Владимир Михайлович Снегирев родился 2 июля 1888 года в г. Суздале в семье протоиерея Кирилло- Мефодиевской церкви при Суздальском духовном училище Снегирева Михаила Степановича. Его отец преподавал также латинский язык в Суздальском духовном училище.
Обучение грамоте получил дома от матери Елизаветы Ивановны. Елизавета Ивановна - дочь священника села Менчаково Суздальского уезда, сестра ректора Владимирской семинарии, затем протоиерея Рождественского собора в Суздале М.И. Хераскова. В 1898 году по экзамену был принят в приготовительный класс Суздальского духовного училища, оставаясь жить в квартире родителей при училище. Так что вся жизнь училища проходила перед его глазами. К этому времени порядки в духовном училище изменились неузнаваемо. О телесных наказаниях не было и речи, самым строгим наказанием учеников было сидение в карцере и оставление без обеда и, конечно же, снижение балла по поведению. Карцер при нас помещался внутри столба, подпиравшего свод в рекреационном зале. Большинство учителей в училище было уже с высшим академическим образованием, однако надо заметить, что ученики больше льнули к учителям со старыми традициями, которые ближе подходили к нуждам отдельных учеников. Их обхождение и наказания носили как бы отеческий характер, и ученики это чувствовали. У учителя греческого языка Алексея Дмитриевича Лебедева приемы обращения с учениками отчасти были взяты из старой бурсы. В классах у него, в частности, были репетиторы и пр., которым поручалось проверять перед уроками знания товарищей и докладывать о неуспевающих учителю. На уроках Алексей Дмитриевич часто сопровождал объяснения заданного рассказом из Гомера, причем в этих рассказах видное место отводилось самому Алексею Дмитриевичу как близкому другу и товарищу Одиссея в его перипетиях. Правила из грамматики греческого языка сопровождали часто курьезными вымышленными объяснениями, якобы для лучшего запоминания. Очень даровитый учитель приготовительного класса Алексей Михайлович Панфилов, много нам давший, окончил Владимирскую семинарию в 1896 году первым учеником, но испортил свою карьеру пристрастием к алкоголю. Однажды во время урока чистописания он окончательно заснул на столе, и при молчании класса был увезен от нас смотрителем училища М.Е. Стаховским. Администрация школы состояла из смотрителя, его помощника и двух надзирателей. Все они жили в здании училища. Хозяйством заведовал эконом, в подчинении которого было 10 человек служителей и кастелянша. Члены Правления выбирались от духовенства. Училищная жизнь начиналась в 7 часов 30 минут с ежедневной утренней молитвы в училищной церкви в присутствии священника. К утренней молитве корпусных учеников должны были являться и «квартирники». Затем был чай со свойской булкой, и в 9 часов начинались уроки продолжительностью по часу с переменой по 15 минут. В 2 часа «корпусники» обедали, а «квартирники» шли домой, если не были за какие-нибудь провинности оставлены без обеда. В этом случае все «оставленники» должны были сидеть в классной комнате и готовить уроки. На обеде обязательно должен был присутствовать дежурный — или помощник смотрителя, или один из надзирателей. Обед состоял обыкновенно из трех блюд: мясное или в пост рыбное горячее, на второе каша гречневая (пшенная) или котлеты картофельные (рисовые), на третье кисель или сладкий суп. В воскресные и праздничные дни на второе давали мясное или рыбное жаркое. Черного хлеба свойского печения давали неограниченное количество. Каждый ученик имел свой столовый прибор. Вообще стол был сытный, даже если принять во внимание невысокую плату, взимаемую с учеников за общежитие, и не было случая претензии к нему со стороны родителей. Сироты жили в нем на полном казенном содержании, включая обувь, одежду и белье, своекоштные ученики платили по 40-45 рублей в год, иносословные, преимущественно дети крестьян, по 60 рублей в год. Сюда входила и плата за их обучение. Спальные принадлежности, стирка и баня были для всех казенные. Баня, смена белья и стрижка производились регулярно через 2 недели. При общежитии была организована для всех учеников больница с полным оборудованием и аптекой при постоянно живущем фельдшере и приходящем докторе. Для учеников духовного училища была введена форма одежды. Казеннокоштные ученики шили рабочую куртку и брюки из черной рубчатой материи, очень прочной и носившей поэтому название «чертовая кожа». Были также праздничная пара из серого сукна, ватное суконное пальто с бархатным воротником, фуражка со значком СДУ, ремень с пряжкой и с теми же буквами, смазные сапоги с калошами. В случае износа одежда починялась, к сапогам приделывали новые головки. Всем этим заведовали эконом и кастелянша. Учителя училища тоже имели форменную одежду — тужурку и сюртук вместо прежнего фрака. обе эти вещи и фуражка с бархатным околышем и кокардой обшивались малиновым кантом. Обучение при Суздальском духовном училище ничем не напоминало прежней бурсы. После обеда, т.е. с 2 часов 30 минут ученики выходили на прогулку на училищный двор. Отлучаться за ограду двора запрещалось. Здесь ученики играли в разные игры и упражнялись на гимнастических приборах, гигантских шагах и пр. Любимой игрой были: осенью запуск волчков, зимой — игра в снежки «суздальских на юрьевских» и катание на коньках на архиерейском пруду или на реке под наблюдением надзирателя. Традиционные случаи при этом драк на реке кужейников с сальниками, т.е. духовников с мещанами, имевшие место до меня, теперь уже не повторялись. Весной «прудили» вешнюю воду, а позднее играли в лапту. В 2 часа раздавался звонок, призывавший учеников к вечернему чаю, и в 4 часа 30 минут ученики садились за подготовку уроков. В 6 часов снова перерыв на прогулку на дворе до 7 часов, а там опять за учебник до 9 часов. Вечерние занятия происходили в классе или в зале при освещении 30 линейных керосиновых ламп. При этих занятиях обязательно дежурил инспектор или надзиратель. В 9 часов был ужин, вечерняя молитва в церкви и сон. Квартиры надзирателей были рядом на всякий непредвиденный случай. Во всех помещениях училища было тепло, так как 44 печи его отапливали первосортными березовыми дровами в количестве 180 саж. в год. Только с водой дело обстояло неважно, ее привозили бочками с реки, так как в имевшемся на дворе колодце вода была плохого качества, а весной и в суздальской Каменке она была очень мутная и с дурным запахом. Изо всех школьных учебных предметов самым интересным считалась география. Несмотря на сухое преподавание ее Евгением Павловичем Воскресенским, ученики с удовольствием рисовали географические карты всех проходимых стран и областей, и с интересом читали книги о путешествиях из училищной довольно хорошей библиотеки. Увлечение путешествиями кончалось для некоторых драматически. Увлекшись рассказом об американских сельвасах и пампасах, они сами тайно подготовляли побег из общежития и пускались вдвоем или втроем в далекий путь. Их, конечно, ловили на ближайших станциях железной дороги, и они возвращались обратно, получая прозвище «американец». Отличительной чертой обучения в училище был частый опрос учеников. Учителя всех предметов опрашивали каждого ученика в месяц по 5-6 раз и поэтому хорошо знали способности и прилежание каждого. В конце месяца выводилась общая отметка по каждому предмету, которую затем и выставляли в балловую ведомостичку (в билет), выдаваемую ученику при отпуске на каникулы. Отпуск на каникулы, особенно на Рождественские, ожидался с нетерпением. Ездить домой в другие дни ни в коем случае не разрешалось, чтобы не нарушать рабочего настроения. Поэтому, просидев в стенах училища безвыходно почти 4 месяца, ученики готовились к отпуску, как к великому дню. Ученики 4-го класса даже задолго до дня отпуска, который обычно приурочивался к 20 декабря, рисовали и вывешивали в классе плакат: «Отпуск. Ура! Домой пора». Взявшись за руки и раскачиваясь, они пели старую бурсацкую песню: «Билеты, билеты писали, писали не сами, рули, рули, парусы, скоро ли отпустят!!! Понедельник день, вторник день, середа, четверг, пятницу пропустят, в субботу отпустят». В пятницу действительно не учились, так как училище готовилось к отпускному вечеру: учителя готовили учеников к выступлению с чтением стихов и небольших сценок из басен, хор репетировал песни. Хором управлял учитель пения Федор Прокофьевич Кунда, очень талантливый человек и знаток своего дела из Синодального училища. На концерты в духовное училище собиралась вся «знать» города. Его ученик Павел Соловьев своим выступлением с песнями «Времечко» и «Что мне жить и тужить, одинокой» произвел настоящий фурор в городе. Это выступление долго обсуждалось и вспоминалось среди любителей пения. Некоторым ученикам за дальностью расстояния до их родины (до 40 верст) или из-за распутицы на Пасхальных каникулах приходилось оставаться в общежитии на казенных харчах вместо домашних. Квартирные ученики большей частью являлись детьми городского духовенства, суздальских мещан и торговцев, но случалось, что по недостатку мест в общежитии приходилось открывать частные квартиры иногда для целой группы учеников, что требовало особой заботы со стороны администрации. Там обычно назначался старший командир из учеников, отвечавший за порядок и поведение товарищей. Злостных проступков среди учащихся не наблюдалось, за исключением курения, которое строго преследовали и за которое резко снижали балл по поведению. Кроме отпускного вечера, в училище устраивали иногда для учеников всех курсов показ туманных картин с помощью проекционного фонаря на темы большей частью географические. Туманные картины сопровождались объяснением учителя, и на них часто присутствовали семьи учителей. С начала мая не раз устраивались рекреации-прогулки со всеми учениками и учителями большей частью в Красносельский бор. Сюда привозили посуду и легкий завтрак. Ученики и часто с ними учителя играли в лапту, купались в теплое время в Нерли, пели песни. С 15 мая начинались в училище экзамены — страдная пора. Экзамены были во всех классах и по всем без исключения предметам. Они длились до 15 июня, на подготовку каждого предмета отводилось по 4-5 дней. Ученики вставали в 4-5 часов утра, забирались в укромное место училищного двора, в дрова, на чердак и там вслух зубрили учебники. Отвечать на экзамене нужно был точно по учебнику. Экзаменаторов обычно было трое: председатель комиссии — смотритель или его помощник, учитель данного предмета и член правления от духовенства. Учебный материал разбивался на 30-40 билетов. Ученики по алфавиту подходили к экзаменационному столу, брали билет и тут же начинали отвечать. Каждый экзаменатор ставил отметки по своему усмотрению, а затем выводилась общая. Самым строгим экзаменатором обычно был учитель по данному предмету, а самым снисходительным — член правления от духовенства. Ученику, получившему на экзамене «2», давалась осенью переэкзаменовка. Ученики, получившие «двойки» по трем и более предметам, оставлялись на повторительный курс, равно как и не выдержавшие переэкзаменовки. Нормальное число второгодников в классе считалось 6-8 учеников на класс в 25-30 человек. Среди учеников второгодники пользовались авторитетом, и учителя не гоняли его. После экзаменов учебный год оканчивался. Ученики все разъезжались по домам, и училище пустело до 1 августа, когда начиналась подготовка к новому учебному году: делались хозяйственные запасы, солились огурцы, рубилась капуста. Ремонт здания капитально проводили раз в 3 года, а побелку комнат — каждое лето. В 1903 году В. Снегирев окончил Суздальское духовное училище, а в 1908 году – Владимирскую духовную семинарию.
В. Снегирев, учащийся Владимирской духовной семинарии. 1906 г.
Как лучший ученик, был направлен в Киевскую духовную академию. Закончил ее в 1913 году, получив степень кандидата богословия. По окончании академии Владимир Михайлович был направлен на службу к канцелярию Учебного комитета Священного Синода. В Петербурге как вольнослушатель В.М. Снегирев успел прослушать в университете курс лекций по физике.
Неизвестно, как бы сложилась жизнь В.М. Снегирева в дальнейшем, но после смерти его младшего брата родители настояли на том, чтобы он вернулся в Суздаль. Отец освободил для него место преподавателя латинского языка в духовном училище. В 1915 году вернулся в Суздаль, где 42 года преподавал физику в средней школе.
Благородной учительской деятельности Владимир Михайлович отдал лучшие десятилетия своей жизни. Его кабинет был образцовым – на выставке учебных пособий, сделанных руками учеников, он был признан лучшим. Педагогическая деятельность В.М. Снегирева была отмечена в свое время высшей наградой государства – орденом Ленина.
Улица Варганова, дд. 8, 10 Сохранилось краткое описание владения титулярного советника Василия Сергеевича Зашлянкина, относящееся к 1842 году: в кремле — деревянный одноэтажный дом на каменном фундаменте размером 6 саж. х 3 саж. 1 аршин, пристройка двухсаженная, баня, флигель, сарай, при доме «огород, занятый овощами, размером 10x9 саж.». В этом доме впоследствии поселился Владимир Михайлович Снегирев.
Большую часть своей жизни В.М. Снегирев посвятил историческим изысканиям, связанным с Суздалем. Собирал старинные фотографии, документы, давал ценные консультации во время восстановительно-реставрационных работ. Отдал музею много уникальных экспонатов. Примечательнейший экспонат в этой череде – доставшаяся ему от отца рукописная книга ключаря Рождественского собора Анании Федорова «Историческое сказание о богоспасаемом граде Суждале».
Урок физики ведет В. М. Снегирев. 1941 г.
Для Суздальского музея с начала его образования В.М. Снегирев был верным соратником, советчиком и другом, долгое время являясь внештатным экскурсоводом. Когда же в городе в 1946 г. был образован Суздальский участок Владимирской реставрационной мастерской, Владимир Михайлович стал и его постоянным и безотказным консультантом по истории и архитектуре Суздаля.
В литературе о В.М. Снегиреве нередко упоминаются его «исторические записки». Однако мало кто знает, что речь идет не просто и не только о передаче бумаге впечатлений о Суздале его детства и юности, но и о серьезных, достаточно глубоких и для своего времени оригинальных работах по истории Суздаля. Трагизм положения В.М. Снегирева как историка заключался в том, что он работал «в стол», без какой-либо надежды, что труд его когда-либо увидит свет. Правда, малая часть того, что он знал, находила отражение в книгах о Суздале его младшего товарища А.Д. Варганова, недаром на книге «Суздаль: историко-архитектурный очерк» (1957), подаренной Владимиру Михайловичу 21 марта 1958 года, А.Д. Варганов сделал следующую дарственную надпись: «Незримому редактору сего скромного труда о родном Суздале Владимиру Михайловичу Снегиреву в знак глубокой благодарности за помощь и доставленные материалы приносит сей труд автор».
Выйдя на пенсию, Владимир Михайлович упорно стучал на пишущей машинке, оформляя уже написанные от руки тексты, вычитывал их, делал всевозможные рукописные и машинописные вставки и очень надеялся, что все, что он оживил в памяти, все, что нашел в архивах (к сожалению, не дошедших до нас) суздальских старожилов, все те выводы, что сделал сам, читая и анализируя труды дореволюционных историков, рано или поздно должно найти своего читателя, своего исследователя. Так, в работе «Анналы, касающиеся города Суздаля, собранные на основании печатных и письменных источников, вещественных памятников и устных преданий В.М. Снегиревым» он писал: «Хотя отдельные монографии о Суздале и существуют, специального и всеисчерпывающего исследования о нем до сих пор не издано. Поэтому не бесцельно будет собрать некоторые исторические материалы из печатных, письменных и устных преданий для будущего историка, труд которого осветит полностью судьбу этого древнего города».
Работал В.М. Снегирев нал историческими очерками очень серьезно, отсылая их на рецензию пусть не профессиональному, но очень глубокому историку-любителю ленинградцу Г.Л. Григорьеву. Сравнение «Очерка истории Суздаля», с которым знакомился Григорьев, и более поздних «Анналов» позволяет говорить о том, что Владимир Михайлович в ряде случаев учел замечания своего рецензента, а где-то смягчив формулировки, продолжал настаивать на своей точке зрения, например, на роли торговли в формировании и развитии древнего Суздаля, что с некоторым удивлением открыли для себя специалисты только в ходе раскопок 2006 года.
Но если в чем-то историк-любитель Снегирев и мог ошибаться, то в знании Суздаля, его легенд и преданий ему не было равных! И здесь уже его корреспонденты умоляли в письмах сообщить источник сведений, некоторые детали и подробности, в частности легенды о правлении в Суздале Аскольда и Дира. О том, какими ценными историческими сведениями располагал порой В.М. Снегирев, говорит письмо к нему Г.Л. Григорьева от 10 марта 1973 года: «Пользуясь Вашим любезным разрешением, я сообщил профессору Азбелеву сведения о взятии Суздаля татарами, имеющиеся в Вашем тексте. Сообщил как тексты из материалов по истории Суздаля, над которой Вы работаете. Все сведения о преданиях, касающихся Куликовской битвы, помещены в архив Пушкинского дома (Институт Русской Литературы). Вот архивные данные помещенных материалов: Разряд V. Коллекция 1. Папка 39. Единицы хранения II и 12. В обоих документах Вы фигурируете в качестве первоисточника»''.
Дом В.М. Снегирева всегда притягивал и любителей старины, и уже сложившихся знатоков истории Суздальского края, и специалистов. Так, например, краевед В.Н. Маштафаров в письме от 12 мая 1968 г. высказывал искусствоведу В.А. Фильберту желание познакомиться с В.М. Снегиревым: «... в последнем Вашем письме я получил от Вас газетную корреспонденцию, повествующую о суздальце Владимире Михайловиче Снегиреве. Мне тоже кажется, что для Суздаля это выдающийся человек» и т.д.
Частыми гостями Владимира Михайловича, его коллегами, единомышленниками были коренной суздалянин, отменный знаток Суздаля Кузьма Михайлович Чичерин, Алексей Дмитриевич Варганов (1905-1977), Константин и Иван Михайловичи Стаховские, сыновья двоюродной сестры В.М. Снегирева, Варвары Михайловны, урожденной Херасковой. Начиная с 1920-х гг. Стаховские-младшие жили в Москве, но нередко приезжали в Суздаль, в город своего детства, куда привлекали их не только воспоминания. Так, для доцента исторического факультета столичного университета И.М. Стаховского история Суздаля стала предметом изучения на всю жизнь. Работая над докторской диссертацией, посвященной истории Суздаля как духовного центра Северо-Восточной Руси, И.М. Стаховский много советовался с Владимиром Михайловичем. Они часами обсуждали интересовавшие их вопросы, горячо спорили, буквально «с пеной у рта» доказывая друг другу верность своих утверждений. Недаром И.М. Стаховский преподносил В.М. Снегиреву свои работы, на одной из которых он написал следующее посвящение: «Владимиру Михайловичу Снегиреву, товарищу детских лет и воспоминаний о них».
Владимир Михайлович был окружен не только людьми своего возраста, но и молодыми, которых неизменно «заражал» интересом к истории города. Такими, например, являлись Борис Устинов, ставший сначала учителем, а затем сельским священником, и Николай Николаевич Антонов, проработавший вместе с В.М. Снегиревым преподавателем физики 15 лет. Журналист В.А. Сухов отмечал: «... повезло Николаю Николаевичу на друзей. Так, многие годы он вместе с В.М. Снегиревым краеведением занимался. Всегда находился у них общий разговор о князьях и рядовых жителях Суздаля, о церквях и вкладах в местные монастыри... Два учителя-непоседы, неразлучные, по образному выражению тогдашнего директора нашего музея А.Д. Варганова, как Пат и Паташон, много ходили по Суздалю и округе, ездили, так сказать, с частными экспедициями в Александров, Юрьев-Польский, Загорск...».
В.М. Снегирев легко сходился с людьми, проявлявшими интерес к Суздалю, без устали водил их по городу (в его архиве сохранились, например, замечательные отзывы на проведенные им экскурсии от корреспондентов Московского радио в Нью-Йорке Набиркина и Дружинина, от дирекции НИИ теории и истории изобразительных искусств и комсомольской организации Академии Художеств СССР), с удовольствием предоставлял кров как работавшим в Суздале специалистам-археологам, реставраторам (супругам-археологам Седовым, супругам-архитекторам Анисимовым, семье Варганова после пожара в кремлевской колокольне, в которой Варганов и жил все годы работы в Суздале), так и приезжавшим в Суздаль на этюды художникам. Какое счастье, что крепкое здоровье Владимира Михайловича позволило ему дожить не только до судьбоносных для Суздаля решений партии и правительства второй половины 1940-х гг., но и до того момента, когда (конец 1950-х-1960-е гг.) Суздаль начал восставать из руин, действительно превращаться в город-музей. Вот когда прекрасная память, а также собранный за годы краеведческой работы «в подполье» материал оказали неоценимую помощь и специалистам Владимирской реставрационной мастерской, и зачастившим в Суздаль разработчикам Генерального плана реконструкции и развития Суздаля. О значимости встречи авторов плана с В.М. Снегиревым рассказал на страницах «Литературной газеты» архитектор-градостроитель Государственного института проектирования городов В.Н. Выборный: «Нам хотелось понять этот город, почувствовать душу его. Он ведь не всегда был такой, как сейчас, наш Суздаль. Где же заросли знаменитого здесь некогда хмеля? Где первозданная чистота лугов, вторгавшихся прежде прямо в центр города? Куда девались славившиеся на всю Россию суздальские грядки, будто волны, сбегавшие с холмов от монастырских стен? «Все это было», говорил нам Владимир Михайлович Снегирев - учитель, коренной суздальчанин, старый русский интеллигент. Ему больше восьмидесяти, но ясности ума позавидуешь... Он достал - подумать только! - фотопластинки Суздаля конца прошлого века, столетней давности схемы и планы города. А потом Снегирев повел нас по городу. Все было ведомо Владимиру Михайловичу - и какие здания исчезли, и где прежде стояло дерево, и как назывались луга, холмы, слободы, и история чуть ли не каждого из полутора тысяч местных домов. Мы обошли их все до одного! ... Мы увезли в Москву идеи, рисунки, схемы и тот особый аромат, которым окружил и покорил нас Суздаль... Нам уже было ясно, что все в нашем новом Суздале должно называться по-старому, что теперь мы уже не сможем реставрировать только внешний облик. Хочется большего - реставрировать... душу старинного города. Ключ от Суздаля, наконец, найден!».
Поверив в необратимость этих процессов, В.М. Снегирев активно участвовал в них, торопясь воплотить в жизнь то, что считал совершенно необходимым для города, но что казалось в те годы настолько неосуществимым, что Владимир Михайлович заработал среди близко знавших его людей прозвище «Манилов». Так, например, в декабре 1967 г. появляется работа В.М. Снегирева «Научно-методическому совету по охране памятников культуры МК СССР», в которой он, с точки зрения человека, родившегося и прожившего в Суздале около 80 лет, обращает внимание специалистов на то, что крайне необходимо сделать для улучшения экологической ситуации в городе, для восстановления его исторического облика: очистка Каменки, по которой еще на его памяти плавали лодки, восстановление рвов-каналов, некогда окружавших Кремль, и старых городских плотин, воссоздание и приведение в порядок замечательных суздальских искусственных прудов, которые В.М. Снегирев также относил к разряду исторических памятников.
В январе 1968 г. В.М. Снегирев выступал на заседании Научно-методического совета по охране памятников архитектуры и культуры в Московском Доме ученых, куда как коренной суздалянин и глубокий знаток города он был приглашен, на доклад Е.М. Караваевой «Градостроительное развитие г. Суздаля». К.М. Стаховский, рассказавший о заседании на страницах «Сельской нови», писал, что «среди заданных докладчику вопросов был и такой: «Что предполагается предпринять для обводнения р. Каменки в черте г. Суздаля?». Е.М. Караваева обратилась к присутствующему в аудитории В.М. Снегиреву с просьбой осветить этот вопрос, так как В.М. Снегирев интересовался этой проблемой. В.М. Снегирев обстоятельно изложил свои соображения относительно того, как можно превратить заросшую Каменку в полноводную реку, как возвратить ей тот вид, который она имела еще каких-нибудь 60-70 лет тому назад. Выступление В.М. Снегирева было выслушано с интересом».
В 1960-е гг. настало время и для осуществления давней мечты В.М. Снегирева - восстановления в былом облике прекрасного памятника архитектуры XѴ-ХѴІІІ столетий Архиерейских палат суздальского Кремля. Недаром на фотографии с видом возрожденной галереи-перехода Архиерейских палат, подаренной В.М. Снегиреву, А.Д Варганов сделал несколько странно звучащую, если помнить о разнице в их возрасте, надпись: «Дорогому Владимиру Михайловичу Снегиреву (на память) о наших замыслах с юных лет и их осуществлении в 1968 году. Автор проекта и руководитель А. Варганов. 14/ХІI-1968». Детство и отрочество Владимира Михайловича в буквальном смысле слов прошли в палатах. Здесь жила семья его отца, вплоть до 1913 г. имевшего квартиру при Суздальском духовном училище, в училище этом учился сначала его отец, потом сам Владимир Михайлович. Он давно собирал всевозможные материалы об Архиерейских палатах, еще служа при Священном Синоде, делал выписки из документов его архива. В личном фонде А.Д. Варганова областного архива сохранилось любопытнейшее письмо к нему В.М. Снегирева от 23 декабря 1968 года. Проделавший гигантскую работу Алексей Дмитриевич, очевидно, неосторожно упомянул о том, что теперь он сделал все возможное и сможет с честью уйти на покой. Однако уровень, на который была поднята планка его старшего товарища, был очень высоким, Владимир Михайлович, на глазах которого свершалось настоящее чудо - возрождение Суздаля, хотел большего, хотел, чтобы реставраторы успели выполнить «программу максимум», и он пишет в ответ Варганову: «Ни о какой твоей лебединой песне, не может быть и речи. Ты не должен зарывать тот талант, который дал тебе Господь, но не должен [и] тратить его на посторонние дела. Помимо того, что тебе советует Воронин, ты должен, по нашему уговору, устроить галереи Восточную и Западную в пазухах свода Крестовой палаты для картин и икон, устроить крышу колпаками, реставрировать келарню при трапезной церкви, воссоздать колокольню Введенской церкви рядом с келарней, воссоздать певческую для архиерейского дома и еще… и еще... но для первого задания довольного и этого...».
Жаль, что многие предложения Владимира Михайловича не осуществились. В частности, он надеялся на восстановление части деревянных кремлевских стен с башнями для того, чтобы туристы наглядно могли представлять себе, как выглядел суздальский Кремль, хотя бы в XVII веке, и многое сделал для этого, собирая сведения о кремлевских объектах того времени, по крупицам восстанавливая план Кремля, привлекая гостивших у нею художников к реконструкции кремлевских стен и башен. Владимир Михайлович продумал особенности экскурсионного обслуживания туристов, предлагая устроить на территории Васильевского монастыря некий пункт, в котором прибывавшие в Суздаль группы и одиночки могли бы выбрать экскурсию и маршрут по душе: на автобусе, верхом и даже на велосипеде (интересно, что эту его идею сейчас воплощает муж его внучки, организовавший велосипедные экскурсии по Суздалю и его окрестностям). Однако сам В.М, Снегирев предпочитал, конечно же, экскурсию пешеходную, разработав для нее маршрут, на который, к сожалению, до сих пор не ступала нога организованного туриста.
Владимира Михайловича Снегирева похоронили в 1977 году в той части Знаменского кладбища, что ближе к Суздалю. Несколько лет назад по инициативе Суздальского отделения ВООПИиК одной из новых улиц между ул. Гоголя и Златоусским кладбищем присвоено имя краеведа В.М. Снегирева.
Источник: Г.Г. Мозгова (г. Владимир). СУЗДАЛЬСКИЙ ЛЕТОПИСЕЦ В.М. СНЕГИРЕВ. Материалы областной краеведческой конференции (20 апреля 2007 г.). В 2 т. Т.2.1/ Владим. обл. универсал. науч. б-ка им. М. Горького, Владим. обл. об-во краеведов; сост. Т.Б. Шестернина. - Владимир, 2008. – 198 с.
Снегирев Павел Михайлович
Павел Михайлович Снегирев родился 14 сентября (по старому стилю) 1891 года в семье священнослужителя Кирилло-Мефодиевской церкви при Суздальском духовном училище Снегирева Михаила Степановича (1845-1918) и был последним, пятым ребенком в семье. Его родителей, Михаила Степановича и Елизавету Ивановну (урожденную Хераскову), связало много лет назад настоящее чувство, и брак состоялся практически вопреки желанию родителей девушки. В те годы молодой, недавно окончивший Владимирскую духовную семинарию Михаил Снегирев преподавал латынь в Суздальском духовном училище, а в каникулярное время подрабатывал учителем детей менчаковской помещицы Бабкиной. В с. Менчаково он и познакомился со старшей дочерью местного священника И.Н. Хераскова Елизаветой (1853-1936). Братья Елизаветы были уже взрослыми самостоятельными людьми, и двое из них работали далеко от родительского дома. Третьего же брата Е.И. Херасковой, Михаила Ивановича, Михаил Снегирев хорошо знал по учебе в семинарии как преподавателя церковной истории и соединенных с нею предметов. Михаила Ивановича ждала блестящая карьера. В 1878 году он будет избран педагогическим собранием правления Владимирской семинарии на должность ректора, затем возведен в сан протоиерея. После увольнения от должности (1889) определен настоятелем суздальского Рождественского собора, в котором впоследствии будет служить и отец Павла. Так что Павел с детства хорошо знал дядю и рос под впечатлением его карьеры, поскольку даже после смерти М.И. Хераскова его авторитет в семье Снегиревых был непререкаем. В первые годы совместной жизни Елизавете Ивановне и Михаилу Степановичу пришлось пережить не одну трагедию. В декабре 1871 года, прожив всего несколько дней, умер их первенец Николай. В 1876 году через четыре месяца после рождения от скарлатины умер второй их сын — Евгений. Так что родившаяся в 1878 году Ольга была очень долгожданным ребенком, что уж говорить про поздно появившихся на свет сыновей! Павла и Владимира разделяло всего три года, поэтому и на многих фотографиях они вместе: то в одинаковых полосатых рубашечках, то в форме учащихся Суздальского духовного училища. Однако со временем им все же пришлось разлучиться: Владимир уехал учиться в семинарию губернского центра. Ольга Михайловна давно была замужем, в ее семье в Юрьев-Польском, где жила она с мужем, - росли уже собственные дети. Так что остался при родителях только младший сын, очень болезненный, требовавший большого внимания и потому, наверное, самый любимый. В семейных рассказах его не называют иначе, как ласково Паня, Панечка. Из-за частых болезней Павел не мог учиться так же успешно, как Владимир, и к 1908 году окончил всего лишь третий класс Суздальского духовного училища с переэкзаменовкой по всем предметам, кроме катехизиса, русской истории и, конечно же, латинского языка. Наверное, это доставляло немало страданий Павлу, ведь его сверстники — сыновья священнослужителей — заканчивали уже третий класс семинарии. Еще через год «Владимирские епархиальные ведомости» написали, что Павел Снегирев «считается выбывшим из духовного училища с предоставлением ему права, в случае желания, держать в августе экзамены на получение прав окончившего полный курс училища», однако в списках «лиц, назначенных к переэкзаменовке после летних каникул», Павел не значился. Наверное, многие бы сдались на его месте, но у слабого здоровьем Павла Снегирева оказался очень сильный характер. В 1911 году мы видим его уже в Муромском духовном училище, где «по прощению родителей» ученик IV класса Павел Снегирев «оставляется на повторительный курс». И вот, наконец, победа: в 1912 году Павел «увольняется из училища по окончании полного курса и удостаивается перевода в первый класс Владимирской духовной семинарии». Насчет дальнейшей судьбы Павла родители во мнениях разошлись. Михаил Степанович считал, что столь болезненному молодому человеку незачем отправляться во Владимир, что в родительском доме ему будет легче бороться с недугами и строить свою жизнь. Елизавета Ивановна, напротив, очень хотела, чтобы Павел, как и старший брат, как отец, как все мужчины в семье и Херасковых, и Снегиревых, окончил Владимирскую духовную семинарию. Наверное, это было важно и для самого Павла, поскольку, несмотря на возраст (ему был 21 год, а семинарию обычно заканчивали в 20) и возможные трудности, Павел все же уехал учиться во Владимир. Здесь учеба шла довольно успешно, и Павел Снегирев практически без проблем переводился из класса в класс. Последняя информация о нем сохранилась во «Владимирских епархиальных ведомостях» за 1916 год: Павел был переведен в V класс семинарии по второму разряду. Зная о ранней смерти Павла Михайловича Снегирева, но, не имея практически никаких сведений о последних годах его жизни (все, что мы рассказываем о его юности, восстановлено нами по газетам), мы надеялись найти во «Владимирских епархиальных ведомостях» указание хотя бы на примерное время его ухода из жизни. Однако катаклизмы 1917 года внесли серьезные коррективы и в судьбы россиян, и во все сферы жизни и деятельности страны: за 1917-1919 годы сохранились лишь единичные номера «Епархиальных ведомостей». Известно только, что умер Павел от одной из болезней, в те годы лечению еще не поддававшихся, умер, очевидно, в то страшное время, когда в газетах все чаще стали появляться сообщения о смерти от неслыханной доселе причины — истощения. Умер, возможно, после октябрьского переворота, поскольку на удивленный вопрос дочери о причинах захоронения Павла во Владимире, а не в Суздале, годы спустя, Владимир Михайлович Снегирев ответит, что в то время о таком недавно еще простом действии, как найме подводы до Суздаля, нечего было и думать. Ранний уход Павла из жизни стал одной из причин, по которой, оставшись одни, Михаил Степанович и Елизавета Ивановна настояли на возвращении в Суздаль Владимира, служившего по окончании Киевской Духовной Академии сначала при Священном Синоде в Санкт-Петербурге, а затем преподавателем в Шуе. Если бы не это обстоятельство, Суздаль мог навсегда лишиться прекрасного краеведа и знатока старого суздальского быта Владимира Михайловича Снегирева. По другим данным Снегирев Павел Михайлович, сын священника Суздальского ДУ, умер 23.09.1913, 21 год.
Развитие Суздаля как туристического центра в послевоенное время Суздальские мастера-реставраторы, их роль в возрождении Суздаля Михаил Георгиевич Стаховский (ок. 1852-7.06.1913) - смотритель Суздальского Духовного Училища.
