй категории, в отличие от первой, к которым относились «женские училища духовного ведомства») традиционно создавались на базе приютов, и в них в подавляющем большинстве принимались девочки-сироты, что оговаривалось и в уставе: «Дети, имеющие отцов, могут быть принимаемы только тогда, когда нет кандидаток из сирот, и по особенно уважительным причинам». Исключения эти допускались в основном потому, что на содержание училища требовались немалые средства, а за «отцовских детей» родители выплачивали от 50 до 60 рублей в год. Поскольку период открытия и обустройства училища был наиболее затратным, то было принято решение в первом наборе из 26 воспитанниц допустить к обучению значительное количество «своекоштных», каждая из которых должна была явиться в училище с подушкой, простыней, двумя сорочками, двумя платьями, двумя полотенцами, двумя платками и теплым пальто (так что И.Н. Херасков, помимо готовности отдать дочерей учиться, должен был иметь и соответствующие возможности). Исключение для сестер Херасковых могло быть сделано еще и потому, что их брат принял на себя труды по обучению воспитанниц «безмездно», что очень приветствовалось в то время и основателем училища, и управлением последнего.
Епископ Феофан не случайно в одном из писем в Тамбов обратил внимание на «экономичность» начальницы. Приобретя для Владимирского училища помещение и изыскав средства на его открытие и ежегодное содержание, Феофан, правда, сразу избавил его от участи многих епархиальных училищ, которые за скудностью или отсутствием необходимых средств только официально считались таковыми, оставаясь на деле лишь приютами для девочек-сирот. Тем не менее, в уставе Феофан особенно подчеркнул, что училище создано с целью воспитания девочек-сирот. Этот характер оно начало утрачивать лишь с 1868 г., постепенно приближаясь к общему типу средних учебных заведений. В силу требований Феофана, в первые годы существования училища действовала жесткая экономия. Например, узнав, что управление затратило 28 рублей 76 копеек на «возобновление сада» (устройство «незатейливого цветника, дорожек и простой галереи»), Феофан заметил: «Управление забыло, что у нас сироты и все должно быть по-сиротски». В другой раз он писал: «Безжалостно тратятся деньги, надо быть скупыми».
Так, в первые годы работы училища на содержание каждой воспитанницы, т.е. на весьма скромный стол и «простое незатейливое платье» затрачивалось в год 50 рублей. Пища была крайне однообразной. Обед и ужин состояли из двух блюд: картофельный суп или щи (зимой из кислой капусты, летом - из молодой крапивы и «снеди, которой много росло в училищном саду», в начале осени - из свежей капусты) и каша, в основном гречневая и редко пшеничная. Хлеб выдавался по норме, оставшиеся куски отбирали. Свежая рыба подавалась только по большим праздникам. Завтрак же состоял из куска черного хлеба и кружки кваса. Чай вообще считался роскошью и дозволялся только в праздники, причем в любом случае «пустой ». Вечерний чай в будни пили только те, кто мог купить его и сахар на собственные средства. И только с приходом в 1869 г. попечительницы Ю.И. Каретниковой вечерний чай стали подавать всем воспитанницам. Интересно, что за первые 1,5 года попечительница пожертвовала 45 фунтов чаю и 8 пудов сахару, в то время как в 1865 г. 26 воспитанниц израсходовали 2 1/8 фунта чая и 33 ¼ фунта сахару.
Быт воспитанниц первых наборов был крайне скромен, если не сказать суров. На первых порах не было даже общего зеркала, и ученицы пользовались «живыми зеркалами». Допускались к использованию только дешевая гребенка, зубная щетка, простое мыло, «холстовое» полотенце, миткалевые носовые платки. Девушки имели дешевые форменные шерстяные платья темно-зеленого, позднее - коричневого цвета с белой пелеринкой и белым фартуком из коленкора, но и их берегли как праздничные. Поэтому воспитанницы носили большей частью самого простого покроя ситцевые платья разных цветов - кубовые, лиловые, коричневые, серые. Внутри здания они ходили с обнаженной головой, причесываясь обязательно на прямой пробор, для выхода надевали черные платки, а в летнее время - своеобразный головной убор из белого коленкора (род шляп, похожих на большие чепцы), который ученицы шили сами. Ни бантов, ни лент, а в первые годы даже бархоток не допускалось, длинные волосы должны были быть заплетены в косы и аккуратно зашпилены, иногда они покрывались сеткой. Обувь была сделана из простого материала - башмаки и полусапожки по цене 50-75 копеек за пару. В будни девушки носили нитяные и бумажные чулки, по праздникам - шерстяные. Для них также шились так называемые «бурнусы» из серого драпа - род пальто без талии, которое они носили и зимой, и летом.
Белье, в т.ч. и постельное, было выполнено из грубого холста, подушки были сделаны из так называемого «полупуха», т.е. из пера и даже с прибавлением целых кусков сухого мяса. Матрасы были мочальные, с добавлением мха.
Начнем с воспоминаний о первом дне в училище Е.И. Херасковой, ведь именно ее рассказ о первой встрече с А.И. Березовской передает А. Преображенский, говоря о впечатлениях сельской девочки, впервые переступившей порог училищного дома (в рассказе речь идет о сестрах, определенных в училище одновременно, - кроме же Херасковых, сестер в первом выпуске не было): «В сопровождении родителей мы вошли в приемную комнату, где встретила нас высокая худощавая статная старушка в белом кружевном чепце с очками на глазах <...> Заговорила она с нами хотя и приветливо, но как-то внушительно, так что я сразу почуствовала к ней какое-то особенное, неведомое до того времени чувство страха. Оно еще более определилось во мне, когда начальница повела нас в гостиную и тут же по дороге сделала мне замечание, что я держу руки не на месте, что чуб мой зачесан высоко, что девушке следует прямо и гладко причесывать голову. Потом, когда стали уходить из училища мои родители, я, прощаясь с ними, заплакала и очень громко. Тогда начальница взяла меня за руку и, сказав, что плакать так громко неприлично, что это может разстроить и родителей, отвела нас с сестрою в следующую комнату, в которой сидели за партами девочки - будущие наши подруги. Здесь встретила нас воспитательница, которой А.И., передавая нас, приказала причесать нам головы как следует, и указать места за партами».
А.И. Березовская действительно была очень требовательна в отношении чистоты, опрятности, аккуратности учениц, соблюдения ими приличия в поведении. От ее внимания не могло ускользнуть «и малейшее пятнышко на пелеринке или фартуке». Вместе с тем Березовская была для учениц доброй и ласковой матерью, и единственным недостатком ее было то, что за любое нарушение в поведении, в чистоте рук, волос, зубов выговор девушкам мог быть сделан прилюдно, даже при посторонних. Однако то, что в детстве казалось воспитанницам придирчивостью, в последующие годы все без исключения вспоминали с «благодарностью за те полезные в жизни уроки, которыми щедро наделяла их А. И-на».
Александра Ивановна Любовская была ее полной противоположностью. Она являлась «строгой, официально холодной начальницей, не допускавшей материнской простоты в обращении с ними». Воспитанницы не чувствовали к ней такой близости, как к Березовской, они больше боялись ее, чем любили. Только одну черту они в ней особенно ценили: она щадила самолюбие учениц и не делала выговоров и замечаний даже при своих сослуживцах. Однако она была чрезвычайно изобретательна на наказания и, помимо обычных (оставить без чая, обеда, поставить на колени в угол), использовала, например, листы с лаконичной надписью «неряха», «воровка», «за непослушание» и т.п., которые прикалывала на грудь или спину девочки. Отношение ее к воспитанницам не было одинаковым: у нее были любимицы и те, кого она не терпела. Девушки испытывали перед ней безотчетный страх. Любовская прочитывала всю переписку девушек и так же строго, как и ее предшественница, следила за опрятностью учениц. Стремясь научить их держать себя в обществе, а также «в видах награды и поощрения наиболее усердных и благонравных воспитанниц» она приглашала к своему столу на обед и чай по 1-2 ученицы.
В училище девушки изучали следующие предметы: Закон Божий, русский и славянский языки (русский устно и письменно, славянский для чтения богословских книг), «арифметика до тройного правила», в т.ч. счисление по счетам, география, чистописание и рисование, гражданская история, церковное пение. В уставе также говорилось, что «по мере возможности сообщаемы будут ученицам понятия о воспитании детей, о свойствах и употреблении отечественных врачебных растений, а ходить за больными будут приучаемы в своей больнице». Святитель Феофан, находясь вдали от Владимира, следил по переписке за успехами девушек и в одном из писем наставлял их: «Поспешайте. Время скоро течет. Что тут запасете, на целую жизнь уж пойдет. А жить ныне мудрено стало. Вот и ухитряйтесь загодя. - И какие мудреные у вас пошли науки! - Ну уж смотрите, в грязь лицом не ударьте. Философствуйте, богословствуйте, сочиняйте... Смотрите... все чтобы умели».
В последнем учебном году девушки первого курса начали проходить педагогику под руководством учителя семинарии Александра Васильевича Поспехова, талантливого студента Владимирской семинарии выпуска 1860 г., «одного из выдающихся по силам своим курсов дореволюционной семинарии». Однако педагогические знания воспитанниц так и остались «в зачаточном состоянии», т.к. 32-летний учитель умер 6 февраля 1870 г. от чахотки. Он был одним из тех преподавателей, которые отказались от жалования в пользу «полуказенной сироты-воспитанницы». Кстати, одна из ближайших подруг Е.И. Херасковой по училищу Анастасия Канаровская была принята на полуказенное содержание «во внимание» к тому, что ее брат Ефим Андреевич Канаровский, «недюжинный по своим дарованиям» студент семинарии того же выпуска 1860 г., преподавал воспитанницам географию и гражданскую историю безвозмездно. Преподавал недолго (в 1873 г. он умер), но запомнился учащимся первых курсов своим, особенно благородным и деликатным обращением с ними.
Заметно скрашивал пребывание в училище не только своих сестер Херасковых, но и многих их соучениц М.И. Херасков. «Самые светлые воспоминания из учебной жизни воспитанниц первых учебных выпусков, - писал А. Преображенский, - соединяются именно с личностью их законоучителя... Своим толковым и живым, простым, понятным и увлекательным преподаванием М.И., по воспоминаниям воспитанниц первых выпусков, настолько заинтересовал учениц, что они все охотно, с любовию и успехом занимались его предметами и особенно законом Божиим - тем более, что и самые отношения его к ученицам, как законоучителя, были чисто отеческие, укреплявшие в них одни лишь чувства нравственной близости и глубокого почтения к своему наставнику».
Девушки выпускались из училища с правом на звание домашних учительниц. Однако на первых порах у них существовали некоторые проблемы с «трудоустройством». Так, к началу 1872 г. неустроенными из первого выпуска оказались 11 учениц. Дело в том, что чисто женских школ, в которых могли работать девушки, было крайне мало. И уездные училищные советы, отдававшие выпускницам епархиального училища предпочтение перед выпускниками семинарии, просили епархиальный училищный совет разрешить епархиалкам работать в смешанных школах. Вскоре после этого находившиеся не у дел «ученицы первого выпуска одна за другой получили назначение в учительницы народных школ родной губернии».
Вместе с тем далеко не все девушки были готовы посвятить себя подобным занятиям. Многие, в том числе и Е.И. Хераскова, вышли замуж за крестьян, служащих, купцов, дворян, в основном же - за будущих священнослужителей. А. Преображенский писал: «Некоторые не оставляли школьного учительского труда и в замужестве, а иные, за смертию своих мужей, продолжали тот же школьный труд и после замужества. Наконец, среди питомиц училища немало было и есть и таких тружениц, которые, по выходе из воспитавшего их заведения, бесповоротно отдались и отдаются исключительно делу учительства в начальных школах». Последние слова относятся к семи выпускницам первого набора.
Однако находившийся вдали от Владимира святитель Феофан мечтал не только об этом. Он писал М.И. Хераскову: «Почему бы из кончивших не оставить некоторых при училище, то помощницами пока классных дам, а потом их заместили бы. И пошла бы своя закваска. А там может быть какая доросла бы и до начальниц.
Мне думается, что Хераскова старшая (Елизавета Ивановна), да Оранская Таня, да Архангельская могли бы годиться на это».
Елизавета Хераскова окончила училище под номером 1 (для сравнения ее сестра Александра была по успехам лишь 14-й). Святитель Феофан не зря выделял Елизавету Хераскову, она была сильной и незаурядной личностью. Неудивительно, что именно ей было поручено произносить речь на праздничном акте по случаю выпуска из училища первого курса. «Да будет благословенно имя Господне! - говорила Елизавета Хераскова. - Да наградит Он своими милостями и щедротами за нас, бедных и сирых девиц, наших воспитателей и благотворителей. Помилуй Господи и спаси преосвященного Феофана, первоначально приютившего нас сюда! Благослови и спаси Господи нынешнего Владыку нашего Антония, отечески нам покровительствующего! <...> Да, Бог знает, что нас ожидает впереди, и какая предстоит нам судьба?! Но буди Его святая воля! К лучшему, конечно, чему-нибудь. Он привел нас сюда, - к лучшему и устроит после нашу жизнь <...> Будем стараться вполне оправдывать наши ожидания и надежды насчет нас., и да поможет нам Господь Бог!»
В переписку со святителем Феофаном Елизавета Ивановна вступила, очевидно, еще в период учебы. Чаще всего свои ответы девушкам святитель адресовал на ее имя, и то письмо ко всем девушкам, первоначально он собирался адресовать именно ей: «Пишу всем, - а адресую на одну из вас - Хераскову... нет передумал... вам это трудновато будет. Получите письмо сие от матушки игумении». Кстати, по прочтении «святительского письма оно доставалось какой-либо воспитаннице во владение по жребию».
Елизавета Ивановна испрашивала совета своего духовного наставника всякий раз, когда в ее жизни происходили наиболее значительные события. Так, в собрание писем вошло письмо Феофана Затворника, содержащее советы и утешения по случаю смерти родителей Елизаветы Ивановны (отец протоиерей Херасков умер 26 августа 1879).
Е.И. Хераскова сразу же по окончании училища вышла замуж за учителя латинского языка Суздальского духовного училища, впоследствии священника училищной церкви Михаила Степановича Снегирева. Столь скорое замужество, практически вопреки воле родителей, было собственным выбором девушки, очевидно, не склонной продолжать полумонашеский образ жизни в стенах училища в качестве воспитательницы. Впрочем, сам святитель, будучи человеком мудрым, отвечая стоявшим на пороге самостоятельной жизни воспитанницам, так излагал свое отношение к их будущности: «Помоги вам Господи кончить курс воспитания, и потом с пользою для других жить по выходе из оного, в том жребии, который готовится каждой из Вас Промыслом Божиим. Хороши ваши чувства к училищу. Память о жизни в нем и сама собою не изгладится, потому, что жизнь ваша после будет приложение того, что здесь получили. - Но нельзя птичкам в гнездышке сидеть. - Оперятся - и разлетятся. Так и ваше дело».
С одобрением отнесся он и к выбору, сделанному Е.И. Херасковой. 10 февраля 1871 г., отвечая на ее сообщение о вступлении в брак, святитель писал: «Очень рад вашему вступлению в брак. Благословение Господне почивает на вас и супруге вашем. Да утвердится между вами искренняя любовь и мирное согласие до конца дней ваших. - Доверие друг к другу потерять или поколебать как-нибудь паче всего бойтесь. Тут основа счастливой супружеской жизни. Благослови вас Господи! Будьте чем-нибудь помощны своему супругу по его занятиям. Но и кроме того ищите приложения приобретенным вами познаниям и искусствам. Можно девочек брать на обучение, а там глядишь - и школка может состряпаться... Но всяко как Бог устроит».
Поздравляя Е.И. Хераскову, святитель Феофан все же напоминает ей о том, что ее знания и способности не должны пропасть даром. Наверное, молодой женщине, на которой лежала забота о муже, об обустройстве на новом месте, перенесшей в первые же годы супружеской жизни потерю двух только что родившихся сыновей (всего у четы Снегиревых родилось 5 детей), трудно было последовать совету наставника, хотя, возможно, мы просто еще не располагаем сведениями о преподавательской и наставнической деятельности Елизаветы Ивановны.
Однако, как известно, верной и достойной супругой, тем более супругой священнослужителя, да еще столь образованного человека, каким был Михаил Степанович, тоже быть не просто. Совершенно очевидно, что Елизавета Ивановна хорошо усвоила одну из заповедей своего наставника: «Жена, мать, хозяйка - это ваши владения. Министры ваши: голова, да руки с ногами и душа с силами. Кодекс законов - заповеди Евангелия». И в том, что выпускники Суздальского духовного училища считали М.С. Снегирева «добрым наставником, словом и жизнию своею учившим слабого ученика мыслить по-человечески и жить по-христиански», безусловно, есть и ее заслуга. Кроме того, а это уже не мало, она прекрасно воспитала троих детей, в том числе Владимира Михайловича Снегирева, отличного преподавателя и наставника, живущего в памяти не одного поколения суздалян, и, что особенно ценно для нас, замечательного краеведа.
Источник:
Лыбедь и Залыбедье. Материалы Второй городской краеведческой конференции (город Владимир, 6 сентября 2007)
Владимирское училище девиц духовного звания
Суздальское Духовное Училище
|
