Воспоминания Алексея Григорьевича Стахурлова (1927-2015), который с 1950 по 1987 год жил во Владимире. Текст обработан его сыном Геннадием Алексеевичем Стахурловым - инженером, опытным туристом, который активно увлекается краеведением.
Г.А. Стахурлов: Мой отец, Алексей Григорьевич Стахурлов, родился в августе 1927 года в д. Старая Ведуга Воронежской области. Еще до окончания Великой Отечественной войны он поступил в школу фабрично-заводского обучения в Воронеже, а потом окончил Харьковский индустриальный техникум. Получил направление во Владимир и прибыл сюда в 1950 году. Во Владимире он получил два высших образования. Практически вся его трудовая деятельность была связана с Опытным конструкторским бюро (ОКБ) ВЗПО (позднее ВПО «Техника»), где он работал инженером-конструктором, затем руководителем сектора, начальником обучающих курсов. Пожалуй, главным увлечением его жизни было чтение, которому он обучился еще в деревне в шестилетнем возрасте. Он оставил нам, своим потомкам, воспоминания, написанные в начале 2000-х годов, в которых есть глава, посвященная его жизни во Владимире. Последние 27 лет жизни отец прожил в Москве, умер в марте 2015 года, но по его просьбе был похоронен во Владимире. Отбросив детали личного характера, я попытался взглянуть на Владимир глазами отца, начиная с 1950 года. Хочу только отметить, что, конечно, Владимир того времени по сравнению с Харьковом, где он учился 4 года, произвел на него впечатление маленького провинциального города.
Переезд
Во Владимире я прожил всю трудовую жизнь. Он стал моей второй родиной. Здесь похоронен мой младший брат Саша, здесь умерла моя первая жена Шура, живут мои дети Гена и Галя, мои внуки Ваня, Илюша, Дима. Я приехал из Харькова в Москву утром, легко нашел Д.Д. Богомолова (друга детства). Он жил в общежитии недалеко от стадиона «Динамо». Это был барак - длинное одноэтажное деревянное здание, но в комнате было чисто, длинные ряды кроватей хорошо заправлены. Кое-кто отдыхал, а большинство отсутствовало (думаю, что был выходной день). Дима показал свое жилище и повел знакомить со своей невестой Галей, работавшей продавщицей в магазине. Он гордился этим - у нее был приработок, что имело тогда существенное значение. Сам он работал на очень большом авиационном заводе им. С.В. Ильюшина (30 тыс. рабочих) и учился: там он закончил семилетку, техникум, авиационный институт и успешно продвигался по службе. Он проводил меня до поезда, приказал проводнице разбудить во Владимире (поезд Москва - Горький). Я забрался на верхнюю полку и уснул. Видимо, проводница забыла и растолкала меня, когда поезд уже шел дальше. Она посоветовала мне сойти в Боголюбове и оттуда вернуться назад. Все это происходило ночью, и утром рано я уже был во Владимире, сел в зале ожидания дожидаться начала рабочего дня, чтобы отправиться в областное управление трудовых резервов, куда у меня было направление. Тут я заметил, что недалеко от меня сидели два парня в такой же форме, только на рукавах у них была эмблема КИТ (Киевский индустриальный техникум). Мы познакомились, разговорились. Одного парня звали Ефим (Фима) - маленького роста, другого - Гера - оба евреи. Они приехали раньше меня, областное управление направило их на работу в г. Ковров - это большой промышленный город во Владимирской области, много военных заводов, там работал знаменитый конструктор В.А. Дегтярев, изобретатель первого советского автомата ППД (пистолет-пулемет Дегтярева), сыгравшего заметную роль в войне. Но в Коврове свирепствовал бандитизм. По их словам, вечером нельзя выйти на улицу: грабили, избивали, даже убивали. Ковров и раньше славился преступностью, а тут была какая-то амнистия, и многих уголовников выпустили на волю. Ребята приехали просить новое направление во Владимире. Решили идти вместе. Дождались восьми часов и пошли. Без особых затруднений нас всех направили на работу в РУ № 7 (ремесленное училище) при тракторном заводе. Нас встретили доброжелательно, дали в сопровождение девушку от профкома или комсомола. Она проводила в столовую, где нам налили щей по большой тарелке до краев. Они были белые и совсем непохожие на красные борщи, которые мы ели на Украине. Поселили нас в ИТРовское общежитие тракторного завода (ИТР - инженерно-технические работники). Нам дали отдельную комнату, мы устроились и легли отдыхать. Занятия должны были начаться только в сентябре, и директор училища Татьяна Дмитриевна Николаева предложила поехать домой на полмесяца. Нам дали подъемные по 50 руб. Мы долго ехали до Москвы, на каких-то машинах, потом на поезде, не доезжая до Москвы, почему-то выходили; одним словом, добирались на перекладных. Всем руководил Гера, с кем-то договаривался, расплачивался, мы с Фимой только выполняли его указания. Прежде чем писать о работе, надо сказать несколько слов о Гере - нашем третьем товарище. Это был высокий парень с приятными чертами лица, но он был авантюристом, выпивал и волочился за девушками. Вскоре он нашел «пятачок», где по вечерам собиралась молодёжь. Это по его инициативе мы часто разъезжали на машинах. Фима меня предупреждал о его поведении, и при всех его авантюрах мы боялись, как бы он не попал в переделку. Видимо, у него были состоятельные родители, которые снабжали его деньгами. Мы жили на «Всполье», недалеко от Владимирского тракторного завода. Город плохо освещался. Если попадали в центр города - ул. III Интернационала (ныне ул. Большая Московская), где была булыжная мостовая и горели лампочки - ее называли «шалопаевка», место прогулки молодежи, то возвращаться было нелегко: грязные, плохо освещенные улицы, автобус ходил нерегулярно. Поэтому мы с Фимой вечера проводили у себя в комнате. У нас не было знакомых среди местного населения. Однажды поздно вечером мы начали беспокоиться, что Геры долго нет. И вот открывается дверь, и он входит в комнату, пьяный, с головы течет кровь, и ... висят мозги. Мы испугались, бросились ему на помощь, но оказалось, что это не мозги, а макароны - о его голову разбили стеклянную банку консервов с макаронами. Мы его обмыли, рана была неглубокая. Директор скоро поняла, что это за тип, и отпустила его в Киев.
РАБОТА
Скоро началась работа. Оказалось, что бухгалтерия допустила ошибку, выдав нам подъемные (мы получали их в Харькове), и нам предложили их вернуть. По закону мы могли не возвращать - их ошибка, пусть расплачиваются, но мы решили не конфликтовать и вернули деньги в первую зарплату. По трудовой книжке я зачислен на работу 2 августа 1950 г. на должность мастера производственного обучения с окладом 85 рублей в месяц, потом зарплата увеличилась до 120 рублей. Кроме того, я читал электротехнические предметы по программе РУ в группах электриков. Это давало дополнительно 30-50 рублей в месяц. По тем временам это считалось хорошим заработком. Своими предметами я владел хорошо, готовился дома, старался ребятам излагать все в доходчивой форме. На мои занятия приходил заместитель директора по учебной части Малинкин. До меня доходило, что он очень хорошо отзывался о моих уроках. Немного о директоре Татьяне Дмитриевне Николаевой. Женщина средних лет, довольно приятной внешности, умело руководила коллективом. Любила устраивать праздники. Прямо на работе давала команду в столовую организовывать закуску и часов в 7-8 вечера после ужина учащихся, готовили зал, официантки принаряжались и обслуживали гостей. Гуляли до глубокой ночи. Договаривались с бюро пропусков - приходили мужья и жены наших работников, их пропускали на территорию во внеурочное время. Этим она сплачивала коллектив. Не обходилось и без эксцессов. Мастера, в основном рабочие с большим опытом работы, иногда напивались, и доходило до драк, приходили на следующий день с синяками - посмеивались, и все забывалось. Это только поднимало ее авторитет. Работа с группой у меня наладилась, ребята меня слушались, но и убегали в самоволку, если в деревне был престольный праздник (большинство было деревенских парней) - их ничем не удержать. Был у меня случай: парень убежал в самоволку перед выпуском. Был порядок - не потерять ни одного человека - это грозило лишением премии, начиная с мастера до директора. Директор вызвала меня: «Надо ехать». Дала адрес: Судогодский район, с. Чамерево, рассказала, как добираться. Где-то недалеко от Судогды я сошел с автобуса и пошел по тропке в лес, густой, дремучий. Все же я нашел село и дом его родителей. Захожу в дом, здороваюсь, объясняю родителям. «Да вон он лежит на печке. Прогулял много, теперь боится возвращаться». Привез его, директор вздохнула с облегчением. Сейчас я проезжаю через Чамерево по пути в д. Дорофеево, на дачу дочери. Это большое село стоит на голом месте. Куда делись дремучие леса - все вырубили и продолжают вырубать - это я вижу и в Дорофееве, хотя рубка лесов здесь запрещена. Занятия начались со слесарного дела (специальность: слесарь-электрик). Опыт у меня по слесарному делу небольшой, надо не только рассказать, но и показать, как это делать, но все обошлось без провалов. Но зато, как загрузишь их работой, то только наблюдаешь, иногда пройдешь по рабочим местам, что-то проверишь, подскажешь, а они пилят свой брусок целый день. У нас было три группы электриков. До нас с Фимой был только один мастер-электрик - Александр Семёнович Чупахин, практик с большим опытом работы, числился лучшим мастером в училище. Он явно невзлюбил нас, молодых специалистов, выпячивая себя, принижая нас. Руководил работой старший мастер Барабанов, который требовал план работы на каждый день и утверждал его перед работой. Было много формализма, приписок при заполнении журналов. Были учебные кабинеты, но не хватало материалов, поэтому практику проходили на объектах, чаще на строительстве жилых домов. Здесь мы выполняли работы по прокладке проводов, установке и подключению установочных изделий и приборов. Здесь у меня опыт еще от Воронежа. Практику по обслуживанию (эксплуатации) оборудования проходили в цехах тракторного завода - ребята распределялись по цехам и вместе с электриком цеха ходили на устранение поломок и повреждения проводок. Мои ребята уже научились и устраняли неисправности лучше некоторых рабочих-электриков. Приходилось иметь дело с мастерами и начальниками цехов, преодолевать их нежелание подписывать бумаги, если видели явную «липу». В конце концов, я их убеждал, что это не наша вина. Сам я хорошо изучил технологию производства всех цехов от литейных и кузнечных до термических и механических. В училище было много преподавателей общеобразовательных предметов. В перерывах все собирались в учительской, мастера тоже там бывали, заполняли журналы, составляли планы, велись оживленные разговоры. В 1952 году я подал заявление о вступлении в партию, я все еще верил в нее, но у меня было много сомнений в ее деятельности. Встретил такого же молодого единомышленника. Мы не стеснялись высказывать свои мнения. Парторг был тоже из мастеров, он рассказал о наших разговорах директору. Та вызвала меня и так «отбрила», что мало не покажется. У всех у нас было два мнения: одно для общества, другое для себя. Фима тоже вел группу. Однажды я зашел в его мастерскую. Там стоял шум и гам. Я спросил у ребят: «А где же ваш мастер?» «А вон он у верстака». Кажется, он вскоре уволился, ему трудно было поддерживать дисциплину, возможно из-за малого роста. Директор его не держала, хотя мы должны были отработать три года. Мастера находились - уже к концу моей работы на должность мастера нанялся инженер-электрик.
УЧЕБА
С первых дней приезда я начал искать институт для учебы. Во Владимире был только учительский институт, готовивший учителей начальных классов. В городе был только один кандидат физико-математических наук, который впоследствии преподавал у нас математику (Панков). Потом я узнал, что есть заочный (на 90% вечерний) филиал Московского заочного института металлообрабатывающей промышленности с энергетическим факультетом, и он базировался в здании Авиамеханического Техникума (бывшего Мальцевского училища) - вычурного здания из красного кирпича, которое стоит до сих пор. Я сразу же поступил в него на специальность «Электрооборудование промышленных предприятий», и зачислен был без экзаменов в сентябре 1950 года. Он отличался от обычных заочных тем, что во Владимире был филиал, где мы учились как в обычном вечернем, а в Москве бывали очень редко - при поступлении и защите диплома. Нас было человек 20-25 разного возраста, многие с большим производственным опытом. В техникуме нам выделили аудиторию, где мы занимались по вечерам 5 дней в неделю. Преподавательский состав был хороший, многие преподаватели техникума с университетским образованием: Шилов Е. С. (МГУ) читал сопромат, технологию металлов, Левит (МГУ) - детали машин и др., Панков - высшую математику. Здесь у нас были лабораторные работы, сдавали курсовые проекты. Скоро нагрянула беда - электротехнический факультет закрывался, нам (а таких было 8 человек) предлагалось перейти в другой институт или сменить специальность. Мы долго совещались, обсуждали все «за» и «против», и пришли к решению сменить профессию и перейти на специальность «Технология машиностроения». Для работы в РУ это не имело значения, но я не собирался всю жизнь работать там. Мне бы следовало поступить так же, как два молодых специалиста с красным дипломом - проработав один год у нас, они перешли в МВТУ им. Баумана. Но я опять не решился. По составу у нас были и мужчины, и женщины, по возрасту от 20-25 лет до 40. Вскоре я сблизился с Женей Вьюновым и Сашей Архиповым - работниками тракторного завода, мы стали близкими друзьями. С Сашей Архиповым мы часто запирались в его кабинете и читали стенографические отчеты о процессах 1937 года, поражаясь тому, как подсудимые легко соглашались с нелепыми обвинениями, предъявляемыми прокурором Вышинским. Мы не знали, каким пыткам они подвергались. Позже Вьюнов долгое время работал директором завода «Автоприбор». Архипов переехал в Иваново. Когда мы написали дипломные проекты, поехали в Москву, нам назначили оппонентов, мы их разыскивали по Москве, получали отзывы, прошли предзащиту и нам назначили день защиты. Все прошло хорошо, получили «корочки». Так я стал инженером-механиком. Это было 19 июня 1957 года.
ЖИЛЬЕ
Жизнь в общежитии ИТР скоро кончилась - комната потребовалась заводу. У ремесленного училища своего жилья не было. Мои киевские друзья уехали, и нас, «бездомных», оказалось двое - со мной был мастер из Горького, переехавший во Владимир. Директор стала предлагать переходить на частную квартиру, мы упирались, но, в конце концов, подключив местных мастеров, нам подобрали квартиру на маленькой зеленой улице недалеко от работы. Улица застроена деревянными домиками деревенского типа. Дом, в который нас поселили, был большой двухэтажный, ветхий, с покосившимися стенами и крышей. Отдельной комнаты не нашлось, меня поселили в небольшом чуланчике в проходе из одной комнаты в другую, поставили кровать, тумбочку и табурет, остался проход бочком до кровати. Повесили занавеску, и у меня получилась отдельная комната для сна. Поесть я мог на общей кухне, одежду вешал на общей вешалке, а большой фанерный чемодан куда-то засунули - ведь дом большой. Хозяйка дома, тетя Нюра, бедствовала - больной муж, пять дочерей, правда две старшие были замужем и жили отдельно. Старшая из оставшихся, Галя - девица лет 18, толстая и некрасивая, стала проявлять ко мне внимание, и если я на кого засматривался, она фыркала и проявляла недовольство. Тетя Нюра стала приглашать на смотрины девиц своих родственников, перестарок или не нравившихся мне. Другая дочка тети Нюры училась в 4-5 классе, а младшая девочка - умственно отсталая. Мой товарищ по жилью, не долго думая, женился на преподавательнице физики нашего училища старше его на 15-20 лет и переехал к ней. А я жил так около двух лет, если не больше.
ПОЛИТИКА
Жить стало скучно, только с Женей Вьюновым и Сашей Архиповым мы иногда развлекались, по месту работы у меня не было друзей. Если бы не учеба в институте, я бы совсем одичал. Там я присмотрелся к двум подругам - девушкам Шуре Макаровой и Ане Соколовой. Они были примерно моего возраста. Шура Макарова потом стала моей женой. Умер Сталин. Я стоял в почётном карауле у портрета, многие плакали. Я ничего не чувствовал. Началась борьба за власть. Была амнистия, выпустили много уголовников, вечером по городу стало страшно ходить. Гуляния по «шалопаевке» прекратились. Арестовали и расстреляли Берию. Меня заставили выступить на митинге в училище, отказаться было нельзя, но я не стал говорить о Берии - английском шпионе. Это было нелепо. Из-за этой политической чехарды мой кандидатский стаж затянулся до полутора лет. Потом был XX съезд партии и выступление Хрущева о культе личности Сталина. Выпустили брошюру в красной обложке, они выходили уже несколько раз с надписью «Только для членов партии», а эта - для более широкого круга слушателей, допускался и беспартийный актив. Это не имело значения - на следующий день все равно все знали, о чем шла речь. У нас слушали все мастера и преподаватели. Когда ее читали, всех охватывал ужас, доклад был с картинками - подробно описывались допросы и истязания Эйхе. Все вышли из зала возбужденные, один мастер запустил камень в еще висевший портрет Сталина. Брызги стекла полетели во все стороны. Никто не сказал ни слова. У меня был приемник с 16-метровым диапазоном, где хорошо слышался «Голос Америки». Работали «глушилки», но все старались поймать «Америку». Вышло Постановление о сельском хозяйстве, меня послали в село Торчино Суздальского района - разъяснять народу о серьезных изменениях в жизни и работе колхозников. В помощь мне дали мастера литейного производства, тупого и безграмотного мужика, вероятно для помощи мне, если дело дойдет до избиения. С трудом собрали десяток женщин - им уже надоело слушать треп приезжих агитаторов. Нас устроили на квартиру к одинокой бабушке. Мы посмотрели колхозное хозяйство - оно было в ужасном состоянии. Коровы стояли на возвышении из замерзшего навоза, высунув головы в прорехи уже съеденной гнилой соломы крыши, некоторые уже не вставали - их подвешивали на веревках. На территории колхоза работал заводик металлических изделий для сельского хозяйства - вилы, лопаты, топоры и пр. Многие старались устроиться туда на работу - там хоть гроши, но платили, колхозникам не платили ничего. С помощью колхозных активистов организовали субботник по приведению в порядок коровника. Пришли в основном работники завода - они боялись потерять работу. Результаты были неважные - тут нужен бульдозер, а не вилы и ломы. Пришедшие на мой доклад были настроены враждебно. Когда я стал разъяснять Постановление, одна женщина, не выдержав, крикнула: «Ты работаешь за деньги, а мы за палочки, которые не годятся даже забор городить». Под «палочками» они понимали трудодни, на которые ничего не получали. Я старался мягко, доходчиво их убеждать, что должно измениться к лучшему, так дальше жить нельзя.
ПЕРЕМЕНЫ
После окончания института я подал заявление на увольнение. Меня пытались задержать, но я настоял на своем. Я перешел на работу в СОКБ (специальное опытное конструкторское бюро), располагавшееся на заводе, относившемуся к авиационной промышленности. Вскоре для СОКБ выстроили огромный корпус - мы занимались разработками изделий для «Средмаша», то есть для атомной промышленности. В те годы шел быстрый рост предприятий военного профиля - шла холодная война. В этом же 1957 году я получил свое жилье - комнату 12 кв. м в трехкомнатной коммунальной квартире - это было первое наше собственное жилье. Впоследствии две квартиры получала Шура - у них было преимущество, как у строителей жилья.
Я настоял, что буду работать над проектированием электрооборудования, хотя имел диплом инженера-механика. В 1964 году поступил во Владимирский вечерний политехнический институт на 3-й курс и в 1967 году окончил его по специальности «Конструирование и технология производства радиоаппаратуры» и получил звание радиоинженера - это соответствовало профилю работы. Я считался хорошим специалистом в своей бригаде и скоро получил должность инженера- конструктора 1 категории. Я специализировался по разработке манипуляторов для работы в «горячих камерах», имел допуск к работам секретного оборудования, много бывал на секретных предприятиях. Когда меня назначили начальником лаборатории электроприводов, круг моих интересов расширился - я бывал на многих всесоюзных конференциях по электроприводу - в Таллине, Ташкенте, Ереване, Риге, но всегда чувствовал провалы в своих знаниях. Сбылось мое предчувствие - после окончания техникума нужно было сразу поступать в престижный вуз. Я ездил заключать договоры с предприятиями своего профиля в Новосибирск, Одессу, Молодечно (Белоруссия). Вел активную партийную работу, хотя наотрез отказывался от перехода на штатную работу
в партии. Неоднократно избирался секретарем учреждение культуры (неосвобожденным) партбюро СОКБ (около 100 членов партии), избирался в партком. Иногда конфликтовал с райкомом партии по принципиальным вопросам. Меня освобождали от работы, но потом снова вспоминали. Мои выступления на партсобраниях иногда шли вразрез с докладами директора, когда мы входили в объединение с заводом, за что мне тоже попадало - в заключительном слове он всегда мог «мазнуть» - последнее слово всегда оставалось за ним. Но, довольно самовосхвалений - сейчас это «дела давно минувших дней». Я много раз ездил на курорты. В 40 лет у меня обнаружили гипертонию, и я ездил в Сочи, в Кисловодск на нарзановые ванны, в Светлогорск (Калининградская область) на грязи. С тех пор я занимался бегом, ходил в походы в горах Кавказа: Ходыженск - Аше, Ходжох - Дагомыс (это групповые организованные походы). Но было много и самодеятельных походов: байдарочных, лыжных, велосипедных. СОКБ было уникальной организацией по составу. Создавалось оно быстро, тогдашний директор завода, бывший секретарь Московского комитета партии Попов, уволенный Хрущевым, был главным организатором и шефом нашей организации. Много сделал для быстрого и квалифицированного создания СОКБ. - это он построил для нас новый корпус, имея связи в Москве, он вербовал лучших специалистов из выпускников вузов. К нам приехало много ребят из МАТИ, МВТУ, из других институтов. Так появились Толя Лымарь, Женя Зайцев, Юра Сомин, Толя Шухман, Вадим Буйнов, Леня Алексеев и многие другие. Некоторые из них влились в коллектив любителей спорта, походов, путешествий. Заводилой был Толя Лымарь, он даже ходил в одиночные байдарочные походы, хотя и рисковал - он болел эпилепсией. Он же был организатором похода на байдарках по северу Карелии и Архангельской области, с поездкой на Соловецкие острова и о. Кижи на Онежском озере. А лодочные поездки по Клязьме на лодках-казанках с палатками, рыбалкой, сбором грибов, путешествия по великим озерам Мещеры, сбор клюквы, грибов и ягод на болотах Гусь-Хрустального района! Но больше всего было лыжных походов к костру и знаменитые первоапрельские шашлыки, продолжающиеся до сих пор. Я оказался в самом центре этого коллектива. Сначала нас было пятеро: Лымарь, Шухман, Буйнов, Зайцев и я. Мы уже ходили несколько раз на первоапрельский шашлык, а тут решили подшутить над Женей Зайцевым - он такой ворчун. Наша шутка удалась. Как всегда повесили объявление, что поход назначается на 6 часов вечера (рабочий день), сбор у костра. И не пошли. Женя собрался, взял лыжи и двинулся в путь. Он шел долго, снег мокрый, идти тяжело и вдруг увидел, что нет лыжных следов - он все понял и повернул назад - прошел больше половины пути. Для верности он зашел в общежитие, где жили Шухман с Лымарем - они сидели за столом и пили чай. Женя тоже сел, достал свою «чекушку» - 0,25 л водки, молча выпил и ушел. После этого он много лет не ходил на шашлык, как мы ни уговаривали его. С тех пор этот шашлык стал традиционным - уже более 40 лет. Собирается народ в другом месте (Загородный парк), где можно и без лыж, многих уже нет, много новых, но они верны традиции. Из ветеранов остались Лымарь и Сомин - и позже примкнувший к ним Соков. Ушли из жизни Буйнов, Зайцев, Роберт Романов. Шухман - в Америке. Оставшимся я благодарен за то, что верны традиции, которая украсила и обогатила нашу жизнь. Я несколько раз приезжал из Москвы, но это стало сложно и утомительно. Последний раз был в 2007 году.
