В допетровское время в каждом городе была воеводская приказная изба, где сидели подъячие.
От имени царя при предшественниках Петра в наказах сибирским воеводам предписывалось при вступлении в должность говорить инородцам такое приблизительно жалованное слово: «до сих пор все воеводы вас обижали и грабили, а теперь государь вас пожаловал, обижать, бить и грабить вас воеводам не велел». Но приезжал год спустя новый воевода и опять повторял,- и повторял с полным правом,- что его предшественник бил, грабил и обижал подвластное ему население. Таков был обычный порядок вещей не только в Сибири, но и во всей Московской Руси. Правительство первых Романовых не раз позволяло разным небольшим городам откупаться за известную сумму от «приказного человека», не раз грозило за неисправность в платежах, что оно снова пошлет в город к недоимщикам «приказного человека». Очевидно, воевода и «приказный человек», выполнявший функции воеводы в маленьких городах,- такие хищники, от которых готовы откупаться любой ценой.
В нач. XVIII века Владимирский воеводский двор находился на месте «Губернаторского дома», там же помещались губная и съезжая избы.
Воевода не собирал сам деньги, но он понуждал сборщиков, чтобы они государевы подати доставляли исправно к сроку; он проверял и контролировал их, чтобы они государственных денег не утаили; он принимал от них деньги и уже сам отправлял их в Москву.
«Да одним ли земским сборщикам приходится ходить да кланяться в воеводскую приказную избу? Каждый со всякой мелочью идет туда же. Купил ты, к примеру, землю или дом: иди в воеводскую избу. Там напишут купчую крепость и возьмут с тебя пошлины в царскую казну, да еще столько же, а то и больше сдерут с тебя в свой карман жадные подъячие: ведь «от дел» они кормятся, берут с правых и виноватых. Всякий, кто зашел в приказную избу, несет уже им свою дань: не дашь,- греха наживешь.
Подъячие берут и рублями, и копейками, сам воевода любит только крупные куши. Подъячие вымогают и унижаются, воевода же держит себя солидно и важно. Он не берет ничего «от дел», но если даете ему что-нибудь из уважения в «почесть», он не отказывается, чтобы не обидеть вас. Горожане и уездные люди усердно чтут воеводу, не скупятся. Накануне большого праздника на поварню к воеводе несут со всего города окорока, полти мяса, битых и живых кур, гусей, масло… А в самый праздник или в именины «лучшие» люди ходят поздравлять воеводу и дарят его золотыми и серебряными монетами. Дарят и жену, и детей. Мелочишкой оделяют сторожей и слуг. Иногда воеводе покажется долго ждать праздника, и он вдруг возьмет да и пригласит в будни к себе на обед земского старосту и первостатейных купцов. Все приглашенные хорошо знают, как себя вести и что делать. Земский староста услужливо достает всю провизию для воеводского обеда. Правда, обязанность населения «кормить» воеводу давно уже правительством отменена, но в провинциальных углах об этом ничего не знают. В иных городах староста не только поставляет провизию к воеводскому столу, но и аккуратно записывает ее цену в счет мирских расходов. В случае приглашения на обед он особенно старается, и миру приходится платить за огромных осетров и за целые туши мяса. Таким образом обед не приносит воеводе никаких расходов. Но зато он убыточен для гостей: каждый из них «в бумажке» деньги воеводе в благодарность за оказанную честь».
1 марта 1698 году, в отсутствие царя, бывшего за границей, появился указ, в котором подтверждалась отмена вмешательства воевод в денежные сборы с посадских людей, и поручалось собирать казенные деньги «самим тех городов земским старостам и волостным судейкам и целовальникам в земских избах мимо воевод и приказных людей, за выбором всех градских и уездных людей».
В 1699 году была введена в употребление Гербовая бумага, которую правительство поручило продавать всем властям с старинными русскими и новыми немецкими названиями. Ее продавали сначала воеводы, потом бурмистры и старосты, снова воеводы; наконец, это стало обязанностью комендантов и ландратов (или «ландраторов», как называли их тогда). Изобрел Гербовую бумагу Алексей Курбатов.
По возвращении из-за границы Петр, изучив европейское городское устройство, издал 30 января 1699 года указ «Об учреждении Бурмистерской Палаты для ведомства всяких расправных дел между Гостями и посадскими людьми, для управления казенными сборами и градскими повинностями, и об исключении Гостей и посадских людей из ведомства Воевод и Приказов». По этому указу земские старосты, таможенные и кабацкие головы были переименованы на голландский манер в земских бурмистров и таможенных и кабацких бурмистров, причем в Москве учреждалось особое присутственное место — Бурмистерская палата, которой подчинялись земские избы всех городов. Эти земские избы должны были заменить собой приказные избы и воевод. В Бурмистерскую палату предлагалось гостям, гостиной сотне и посадским и купеческим промышленным людям выбрать из своей среды на годичный срок «добрых и правдивых людей, кого они меж себя и поскольку человек похотят». Подобным же образом были устроены и земские избы по городам.
30 января 1699 г. был издан указ об учреждении земских изб в городах. Особенностью реформы местного самоуправления, в отличие от указа о учреждении Бурмистерской палаты, являлась ее факультативность. Земские избы, которые должны были состоять из выборных бурмистров, города могли создавать – или не создавать по своему желанию, однако в случае создания объем налогов, которые города должны были отдавать в центр возрастал в два раза. Мотивацией для такого значительного увеличения налогового бремени было избавление от злоупотреблений воевод и приказных людей.
Государь «пожаловал» своих «посадских, купецких, промышленных и уездных людей»,- решил избавить их от воеводских и приказных людей «обид и налог, и поборов, и взятков». «Буде посадские, купецкие, промышленные и уездные люди похотят», они могут «для своих мирских, расправных и челобитчиковых дел и для сбора доходов выбирать в земские избы меж себя людей добрых и правдивых, кого они похотят». «А за тое его великого государя к ним милость и призрение… они посадские и купецкие, и промышленные, и уездные люди всякие его величества государя окладные повсягодные сборы, которые с них были наперед сего, в его великого государя казну, платили бы против прежнего оклада вдвое…на указные сроки, по вся годы сполна без доимки». Двойные подати!
П.Н. Милюков в своей книге “Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого” приводит статистику о том, как российские города принимали новый указ о создании земских изб:
- 11 городов выбрали бурмистров и согласились на двойной платеж;
- 26 городов выбрали бурмистров, но о платеже умолчали;
- 10 выбрали бурмистров, но от двойного платежа прямо отказались;
- 3 города от двойного платежа отказались, относительно перемены управления прямо не высказались, проявили к ней равнодушное отношение;
- 15 городов открыто пожелали удержать прежнее воеводское управление;
- 4 города заявляли прямо только о невозможности двойного платежа, но подразумевали тут и несогласие на перемену системы.
В общем счете из 70 городов, подведомственных приказам княжества Смоленского, Новгородскому, Владимирской, Галицкой и Устюжской четвертям, которых касается доклад, только 11 безусловно приняли правительственное предложение, 33 отказались от него и 26 пошли некоторым средним путем, избрав бурмистров и умолчав о двойном платеже.
Владимирцы отказались выбирать бурмистров и просили оставить им по-прежнему воевод. Владимирцы рассудили, что московские приказные дьяки, предлагая выбирать бурмистров, просто хотят сами поживиться. Сейчас они требуют с народа двойных податей за право выбирать бурмистров, а потом станут «волочить» в Москву самих бурмистров по всяким доносам и жалобам, станут взыскивать с них за не правый яко бы суд «протори и убытки, проести и волокиты».
Наряду со Владимиром значительные города Замосковного края - Переяславль, Суздаль, Юрьев-Польский и Коломна тоже отказались и от выборов и от двойного платежа.
Из «замосковных городов», составлявших сердцевину государства, согласились на двойной платеж только три самых незначительных - Михайлов, Унжа и Карачев.
Власть сделала соответствующие выводы и 20 октября 1699 года появился второй указ. Воеводам и приказным людям было запрещено вмешиваться в сборы податей и ведать судом и расправой «всех городов купецкого всякого чину людей». Ведать их будут выборные бурмистры «против того ж, как велено ведать купецких людей в Москве бурмистром и подъячим у них быть, кто им бурмистром будут годны». Воеводам бурмистры не подчинены, и жаловаться на них можно только в Московскую Бурмистерскую Палату. Туда же должны бурмистры отправлять все денежные сборы с города и уезда. На этот раз ничего не было сказано о двойном окладе всех налогов. Правительство сначала «запросило», а теперь, когда увидело, что с ним энергично торгуются, сбавило цену. Оно осталось не в убытке и без двойных податей: бурмистры, за которых отвечает выбравший их мир, будут собирать и доставлять деньги не в пример исправней воевод. Первый указ как бы продавал городам право выбирать бурмистров за двойной оклад. Теперь, раз о двойном окладе больше не было речи, правительство прямо предписывало во всех городах выбрать бурмистров.
В городах стали судить и собирать подати выборные бурмистры.
Только в поморских городах (Вятка, Архангельск и др.) совсем вывели воевод. В остальных городах воевода остался, чтобы «ведать во всяких делах» уездных крестьян и служилых людей. Посадское население было совсем изъято из-под власти воеводы, поэтому должность эта перестала быть такой доходной и заманчивой, как прежде. Вновь назначаемые воеводы засиживались в Москве и подолгу не ехали в свои города, находя, что на воеводстве теперь «питаться нечем и быть не у чего».
Посадские люди могли теперь отдохнуть от «обид, налог, поборов и взятков» воеводы. Но оказалось, что сам посадский мир и посадские выборные не лучше воеводы защищают общественные интересы. Посадские люди, выбирая бурмистров, искали не честных людей, а таких, кто бы больше денег дал им на вино. В Веневе «земский староста с товарищи» отставили выборных бурмистров за то, что они ничего не дали избирателям. На их место выбрали новых, которые уплатили за свое избрание миру 120 рублей. Это дело дошло до суда. В других городах то же самое делалось более осторожно, потому и не выплывало наружу.
Мир, который требовал денег с бурмистров при выборе, тем самым как бы давал им разрешение грабить и мирскую казну, и самих мирян. Так, очевидно, думали бурмистры, которые выбирались из среды лучших, т.е. более богатых людей. Они при распределении налогов давали всевозможные льготы прежде всего своей родне, а потом и всем вообще «лучшим» людям. Вместо того, чтобы раскладывать подати по доходам и «по пожиткам», они собирали их «с дворового числа», т.е. с каждого двора одну сумму. Не раз от «убогих» к земским бурмистрам поступали просьбы о более справедливом распределении налогов. «Но они,- говорит один из царских указов,- ведая о себе, что и сами они из числа первостатейных же, указу им не чинили». Таким образом на плечи городской бедноты падала главная тяжесть налогов, которые непрерывно росли.
17 ноября 1699 г. Бурмистрская палата была переименована в Ратушу.
К 1708 г. Московская Ратуша собирала около половины всех доходов казны.
Правительство Петра в эти годы испытывало острую нужду в деньгах. Шведская война началась поражениями. Пришлось заново перестраивать армию, пришлось платить огромные субсидии иноземным союзникам. В 1703 году счастье улыбнулось Петру,- было завоевано Балтийское побережье. Но от этого не легче стало населению: постройка новой столицы потребовала огромных жертв деньгами и людьми. От частых рекрутских наборов, от набора рабочих и поселенцев для новой столицы, от побегов, голода и болезней население стало быстро уменьшаться.
Правительство требовало от подданных усиленных жертв деньгами и жизнями. Между тем, благодаря «плутням» бурмистров, кто-то ускользал от тяжелых повинностей, кто-то чрезмерно облегчал для себя тяжесть. Этого Петр не мог потерпеть. В 1705 году над Московской ратушей был поставлен обер-инспектор Курбатов; его обязанность была смотреть за «плутнями» бурмистров и увеличивать государственные доходы.
Тогда же публикуется указ, обращающийся ко всем подданным с призывом доносить на замеченные кем-либо злоупотребления, причем доносителям о воровстве земских выборных обещается вознаграждение — ¼ имущества проворовавшегося излюбленного человека и награда в виде вотчины. Холопам за правильный донос даровалась свобода.
Были посланы ратушские инспектора из прибыльщиков в большие города. В менее значительные города были посланы грозные указы. В этих указах правительство выступает в роли демагога. Оно не говорит о том, что бурмистры, потакая своей родне и братье, нарушают интересы казны, что для правительства важнее всего. Нет, оно выступает в роли защитника людей «убогих» и «маломочных». Бурмистры-де их обижают неправильной раскладкой податей. Правительство об этом узнало и хочет помочь «убогим» людям: пусть они выберут своих представителей, и пусть эти выборные вместе с представителями лучших людей проверяют деятельность бурмистров по сбору и раскладке податей.
Правительство хотело найти в убогих людях союзников и даровых контролеров над бурмистрами. Но оно ошиблось в расчете. Убогие люди не имели сноровки к таким мудреным делам, как учет своих выборных. Они могли нашуметь на сходке, могли сорвать с богача-кулака могарыч, могли, если чаша терпения их переполнилась, даже разбить и разграбить дом этого богача. Но учесть его и помешать ему плутовать они не умели. Самое большее что они в силах были сделать, это – найти какого-нибудь пьяницу – приказного, который за хорошее угощение настрочит им жалобу или донос на ненавистного богача. Донос вызовет следствие, богачу придется откупаться, но он всегда вернет свои убытки, пользуясь бесхарактерностью, невежеством и глупостью все тех же «убогих» людей. Нет, убогие люди – плохие союзники преобразователя, да он – сказать правду – никогда на них серьезно и не рассчитывал. Он больше надеялся на своих приближенных и помощников, которые были или казались ярыми сторонниками реформ. Надо их приблизить к населению, надо поручить им надзор за всеми делами не только в центре, но и на местах.
В 1708 г. Владимир причислен к новоучрежденной Московской губернии. 18 декабря 1708 г. был издан Указ “Об учреждении губерний и о росписи к ним городов”. Согласно этому указу вся территория России была разделена на 8 губерний во главе с губернаторами. Главной функцией губернатора была, как, и у ратуш, фискальная. Петр сделал попытку ввести в строй губернского управления коллегиальное и избирательное начала.
Города с выборными бурмистрами теперь уже не тяготеют к Московской Бурмистерской Палате. Они подчинены губернатору, всевластному сатрапу в пределах своей губернии.
Губернатор всевластен, однако положение его не легкое. От строгого царя, а с 1711 года и от Сената, он то-и-дело получает грозные указы. Сегодня требуют немедленно окончить перепись (Губернаторам была поручена подворная перепись 1710 года), завтра – взыскать недоимки, послезавтра – выслать рекрутов в войска или рабочих для постройки домов с С.-Петербурге, для делания «тялок», для земляных работ на Ладожском канале. За малейшее промедление указы грозят лишением живота или, по меньшей мере, ссылкой на галеры в каторжную работу. А тут еще надо выслать на смотр в Москву всех дворянских недорослей, надо доставить туда же всех свободных подъячих для вновь образуемых канцелярий. Недоросли же упорно скрываются по своим деревням, а подъячие разбегаются, стремясь «службы отбыть». Нельзя губернатору обойтись без энергичных помощников. Старые воеводы, если они еще и остались по некоторым городам, такими помощниками быть не могут. Они привыкли к волоките и взяткам. Нет, для нового дела нужны новые люди. Их надо искать среди спутников и товарищей царя в его путешествиях за границу, в его походах, сражениях, попойках и шутовских маскарадах. Правда, эти товарищи царя (царедворцы») нередко являются детьми тех же дворян московских, из рядов которых выходили раньше воеводы. Но они давно уже одели немецкое платье, давно уже научились пересыпать свою речь иностранными словами, давно считаются усердными сторонниками реформ. Вот их-то и надо посадить по всем городам в помощь губернаторам. Да не мешает дать им при этом новое немецкое название. И вот в крупных городах появляются обер-коменданты с большими полномочиями. Например Ярославский обер-комендант почти самостоятельно управляет огромной Ярославской провинцией. В городах поменьше место прежних воевод занимают коменданты. Губернаторам приказано назначать в коменданты «людей годных и умных».
24 апреля 1713 года было предписано выбрать в каждой губернии 8-12 «ландраторов» (ландрат - советник от дворян уезда при губернаторе) в совет при губернаторе. Которые должны были избираться местным дворянством. Однако жизнь обратила названное начинание Петра в нечто прямо противоположное тому, о чем мечтал реформатор. Ландраты не избирались, а назначались из дворянства Сенатом или губернатором (последний подбирал нужных себе людей). Окружение губернатора ландратским советом не создавало никакого выигрыша для русского провинциального самоуправления.
«Доля» первоначально была счетной единицей (5536 дворов), которая служила с 1711 года для определения количества податей, падающих на губернию. Всех «доль» было 146,7. Из них на Московскую губернию приходилось 44,51 (264.352 двора), на С.-Петербургскую 32,2, а на Киевскую всего 5.
С 28 января 1715 года «доли» превращаются в административные округа, которые иногда совпадали с прежними уездами, иногда обнимали несколько уездов. Ландраты были сделаны начальниками «доль». Число дворов в доле, как административной единице, было неопределенным и зависело «от рассуждения губернаторского». В общем доля была меньше петровской провинции и чаще всего равнялась прежнему уезду.
9 июня 1719 года город Владимир стал центром Владимирской провинции Московской губернии.
Ландраты не просуществовали и пяти лет, были ликвидированы. В 1719 году в Питере ученые немцы составили новый план областного устройства. У губернаторов, которые стали красть в слишком крупных размерах (Сибирский губернатор Гагарин был казнен за казнокрадство в 1721 году), отняли власть над большими областями. Всю Россию разделили на 50 провинций. Во главе каждой провинции поставлен воевода, которому прежние областные правители, ландраты, должны сдать все дела.
Новым воеводам дана была обширная инструкция, руководствуясь которой они должны были превратить каждый свою провинцию в благоустроенный и культурный европейский уголок.
Впрочем, на первый план в инструкции поставлены старые обязанности воевод – забота о ратном деле и о сборе денежной казны. Только теперь эти обязанности стали сложнее и обширней. Подобно прежнему воеводе, новый должен «города, крепости провинции своей по верности его царскому величеству содержать и оных никому не сдавать». Но в дальнейшем их обязанности уже стали неодинаковыми. Старый воевода должен был высылать дворян-служилых людей в поход, если этого требовало московское правительство; кроме того, он передавал тяглым посадским и уездным людям требования правительства о поставке хлеба, сборе денег или даточных людей и следил по мере сил за выполнением этих требований. Но как только поход кончался, все заботы о сборе и содержании войска прекращались, так как служилые и даточные люди расходились по своим домам до нового похода. Теперь царь завел постоянное войско и флот, да еще вздумал расквартировать солдат и матросов по всем провинциям, в селах и деревнях. Поэтому заботы воеводы о войске становятся и непрерывными, и чрезвычайно сложными. Воевода должен постоянно «корреспонденцию иметь» с военной коллегией и адмиралтейств-коллегией «о присылке в комплект» людей и разных запасов. «А буде чего на флот (или на войско) требовать будут, о том офицерам (расквартированных полков) указы посылать и с сел собирать, что оным по регламенту на поход выдавать должно». Расквартированные полки должны получать жалованье из подушного сбора с крестьян того округа, в котором полки расположены.
Как и старый воевода, новый должен был заботиться об исправном сборе государевых доходов. Самый сбор был поручен особым чиновникам – камерирам, или надзирателям сборов. Но воеводе принадлежал высший надзор. Однако этого мало. Воевода должен теперь наблюдать не только за сбором податей, но и за всей промышленной и хозяйственной жизнью своего округа. На «казенные», т.е. субсидируемые казной заводы, ассигнуются «не малые суммы». Поэтому надо смотреть, «стоит ли произведенная от них работа против полученных из казны денег и удовольствованы ли у них работные и рукодельные люди». Вообще необходимо, чтобы «рудокопные», «селитренные» и «прочие всякие заводы, где какие есть, в добром состоянии были содержаны». Но недостаточно оградить казну от убытка, надо позаботиться о расширении ее доходов. Воевода должен «куда надлежит доносить» о том, что может вновь быть изыскано к интересы Царского Величества. Здесь надо проявить не только добросовестность, но и выдающуюся энергию. «Выведывать ему, воеводе,- говорит инструкция,- не явятся ли такие места в его провинции, в которых можно руды и минералы копать, и заводы распространять, и подданных под обещанием награждения на объявление оного привлекать, казенным рудокопщикам всякое вспоможение чинить, и о том о всем прилежною корреспонденцию с коллегиями берг и мануфактур всегда иметь» (инстр. П. 38).
Будучи верным слугой государя, воевода должен заботиться и о благосостоянии подданных. «Ему же старатися,- говорит инструкция (пункт 14),- чтобы подданные и посадские люди от чужих и посторонних ни в чем не были обижены». Обидеть их прежде всего могут лихие люди, разбойники. Поэтому воевода должен «стараться, чтобы никому насилия и грабежа чинено не было, а воровство и всякие разбои и преступления весьма были прекращены и по достоинству наказываемы» (пункт 13). Но обиды бывают не только от разбойников. «Не малое розарение случается от маршев и проходов войск», да и от расположенных по уездам солдат бывают крестьянам «обиды и ссоры». Здесь обязанности воеводы очень деликатны. Разбойников просто надо ловить и истреблять; солдат же является таким разбойником, который имеет законное право на существование и даже на нанесение «обид». Воеводе, в сущности, можно только стараться, чтобы эти «обиды» распределялись между всем населением равномерно, т.е. чтобы жители придорожных сел не были чрезмерно обременены подводами, постоями, обидами и ссорами (пункты 8 и 36). Бывают обидчики и из среды тех, кто должен отечески заботиться о крестьянах: «есть некоторые непотребные люди, которые своим деревням сами беспутные разорители суть, что ради пьянства или иного какого непостоянного жития вотчины свои не токмо снабдевают или защищают в чем, но и разоряют, налагая на крестьян всякие несносные тяготы, и в том их бьют и мучат, и от того крестьяне, покинув тягла свои, бегают». Эти разорители-помещики тоже, подобно солдатам, имеют законное право «обижать» и «мучить» своих крестьян, и, пожалуй, воеводе до этого не было бы никакого дела, если бы не примешался здесь фискальный интерес «и чинится от того пустота, а в государевых податях умножается недоимка». Чтобы не было «недоимки», воевода должен защищать крестьян «от такого наглого разорения». Разорители лишаются по тщательном исследовании дела права управлять своими вотчинами и могут даже быть посланы «под начало до исправления». Вотчины должны быть переданы для управления их родственникам (пункт 31).
Но ведь и сам воевода, который должен охранять население от обид, может быть обидчиком. Еще памятны времена, когда правительство в официальных документах называло воевод ворами и грабителями. Теперь, конечно, новые времена, и люди должны под благодетельным влиянием переведенных с немецкого инструкций стать иными. Однако в них могут заговорить старые привычки. Поэтому законодатель считает нужным указать воеводе, как он должен вести себя, «дабы его царского величества подданные в большие протори ни через какие способы не вводились». Воевода должен безотлучно иметь пребывание в назначенном для этого центральном городе провинции; он должен сам принимать челобитные, и «дабы челобитчики продолжительных волокит не имели, того для ему в каждой недели указные челобитческие и резолюционные дни учредить» (пункт 40).
Но охранять население от обид мало. Надо для его собственной пользы отечески руководить ими, указывая ему правила и для поведения, и для работы. Без попечительной заботы власти население останется беспомощным, как малый ребенок. Воевода должен, как любящий и строгий отец, смотреть, чтобы среди подвластного ему населения не было вольнодумцев и опасных еретиков, и чтобы признаваемая правительством «прямая христианская кафолическая вера твердо была содержана». Совратителей в иноверие надо строго преследовать. Поэтому о тех, кто «тайное тщание имеет в людях о других верах какие раздоры чинить», воевода должен доносить епископу. Других преступников воевода должен отсылать в соответствующий суд. Сам он не судит,- это одно из самых важных отличий его от прежнего воеводы,- но он может даже Надворному суду «припоминать» о том, «что неосуждено». Он же выполняет приговоры суда, а также имеет в своих руках полицейскую власть.
Полицейские обязанности воеводы по инструкции широки и многосторонни.
Обыватели для его же собственной пользы на каждом шагу подчинен попечительному надзору полиции, возглавляемой воеводой. Воевода наблюдает за внешним городским благоустройством, за исправным содержанием дорог и постоялых дворов, за соблюдением известных правил рыночной торговли, за стройной организацией городских ремесленных цехов; в его руках больницы, богадельни и школы, вплоть до «академий», о которых рекомендуется каждому воеводе особенно ревностно заботиться.
Таковы обязанности вновь учрежденных воевод по инструкции. По видимому, преобразователь совсем не намерен по-старому посылать воевод в провинциальные города на спокойное житье «кормиться». Он хочет, чтобы воеводы были его деятельными помощниками в деле превращенья медвежьих провинциальных углов в благоустроенные европейские города.
1 октября 1719 г. в 8 часов ночи во Владимире произошел пожар в «Царицыне слободе подле Земской избы и Гостина двора у вдовы Федосьи Тимофеевой дочери Леонтьевской жены Исаевской». В кремле и на посадах выгорели все казенные и частные дома, мастерские и торговые заведения. Уцелели только каменные церкви, да в торговом посаде удалось отстоять главный кабак.
В 1724 году - перенесение мощей св. князя Александра Невского по приказу Петра I из Владимира в Александро-Невскую Лавру.
В 1721 году Петр I решил снова собрать «рассыпанную храмину» российского торгового и промышленного люда. Был учрежден в Петербурге главный магистрат, в больших городах – магистраты, в малых – ратуши. Магистраты были изъяты из-под власти воевод и были подчинены только главному магистрату, как после реформы 1699 года ратуши были подчинены только Московской Бурмистерской палате. Все посадские люди по уголовным и гражданским делам судились в магистратах; решение городового магистрата можно было обжаловать только в главный магистрат. Все сборы с посадских людей шли через магистрат; он же назначал счетчиков, сборщиков, ларечных, целовальников для сбора косвенных налогов (соляной сбор, таможенные, кабацкие сборы, если они не были сданы на откуп).
Члены магистрата были выборными должностями, но при этом бессменными. По закону членам магистрата полагались за службу чины по табели о рангах, а президентам за выслугу - даже возведение в дворянство. Вот что писал историкКлючевский по этому поводу:
«К 1720 г., когда предпринята была магистратская реформа, взгляд его перешел с узкой, фискальной точки зрения на более широкую, народнохозяйственную: он понял, что необходимо расширить и углубить самые источники государственного дохода, а не просто изловчаться только в усилиях их исчерпать; но для этого надобно было посредством заимствованных зондов добраться до более глубоких и обильных жил, которыми эти источники могли бы питаться. Такие зонды для своих городов он и нашел или ему указали в магистратах, которые так хорошо управляли городами на Западе. Проникшись мыслью, что только благоустроенный народ может давать казне верный и хороший доход, Петр и возложил на магистраты сверх прежних обязанностей по казенным сборам еще важные экономические и образовательные заботы о размножении мануфактур, о распространении грамотности, об общественном призрении. Такие задачи были не под силу городской массе с избираемыми ею годовыми бурмистрами, и Петр передал ведение городских дел "людям добрым и умным" из "знатного" купечества с избираемыми из него же бессрочно властными коллегиями, которые могли бы заставить себя слушаться и почитать.
Магистратская инструкция предписывает русским магистратам "честно и чинно себя держать, дабы в такой знатности и почтении были, как и в других государствах". Очевидно, Петру мерещился призрак богатой и влиятельной западноевропейской буржуазии. Расчеты не оправдались, магистратские бургомистры оказались не лучше земских бурмистров; но в этом был уже виноват не один Петр».
Магистраты просуществовали недолго – указом Петра II 5 июля 1728 года они прекратили свое существование. Вместо них опять созданы ратуши во главе с бурмистрами, ежегодно сменяемыми. Ратуша обязана была помогать воеводам и губернаторам и по закону исполнять все требования “хозяина” города. “Теперь города во всех отношениях вообще и в полицейском в частности ведаются воеводами и губернаторами через ратушу и бурмистров, которые по закону превращаются в простые исполнительные органы воеводско-губернаторской власти” [Дитятин И. И. Статьи по истории русского права. СПб., 1895г. С. 10.4.].
Воевода вообще не имел судебной власти. Тем более он не мог судить посадских людей, подсудных магистрату, особенно же самих бурмистров. Но воевода не был «буквоедом» и, пренебрегая буквой закона, создавал для себя более широкие рамки деятельности, соответствующие взглядам и вкусам окружающего населения.
В теории самой замечательной чертой петровской провинциальной реформы было полное отделение суда от администрации. В Московской Руси каждый начальник приказа в центре, каждый воевода или приказный человек в области был не только администратором, но и судьей. Теперь, рядом с обширной и сложной сетью административно-финансовых учреждений был создан ряд независимых судебных учреждений. В Петербурге роль министерства Юстиции, и вместе роль высшей судебной инстанции играла юстиц-коллегия, в столицах и крупных городах были учреждены надворные суды, которые имели почти неограниченную компетенцию. Они судили за преступления по должности и по фискальским доносам в качестве первой инстанции, по остальным уголовным и гражданским делам они судили, как высшая инстанция. В надворных судах большей частью председательствовали губернаторы.
Ниже надворных судов были так называемые «нижние» суды. Они были коллегиальными в немногих больших городах: в Москве, Петербурге, Смоленске, Казани, Нижнем, Симбирске, Новгороде, Ярославле и Воронеже (Богосл. Обл. Реф., 203). В остальных городах были единоличные «городовые судьи». Нижние суды ведали уездное население, так как посадские судились в магистратах. Менее важные дела они решали окончательно, а в спорных и более важных окончательное решение постановлял надворный суд по доношению нижнего суда.
Преобразователь умер в начале 1725 г., но провинция продолжала жить заведенной при нем мундирно-европейской жизнью и даже продолжала все больше и больше «преобразовываться». Рентмейстеры принимали деньги, камериры и комиссары энергично собирали их; полки прочно основывались на вечных квартирах: строили полковые дворы, конюшни, казармы; строили по-русски, «хозяйственным способом», изнуряя окрестных мужиков на работе и кладя себе в карман казенные деньги. Все шло как в заведенной машине, и никто не предчувствовал близости самых решительных перемен.
В декабре 1725 года Апраксин и Меньшиков выступили в сенате против провинциальной администрации. Вот, что говорил Апраксин: «Кажется, крестьянству ничто так не чувственно, как разные им команды, а ни одного опекуна такого или подобного тому, как прежде бывали воеводы, нет. Но в единой провинции первое – воеводы, второе – камериры, третье – комиссары, четвертое – много переменные приезжающие от полков офицеры, солдаты, что им бы только взять сполна, а после его как хочет другой. И не под единым послушанием в провинции обретаются. Из сих подлых мужик не ведает, кто из них большой, всех боится, от всех, увидя, в леса бежит, прятается или откупается, и приезды их не меньше тяжелостью приходят, как самые платежи их» (Богословский. Областная реформа). От тяжести постоя, по донесению Казанского губернатора, в месте расположения одного только Вологодского полка убыло населения 13.000 душ.
От солдат страдали помещичьи деревни. В столицах и в глухих провинциях дворянство требовало прежде всего одного: вывести немедленно солдат из помещичьих деревень. Да и вообще деревню надо всецело поручить отеческому попечению помещиков. Пусть не только солдаты, но и всякие там рентместеры и камериры с своими рассыльщиками и сторожами не показывают туда своего носа. Помещик сам может собирать подати с крестьян, сам может их судить и наказывать «кроме убивственных и татинных дел». А всех рентмейстеров, камериров и комиссаров надо просто уничтожить. Грабят народ, да за это же еще и казенное жалованье получают.
В кон. 1726 г. и в 1727 г. общее желание было удовлетворено. Правительство сначала сократило штат провинциальной администрации, уничтожив в декабре 1726 г. рентмейстеров и вальдмейстеров, а потом и совсем упростило ее. В нач. 1727 г. вышел указ, упразднявший все почти провинциальные должности: «как надворные суды, так и всех лишних управителей и канцелярии, и конторы, камериров, земских комиссаров и прочих тому подобных вовсе отставить», а «положить всю расправу и суд по прежнему на губернаторов и воевод». При этом была установлена, не в пример прежним годам, строгая субординация. Воеводы провинциальных городов, раньше независимые от губернаторов, теперь были подчинены им. В маленьких городах остались прежние комиссары, подчиненные провинциальным воеводам. Но они получили тоже название воевод, в рассуждение, «что чин воеводский уездным людям в отправлении всяких дел может быть страшнее». Разделение властей судебной, административной, финансовой («разное установление», как тогда говорили) было уничтожено. Воевода теперь снова и судил, и управлял, и собирал налоги при помощи состоящего под его командой штаб-офицера. Магистраты и ратуши были подчинены воеводе. Сложная бюрократическая машина, перенесенная к нам из промышленно-капиталистических государств Европы, оказались не по плечу России, где живучие еще элементы натурального поместного хозяйства упорно не хотели сдавать своих позиций торговому капитализму. Она должна была рухнуть и рухнула. Вернулся слегка реформированный старый порядок.
От перемены системы управления общая сумма «бою», «грабежу», «наездов», «обид», «налогов» и «взятков» едва ли уменьшилась на Руси. Но распределение всего этого стало более правильным. Крепостной мужик теперь знал, что ему следует «бояться» только своего помещика. Помещик, староста, управляющий дворцовым имением, черносошный крестьянин, посадский человек «боялись» воеводы. Воевода «боялся» губернатора. Произведенная Петром революция сверху нарушила весь уклад жизни и вместо европейского правового государства насадила в России систему полного произвола и господства силы. Карьеристы и ловкие люди живо примазались к «реформам» и в качестве сторонников нового порядка получили полную возможность безнаказанно обижать, грабить, убивать обыкновенных смертных. А эти последние, загнанные, затурканные, ошарашенные невиданным раньше безудержным разгулом военщины и чиновных акул, только мечтали об одном: когда же, наконец, вернется доброе старое время!
И старое в значительной мере вернулось. Не только восстановлена была старая воеводская власть,- восстановлена была и старая система вознаграждения. Государству не под силу было содержать армию чиновников. Жалованье гражданским чиновникам было уменьшено, а низшим канцелярским уничтожено. Приказные получали право «кормиться от дел». Запрещено было только вымогать чрезмерное вознаграждение. Рассыльщики должны были по старинному Московскому обычаю вместо жалованья брать с истцов и ответчиков «езд и хоженое». Была дана и новая инструкция воеводе в 1728 г. В ней уже ничего не говорилось об академиях, школах, больницах. В ней не предписывалось воеводе охранять крепостное население от произвола помещиков. Все это – маниловщина, мечты. Достаточно, если воевода по-старому будет казнить воров и разбойников, жечь еретиков, собирать деньги, устанавливать на дорогах заставы во время чумы, предупреждать пожары.
Многие говорили, что разоренному государству не под силу содержать также петровское войско и флот. Однако, войско удержали в прежнем составе, хотя стали отпускать для экономии в жалованьи по 2/3 офицеров домой. Но флот забросили.
Музей-усадьба Петра I - «Ботик» Инвалиды на содержании монастырей Владимирской епархии в сер. XVIII века О бородачах и раскольниках, чтоб за бороду пошлину платили и в указанном платье ходили Гороховец в период Петровских времен и послереформенное время Монашество в царствовании Петра I и Анны Иоанновны. Родомысл Петр и демоническое искажение его миссии. Владимирский Городовой магистрат (с 1775 г.) Владимирский край в XVIII веке Город Владимир в XVIII веке Встреча императрицы Екатерины II во Владимирской епархии 13 июня 1767 года Город Владимир - центр Наместничества (1778 - 1796)
