Святитель Митрофан, первый епископ Воронежский, родился 6 ноября 1623 г. во Владимирской земле (село Антилохово, ныне Савинского района Ивановской области), в семье священника.
Через столетие после рождения святителя Митрофана в Антилохове родился выдающийся по своим умственным и нравственным качествам протоиерей Шуйского Воскресенского собораАлексей Никитич Никитский (1746-1836 гг.). При нем был о закончено строительство нового здания собора.
Субботин Иоанн Алексеевич
Иоанн Алексеевич Субботин родился в с. Антилохово Ковровского уезда Владимирской губ. 1 мая 1790 г. Он появился на свет через несколько дней после смерти своего отца, беднейшего причетника, то есть осиротел еще до своего рождения. Страшную нужду терпела вдова. На четвертом или пятом году мальчик заболел оспой. Догадливые деревенские баба посоветовали вдове-причетнице попарить сынка в печке. Его выпарили хорошо; но последствия такого леченья оказались неожиданными и притом очень печальными: у мальчика лопнул и вытек левый глаз, так что несчастный сирота остался кривооким на всю жизнь. Сироту на воспитание взял его двоюродный брат Осип Тимофеев (род. в 1780 г.), тоже бедный причетник из с. Малые Всегодичи Ковровского уезда. Он и сам был человек бедный, но все-таки нашел возможным принять к себе на воспитание сироту, потому что тогда не имел еще такого большого семейства, каким обременен был впоследствии. Осип Тимофеевич воспитывал приемыша, как своего родного сына, и в свое время постарался выучить его грамоте. Несмотря на бедность, выучил грамоте (хотя писать приходилось на бересте, так как денег на бумагу не было) и подготовил к поступлению в Суздальское Духовное Училище. Принят Иван был туда в одну из суббот, за что и получил фамилию Субботин. Училищное здание — древний дом Суздальских архиереев, тогда уже наполовину запущенный, с целою анфиладою пустых комнат, с полусгнившими ходами на необитаемые антресоли и чердаки, в которых почти всегда завывал ветер, и с развалившимися спусками в мрачные подвалы и подземелья, населенные крысами и мышами, наводило сначала страх на робкого, пугливого мальчика, как и на сверстников его, малолетних учеников. Нечего и говорить, сколько перенес он за время училищной жизни, всякого рода лишений и нужды. Учебных книг у него не было, не на что было и купить их; ему приходилось учиться по чужим учебникам и выученное из них записывать, для памяти и повторений, в тетрадку. Последнее обстоятельство имело, впрочем, и свою выгодную сторону: мальчик постепенно привыкал к усидчивости и трудолюбию. С этими похвальными качествами Субботин перешел во Владимирскую семинарию. Здесь, благодаря им, он в совершенстве изучил, между прочим, французский язык, а также и приобрел отличную способность владеть пером. Его рассуждения литературного, философского и богословского характера выходили очень удачными: «похвально, optime» вот отметки, какие обыкновенно делали на них наставники. Писал Субботин и оды: ими он отплатил дань своему времени, когда ложно-классическое направление в литературе увлекало и семинаристов-поэтов. Но хотя оды Субботина писаны были по заведенному тогда в литературе определенному тону, сильно стеснявшему свободу творческого духа, они не лишены поэтических красот и отличаются удачным подбором рифм и звучностью стиха. Одна из таких од Субботина сослужила ему большую службу. В 1811 г., по окончании семинарского курса, на торжественном публичной, акте, в присутствии преосвящен. Ксенофонта и других почетных лиц, он прочел оду о надежде, где в очень складных стихах раскрыл мысль, что никакой человек не должен терять надежды на лучшее будущее, как бы ни были иной раз тяжелы и безвыходны его обстоятельства, что при надежде и жизнь не перестает казаться милою, и счастье может быть достигнуто, тогда как при отчаянии легко остаться несчастным навсегда. Стихи очень понравились почтеннейшему собранию, а особенно самому архиерею (В этой, довольно длинной, оде преосвящ. Ксенофонту, нужно полагать, особенно понравилась заключительная строфа, содержащая в себе очень лестное обращение к нему: «Дай, Боже, чтоб надежда с нами И в нашем сердце век жила: С ее счастливыми дарами Для нас бывает жизнь мила. Отец! Твой добрый ум высокий, Толкуя нам небес уроки, Надежды изливает свет. Живи с твоими век сынами: Когда живешь Ты в нас и с нами, Тогда надежда в нас живет!»). В награду за них он назначил автора на первое открывшееся в епархии учительское место — в Переславское духовное училище. По прибытии в Переславль, Иван Алексеевич с жаром принялся за учительское дело. Ему пришлось преподавать разные предметы в низших классах (по тогдашнему, в приходском училище), где находились мальчики, только-что перешедшие из детского возраста в отроческий. Тем не менее он сумел скоро принаровиться к ним и все преподаваемое сделать для них удобопонятным и легковосприемлемым. За умелое и благоплодное прохождение учительской должности Ив. Алексеев, удостоивался самых лестных отзывов со стороны начальства. Всегда помнящий добро, Иоанн Алексеевич, став преподавателем, взял себе на воспитание старшего сына своего воспитателя, Всегодического причетника Осипа Тимофеевича, устроив в Переславское училище Федора Осипова, получившего фамилию Нечаев (Впоследствии известный протоиерей г. Юрьев-Польского. См. юбилейные торжества пятидесятилетнего служения в пресвитерском сане Протоиерея Юрьевского Георгиевского Собора, Феодора Иосифовича Нечаева.). Как много добра оказал Ив. Ал. Федору Осиповичу, это видно, между прочим, из следующих строк биографии протоиерея Нечаева: «Родители его, вероятно, затрудняясь в средствах содержать сына в учебном заведении, особенно при умножавшемся семействе, готовили ему с ранних лет дьяческую карьеру. К счастью, один родственник их, И. А. Субботин, бывший тогда учителем Переславского духовного училища, заметил в мальчике хорошие способности, взял его к себе и поместил в оное училище. Руководитель был человек самой строгой жизни и преданный науке. Эти черты невольным образом отпечатлелись и в молодой, восприимчивой натуре воспитанника. С ранних, почти детских, лет Федор Иосифович полюбил книгу и в ней одной находил для себя развлечение; с поступлением в семинарию, у него еще более развилось пристрастие к чтению, оставшееся я на всю жизнь» (Влад. Eпapx. Ведом., 1874 г., № 23, стр. 1157—1158). Переславское училище в то время находилось в Даниловом монастыре, где настоятельствовал тогда архимандрит Иосиф. Этот человек имел способность быстро и безошибочно узнавать людей по их внутренним качествам. Когда в Даниловом монастыре появился молодой учитель Субботин, архимандрит Иосиф, после первого же знакомства с ним, составил о нем понятие, как о человеке скромном, степенном, рассудительном, и тогда же восчувствовал в нему глубокую симпатию. С течением времени он не только не разочаровался в Иване Алексеевиче, но еще больше полюбил его, особенно после того, как подметил в нем самые добрые качества — искреннее благочестие и строго-нравственное направление. Окончательно же Субботин «пленил» о. Иосифа своим проповедническим талантом. Однажды Ивану Алексеевичу довелось сказать слово в праздник преподобного Даниила, при цельбоносных мощах его. Слово это так понравилось настоятелю, что он, хотя и сан был хорошим проповедником, решился не выступать на проповедническую кафедру в монастырские праздники, пока находится под рукою Субботин, и предоставлять эту честь ему. Архимандрит Иосиф любил, чтобы Иван Алексеевич за богослужениями стоял вместе с ним в алтаре. Однажды, осенью 1812 г., за всенощной, когда стояли они вместе в алтаре, о. Иосиф случайно взглянул, сквозь резные царские двери, внутрь церкви, в отшатнулся в изумлении: «Боже мой,— воскликнул он,— московский ректор здесь! Что бы это значило?» В церкви, действительно, стоял ректор Москов. Славяно-Греко-Латинской академии, архимандрит Симеон, с некоторыми своими сослуживцами. Оказалось, что они бежали из Москвы, по случаю нашествия на нее французов, и, направляя путь свой к Вологде, остановились в Переславле, с намерением переночевать у знакомого им Даниловского настоятеля; прибыв в его монастырь, когда здесь шла служба, они прямо направились в церковь... Если о. Иосиф не служил, то он иногда, по поводу каких-либо неудобовразумительных мест в песнопении или чтении церковном, обращался к Субботину с вопросом о смысле их и сам давал ему на этот счет свои объяснения и толкования, иногда переводя неудобопонятное выражение или кратко определяя смысл чтения характерными латинскими фразами, так как оба владели латинским языком в совершенстве. Но сравнительно недолго пришлось пожить вместе, в одном городе и одной обители, архимандриту Иосифу и Ив. Ал.: во второй половине 1814 г. они расстались друг с другом. О. Иосиф в августе того года определен был, с оставлением в прежней должности настоятеля Данилова монастыря, ректором Владимирской духовной семинарии и потому должен был уехать во Владимир, а монастырем управлять заочно. Чрез несколько недель по отъезде его во Владимир, покинул Переславль и Иван Алексеевич: он, и по собственному желанию, и по совету о. Иосифа, отправился держать приемные экзамены в Московскую дух. академию, которая только что открылась тогда в Троице-Сергиевой лавре. Однако ж поступить в академию ему не удалось: во-первых, он явился сюда слишком поздно, уже после экзаменов; во-вторых, как оказалось, его все равно не приняли бы, потому что он был крив, а по предписанию Комиссии духовных училищ в академии могли быть принимаемы студенты лишь «без значущих недостатков в благовидности». Как горевал бедный колодой человек после такой неудачи! О какою сердечною болью оставил он академию, двери которой закрывались для него навсегда! Когда Ив. Ал., по поводу непринятия его в академию, объяснялся с инспектором академии, архимандритом Филаретом (впоследствии митрополит Киевский), вошел в инспекторскую комнату молодой бакалавр иеромонах Никанор (впоследствии митрополит С.-Петербургский) и, вслушавшись в заявление Субботина, что он не хуже других владимирцев, принятых в академию, и готов подвергнуться самому строгому приемному экзамену, обратился к нему с усмешкою: «уж не в профессора ли хотите вы к нам поступить?» Но о. Филарет молча отстранил своего сослуживца рукою, дав ему тем самым понять неуместность его шутки. Сам же Филарет был так деликатен, что с большою осторожностью, только намеком объяснил Субботину, что причиною, по которой нельзя править его в академию, служит его физический недостаток. Впоследствии И. А. с удовольствием вспоминал и об этом свидании с Филаретом и о кратком знакомстве с некоторыми студентами первого курса, особенно Ф. А. Голубинским,— с ним он сыграл несколько партий в шашки и притом победоносно. После неудачной попытки Ивана Алексеевича поступить в академию, преосв. Ксенофонт, из глубокого сочувствия в нему и из истинно-отеческого желания утешить его в горе, ободрить и поощрить в дальнейшей благоплодной педагогической деятельности, поспешил дать ему место учителя и инспектора в Суздальском духовном училище. Иван Алексеевич был глубоко тронут таким благорасположением к нему преосвященного. Оставаясь еще под живым впечатлением этого архипастырского внимания, он, чрез некоторое время по приезде в Суздаль, написал очень искусное стихотворение в форме rondeau, где, решая вопрос «кто грядет во след Христу» не мог не поставить в числе существенных признаков действительного последователя Христова покровительствования сирым, защищения обид иных и утешения скорбящих, т.е. как раз тех высоких проявлений истинно-христианской любви, которые сам испытал на себе именно со стороны преосвященного Ксенофонта. «Во след Христу грядет, кто свято, непреложно, Колико смертному во плоти сей возможно, Из чистыя любви, закон святый блюдет,— Сей верный Божий раб во след Христу грядет.
Во след Христу грядет, кто сирым покровитель, Обидимым отец, скорбящим утешитель, Трудящимся покой, во тьме ходящим свет, Сей верный друг людей во след Христу грядет.
Во след Христу грядет наш Пастырь несравненный; Мы ясно зрим сии в нем свойства драгоценны. Для славы Божией Он в мире сем живет. Христе! Храни Его,— Он в след Тебе грядет». В Суздале Ив. Ал. имел большое нравственное влияние не только на учеников, но и на сослуживцев, которые все, начиная со смотрителя прот. Смирнова, питали к нему самую искреннюю приязнь и почтение. Памятником близких, дружеских отношений между ним и смотрителем служит французская книжка сочинений Буало с следующею надписью: «Господину инспектору и учителю Ивану Алексеевичу Субботину, любезному моему сотруднику, дарю сию книжку со усердием. Протоиерей Дмитрий Смирнов. 1815 г. маия 8 дня». Усердная и полезная служба Ив. Ал. в Суздальском училище была оценена начальством по достоинству. Когда, в 1816 г., открывалось в гор. Шуе Шуйское духовное училище), для которого требовался на первых порах особенно энергичный и опытный инспектор, правление Владимирской семинарии сочло за наилучшее избрать на эту должность именно Субботина, Суздальского инспектора, как вполне отвечавшего таким требованиям места и времени. Друзья проводили его из Суздаля в Шую с сердечною скорбью и разного рода благожеланиями. «Скорблю душевно, — писал ему по латыни вскоре после того один из них, — скорбит также и Егор Афанасьевич Лебедев (священник Суздальской Воскресенской церкви, учитель и потом инспектор Суздальского дух. училища) в разлуке с тобою... Желал бы я, чтобы в Шуе ты нашел себе не менее искренних друзей, без которых жизнь, по моему мнению, тягостна. Да и какой-же добрый человек не оценит этого твоего прямодушия, которое я испытал?.. Скучаю по тебе, и буду скучать, и искренно желаю тебе всякого благополучия». Первое время пребывания Ивана Алексеевича в Шуе, еще до официального открытия здесь духовного училища, было для него очень хлопотливо. Кроме исправления необходимых инспекторских обязанностей, напр. введения хотя некоторой дисциплины среди нестройной толпы новичков-учеников и надзора за ними, он должен был, по поручению начальства, заниматься составлением речи и оды, для произнесения на торжестве открытия училища. Как речью, так и одою Субботин вполне украсил это торжество, которое происходило 24-го сентября 1816 года, при личном участия преосвященного епископа Ксенофонта и инспектора Владимирской семинарии, архимандрита Иосифа (Березина), и в присутствии многих духовных и светских лиц. В своей речи он весьма сжато и вместе обстоятельно выяснил великую важность и трудность дела воспитания и образования. Он раскрыл здесь именно ту мысль, что взявшие на себя великое дело «образовать ум и сердце юношей, развить их рассудок, сообщить познание добра и вкус к полезному и изящному» необходимо обязан наблюдать особенную осмотрительность и разборчивость в приемах своей деятельности, которые должны быть столько же разнообразны, сколько различны свойства ума и характера учащихся, и что в противном случае он понесет на себе нравственную ответственность пред обществом. «Преосвященнейший Владыко, — заканчивает свою речь Субботин, — вот сколь важное и сколь трудное поприще, на которое мы тобою поставлены! Чувствуем, что звание сие не по нашим силам; оно требует опытной мудрости. Впрочем надеемся, что благодать Божия, умудряющая младенцев, время, все под луною совершенствующее, и предшествующий нам пример твоей мудрости, с которою поучаешь ты свою паству, и нас образуют и помогут нам оправдать твое архипастырское избрание». Но если в речи своей Ив. Ал. рассуждает о деле воспитателей и учителей, то в своей оде он касается уже дела учащихся. Исходя из того положения, что «всему свое на свете время» и что отрочество есть пора особенно благоприятная для образования ума и сердца, наш поэт убеждает юношей воспользоваться молодостью для своего умственного и нравственного развития и выражает надежду, что они, при испрашиваемом благословении свыше, принесут в новом рассаднике просвещения добрые плоды трудов, как наставнических, так и своих собственных. «О юноши! Доколе все для вас спокойно,- Доколе совесть в вас чиста, Доколе мысли идут стройно, Доколе мира суета Не оковала вас цепями, — Теките правоты путями В назначенной для вас мете. Се вам наук открыто поле. Да, высших повинуясь воле, Трудитесь сердца в чистоте.
На подвиг сей спешите смело: Сам Пастырь, сам Монарх, сам Бог, Благословляя ваше дело, Дают вам счастия залог. Под их отеческим покровом Надеемся на месте новом В вас видеть новые плоды. Пусть всяк из вас успех покажет, И Архипастырю докажет И наши, и свои труды!» Об этой оде прошли лестные отзывы по всей епархии.
По вступлении на служб; в Шуйское училище, Ив. Ал. очень недолгое время оставался в светском звании. Женившись, в 1816 году, на дочери Юрьевского соборного священника Анне Николаевне Соколовой, он, 24 ноября 1818 г., преосвященным Ксенофонтом рукоположен во священника к Симеоновской церкви гор. Переславля-Залесского. Таким образом, Ив. Ал. был в одно и то же время и Шуйским учителем, и Переславским священником. Он почти безвыездно жил в Шуе, а в Переславле служил за него один из священников заштатных. Это имело, конечно, свои неудобства. В устранение их, о. Иоанн новым архипастырем Владимирским Парфением переведен был, в 1825 году, к церкви Шуйского упраздненного Троицкого монастыря. В училище он преподавал разные предметы и в разных классах. В октябре 1823 года назначен учителем латинского языка и арифметики в низшем отделении; 17 февраля 1826 г. определен учителем арифметики, географии и пения в высшем отделении, а с декабря 1827 г. стал преподавать в том-же отделении и латинский язык. Это был вообще заботливый, энергичный и гуманный педагог, зорко следивший за успехами и поведением учеников, но действовавший на них не строгостью, которая практиковалась тогда в духовных школах в широких размерах и нередко принимала характер вопиющей жестокости, а мягким, благодушным обращением с ними. Таким именно он представляется в воспоминаниях его многочисленных учеников. Достаточно сослаться на самые авторитетные свидетельства. Архиеп. Волынский Агафангел, бывший ученик Шуйского училища, в общем отзывавшийся об этом училище в высшей степени неблагосклонно, все-таки признавал И. А. Субботина, своего инспектора и учителя, одною из «светлых личностей», имевшей большое нравственное влияние на воспитанников. Другой известный архипастырь, также получивший первоначальное образование в Шуйском училище, Высокопреосвященнейший Тверский Савва, отзывался об о. Иоанне Субботине, как об учителе и инспекторе энергичном, умном и гуманном. Ивану Алексеевичу приходилось исправлять и смотрительскую должность во время отлучек смотрителя, протоиерея Василия Ивановича Смирнова, в село Васильевское, где он был настоятелем Троицкой церкви. О. смотритель каждый раз с спокойным духом отправлялся в свое село, так как хорошо знал, в какие надежные руки передавал он кормило правления училищем («Инспектор, учитель Субботин,— говорилось в донесении семинарского правления академическому о наставниках Шуйского училища,— оказывает к должности своей особенную ревность. Он, кроме обыкновенного за учениками присмотра чрез старших, сам почасту хаживал по ученическим квартирам, стараясь узнать обстоятельнее поведение учеников; а во время необходимой смотрителя отлучки в село Васильевское порученную ему должность отправлял с великою точностью и усердием». Дело об увольнении смотрителя Шуйского училища протоиерея В. Смирнова от училищ. службы. Архив Моск. дух. ак. 1827 г. № 86.). В училищных должностях о. Иоанн находился до ноября 1880 года, когда вынужден был отказаться от них по неприятным для него обстоятельствам. Новый смотритель училища захотел взять себе уроки латинского языка, преподававшегося Субботиным, и начал домогаться осуществления этого желания чрез тогдашнего ректора семинарии, своего товарища по академии. Легко поддававшийся влиянию других, о. ректор не мог не воспользоваться первым удобным случаем, чтобы порадеть близкому человеку. На приемном экзамене в семинарии некоторые ученики Шуйского училища неудачно ответили по латыни. Этого было достаточно, чтобы семинарское правление, руководимое о. ректором, признало священника И. Субботина неспособным учителем латинского языка. Оно не только сделало строгий выговор ему за малоуспешность учеников, но и перевело его на другой предмет (греческий язык), с предоставлением, разумеется, самому смотрителю преподавания латыни. Таким распоряжением семинарского начальства Ив. Ал., конечно, не мог быть доволен. Особенно было обидно ему то, что начальство так торжественно признало его неспособным преподавать не географию или нотное пение, а именно латинский язык, который он знал в совершенстве, на котором писал и говорил и которому учил с таким наслаждением и увлечением. Для облегчения своей скорби, он письменно поделился ею с знакомым ему ректором Калужской семинарии, архимандритом Владимиром (впоследствии епископ Тобольский и Сибирский). О. архимандрит Владимир отнесся в нему с самым теплым участием. «Любезный о Христе брат и друг Иван Алексеевич, — отвечал он Субботину, — жалею, очень жалею о неудовольствии, встретившемся с вами; но с кем подобного не бывает? Недоброжелатели ваши не столько другим и вам, сколько себе вредят. Оставьте их. На сей же почте я писал к о. ректору Владимирскому и советовал ему поближе взглянуть на вас, и, кажется, он должен меня послушать. Как я знал его в академии, он человек добрый, только может быть легковерен; а это мутит и чистую воду. Если же он меня не послушает и не оставит вас на латинском классе, и если вы точно замечаете, что ваше служение при училище для него не нужно, то melius est ехиге, quam excogi. Не столько вы об училище, сколько училище должно сожалеть об вас. Не знаю, как смотрит на сие владыка ваш. Кажется, он всегда думал об вас очень хорошо. Не изнемогайте, но паче благодушествуйте». Но архим. Владимир уже запоздал с своим ходатайством за священника Субботина и с советами ему: о Иоанн, после постигшей его неприятности, нашел для себя нравственно невозможным долее оставаться при училище и потому подал просьбу об увольнении его от всех училищных должностей, которое и было дано ему без малейшего замедления. Так расстался со службою в Шуйском духовном училище тот, кому оно обязано своим первоначальным устройством... Иван Алексеевич Субботин иного сделал для возбуждения в Шуйском обществе сочувствия к новооткрытому духовному училищу. Для этого он всегда старался, между прочим, как можно торжественнее и интереснее обставлять училищные публичные экзамены, на которые собирались все почетные представители города. На этих экзаменах ученики произносили разные стихи и разговоры, которые составлялись именно Иваном Алексеевичем. Он же сочинял стихи и для рекреаций. Как-бы взамен оставленных училищных должностей, о. Иоанн Субботин вскоре после того получил особенные должности по епархиальному ведомству. Переведенный в 1831 году от Троицкой церкви к Старому Покровскому собору, он в том-же году был назначен членом Шуйского духовного правления, депутатом и увещателем. Отсюда видно, что преосвящ. Парфений, думавший, по замечанию Калужского ректора Владимира, об о. И. Субботине «очень хорошо», оказывал ему большое внимание и доверие. Должность члена духовного правления сразу выдвинула о. Иоанна из среды городского и окружного сельского духовенства, потому что это правление представляло собою, так сказать, консисторию в миниатюре, служило вспомогательным органом самой епархиальной власти, и члены его облечены были значительными правами и преимуществами. О. Иоанн Субботин с ревностью проходил пастырскую службу и все возложенные на него должности. Как служитель алтаря Господня, он отличался любовью к совершению богослужений и всегда отправлял их истово и благоговейно. Он старался располагать прихожан к поддержанию и увеличению благолепия храма Божия, и успевал в этом. При нем к Покровскому собору пристроены приделы; над ними воздвигнута колокольня; для нее слит большой благозвучный колокол; вся церковь окружена каменною оградою с красивыми чугунными решетками; ризница же пополнилась многими весьма дорогими богослужебными принадлежностями. Как пастырь церкви, о. Иоанн зорко следил за поведением своих духовных чад и стремился развивать и воспитывать их в нравственном направлении. В последнем случае ему много помогал его проповеднический талант. С самых первых лет священнического служения своего о. Иоанн зарекомендовал себя, как выдающийся проповедник. Проповеди его всегда вызывали лестные отзывы со стороны слушателей, ощущавших на себе их действенность. Шуйские духовные цензоре также отзывались с похвалой о проповедях о. Иоанна. О. Иоанн старался развить свой проповеднический талант не только частыми собственными упражнениями в составлении поучений, но и ревностным чтением образцов церковного красноречия. Слова отцов и учителей Церкви и произведения лучших отечественных и иностранных проповедников были, можно сказать, настольными его книгами. С течением времени проповеди о. Иоанна сделались еще обстоятельнее и назидательнее, так что сам преосвященный Парфений, этот строгий ценитель гомилетической литературы, обратил на них благосклонное внимание и находил их достойными одобрения. На одной тетради проповедей о. И. Субботина имеется следующая собственноручная надпись епископа Парфения: «читал с удовольствием». Отсюда, путем непосредственного ознакомления с поучениями о. Иоанна, преосвященный приобрел полное доверие к его проповедническому таланту. Бывало, Шуйский цензор в расписании очередного проповедания слова Божия в городском Воскресенском соборе назначит проповедь на какой-либо высокоторжественный день другому священнику, а владыка Парфений, без всякой церемонии, зачеркнет и напишет: «не по силам; сказать Субботину». Вообще талантливое и благоуспешное проповедание слова Божия как-то особенно ярко блистало на светлом фоне всей пастырской деятельности о. Иоанна. Неудивительно, что этот пресвитер, вообще прилежавший добре ко всем своим обязанностям, паче же труждавшийся в слове и учении, удостоился и сугубые чести: в 1845 г. он возведен в сан протоиерея (До протоиерейства о. Иоанн получил три награды: набедренник (1819 г.), скуфью (1830 г.) и камилавку (1841 г.), и после принятия протоиерейства — также три знака отличия: наперсный крест (1850 г.), крест в память Севастопольской войны в орден св. Анны 3-й степ. (1856 г.)). Из клировых ведомостей открывается именно, что он получил протоиерейское достоинство, как вообще «за долговременное и тщательное прохождение должностей», так в частности и «за благоуспешную ревность к проповеданию слова Божия». Впоследствии, при новом архиерее, преосвящ. Иустине, по его, кажется, желанию и по просьбе Шуйских граждан, о. Иоанн издал небольшое собрание своих поучений. Оно было весьма сочувственно встречено обществом и заслужило одобрение некоторых иерархов. «Зная ваши дарования в проповедании слова Божия, — писал о. Иоанну Черниговский архиепископ Павел, — поручил я консистории оповестить духовенство Черниговской епархии к приобретению поучений ваших покупкою». Ярославский архиепископ Евгений, прочитав книжку проповедей Субботина, заподозрил в авторе их человека с высшим богословским образованием, и потому, в собрании всех наставников семинарии, обратился к ним с вопросом, не знают ли они, из какой академии протоиерей гор. Шуя И. Субботин, которым напечатаны весьма назидательные и обработанные поучения? — Кстати заметить, проповеди прот. Субботина выдержали три издания (в 1851,1855 и 1857 гг.). Протоиерей И. А. Субботин умел соединять в себе с простотой, обходительностью и приветливостью сознание собственного достоинства. Пред знатными и влиятельными лицами он был почтителен и предупредителен, но без малейшего вида унижения и угодливости; с людьми низших классов был неизменно обходителен, ласков и прост, но так, что при этом немыслима была с их стороны какая-либо фамильярность в отношении к нему. Это уменье о. протоиерея всегда держать себя с достоинством, при его уме и рассудительности, снискало глубокое уважение к нему во всех слоях Шуйского общества. Он имел обширный круг самых усердных и преданных почитателей. К числу их принадлежал и помещик пригородного села Юрчавова, камергер двора Его Величества, Николай Андреевич Кашинцев. Находя приятными и назидательными свидания с о. протоиереем Субботиным, он часто приглашал его к себе в Юрчаково. На память об этих свиданиях, Ник. Андр. подарил ему чрезвычайно редкую «для немногих напечатанную» книжку своего сочинения под заглавием: «Гробница Императора Николая' I-го» (Книжка эта, в предисловия которой сказано, что она напечатана для немногих, составляет, действительно, большую библиографическую редкость. Она посвящена «его высокопревосходительству К. Е. Мандерштерну» и содержит в себе рассказ автора о поклонении его гробнице Николая 1-го и о встрече его в Петропавловском соборе с Императором Александром Николаевичем.). На этой, изящно изданной, книжке имеется следующая надпись: «Почтеннейшему отцу протоиерею и кавалеру Иоанну Алексеевичу Субботину на намять назидательных бесед его в селе Юрчакове. СПБ., 24-го июля 1858 года». Вообще Кашинцев всегда и неизменно питал приязнь и уважение к о. Иоанну, хотя и отличался обыкновенно непостоянством своего характера и до некоторой степени своенравием (Вот что говорит о Никол. Андр. Кашинцев бывший опекун его и Владимирский губернатор,
князь Долгоруков: «Николаша... в юности казался очень тих, никаких страстей в нем не было приметно, но как развернулся ус, то и нрав начал развертываться: он оказался своеобычлив». Капище моего сердца. Сочин. кн. Н. М. Долгорукова. М. 1874 г. стр. 140.). Шуйские граждане так уважали о. Иоанна Субботина, что считали за особенную честь отдавать ему своих детей «в науку». Эти учебные занятия о. Иоанна в домах Шуйского купечества вспоминались с благодарностью его учениками. У наиболее видных купцов того времени, Киселевых и Посылиных, он учил всех почти детей. Столь памятный Шуйским жителям миллионер Иван Демидович Киселев, человек весьма умный, предприимчивый, ведший в широких размерах торговлю и необычайно благотворительный, устроивший в Шуе превосходную больницу, известную под именем «Киселевской», был ученик именно о. Иоанна Алексеевича. Опытный и способный педагог из своих учеников образовывал в выводил в общество весьма грамотных, развитых, а главное — нравственных, богобоязненных людей (Брат И. Д. Киселева, у о. Иоанна не учившийся, а получивший образование в светских школах, был виновником полного разорения славного некогда Киселевского торгового дома.). Особенно большое уважение, преданность и доверие оказывали о. Иоанну Субботину его духовные дети — Покровские прихожане. Без его совета, без его нравственного участия они редко обходились даже в обыденных житейских делах: что сказал батюшка о. Иоанн, то получало для них силу закона, то и прилагалось ими немедленно к делу. Такою преданностью, уважением и доверием к нему отличались, главным образом, семейства почетных граждан Корниловых и Поповых. Это были в полном смысле духовные дети его, делившиеся с них своими радостями и печалями, обращавшиеся к нему за советами в затруднительных обстоятельствах жизни и находившие в нем самого близкого и дорогого для них человека, искреннего радетеля об их не только высших духовных интересах, но и о житейском благополучии. По характеру мягкий, спокойный, благодушный, о. протоиерей вносил и во весь строй своей домашней жизни начала мира и безмятежия: у семейного очага его ютилась одна тихая, ровная любовь. Свободные часы о. Иоанн обыкновенно посвящал чтению книг, и не только духовных, но и светских. Все, что казалось ему из прочитанного замечательным или просто лишь интересным, он заносил в особую книгу, подразделенную на разные отделы. В этой книге можно найти и выписки из творений Св. Отцов и Учителей Церкви, и проповеди Филарета и Иннокентия, и Историческую Записку географа Арсеньева о городе Шуе, и полную родословную Романовых (?), и извлечения из разных статей светских специальных ученых журналов, и патриотические стихотворения некоторых авторов из времени Севастопольской компании, и милые стишки Ломоносова: «Услышали мухи медовые духи», и лучшие из басен Дмитриева и Крылова, и проч. и проч. Здесь же есть одно и собственное стихотворение о. И. Алексеевича «Надпись на книге Эмина Путь ко спасению», подаренной какому-то Василью Панкратычу 26 апреля 1836 года: «Дарю тебе, любезный мой земляк, Не повесть и не сказку, А верную указку, Путь ко спасению найти возможно как...» Вообще о. Иоанн не оставлял никогда своих упражнений в стихотворстве. Одному из именинников он послал приветствие с нравственным наставлением, начинающимся так: «Имянинник дорогой! Ты иди прямой дорогой, Будь блюститель жизни строгой...» Любил о. Иоанн, по старой памяти, читать и латинских классиков, — любимыми его авторами были Цицерон в Вергилий. Удалось ему на Шуйской ярмарке купить латинскую книжку писем Феофана Прокоповича, — и с каким наслаждением он ее читал, восторгаясь прекрасным латинским языком автора! Очень интересовался о. И. Субботин литературными и другими памятниками старины, и особенно — местной. В Отечественных Записках за 1826 год напечатано письмо его к редактору, которое ясно показывает, что об о. Иоанне Алексеевиче, как любителе древностей, известно было и не одним жителям Шуи. Оно написано именно в ответ на просьбу редактора сообщить ему о Шуйских достопримечательностях и составить хотя краткий исторический очерк города Шуя. В указанном письме, между прочим, любопытны сведения о редкостях в доме Киселева. «Большая часть их, — пишет о. И. Субботин, — состоит из оригинальных картин и вещей, редких по дороговизне, а не по древности. Из рукописей старинных знаю у него только записи известного путешественника ко святым местам Барского, своеручно им писанные, с которых напечатана книга: «Странствования ко святым местам Василия Григорьевича Барскаго». При сей книге довольно рисунков, со святых мест и чудотворных икон им снятых; также есть и паспорта, выданные ему начальниками палестинскими и римскими, на греческом и латинском языках. Есть у него (Киселева) и старинных медалей довольно, но я, по неопытности моей в гербоведении, ни ему не мог, ни вам не могу дать никакого познания о них. Г. Киселев есть любознательный изыскатель редкого. Много у него ученых любопытных примечаний на заблуждения Штиллинга и других ему подобных, но он не всем все скоро показывает». На просьбу или приглашение редактора Отеч. Записок составить исторический очерк города Шуи, о. Иоанн отвечает: «Начертать историческия сведения о гор. Шуе могу я разве по одним устным преданиям, но для сего мне нужно будет войти в разсуждение предварительно с другими лицами». О. Иоанну Субботину суждено было отыскать неизвестный дотоле драгоценный манускрипт — подливное письмо Святителя Митрофана Воронежского к Шартомскому архимандриту Александру. Около 1835 года о. Иоанн, по поручению епархиального начальства, производил ревизию церковного имущества Шуйского Воскресенского собора и Николо-Шартомского, близ Шуи, монастыря. Любознательный ревизор воспользовался благоприятным случаем, чтобы просмотреть богатый монастырский архив. Здесь, в связке пыльных, небрежно хранившихся, старинных бумаг, он нашел это собственноручное письмо Святителя Митрофана. «Боже мой, какая драгоценность», говорил он, целуя рукописание Угодника Божия, мощи которого были открыты лишь незадолго пред тем. Открытие этого письма было чрезвычайно радостно встречено к православном Русском мире, потому что оно дало новые, весьма драгоценные, данные для биографии Святителя. «За дорогой подарок ваш, — писал Костромской епископ Павел знаменитому ученому А. В. Горскому, который прислал ему песнопение в честь Святителя Митрофана, — позвольте поплатиться вам также важным подарком. Вы из описания Унженского Макариева монастыря прежде гадали, что Святитель Митрофан до монашества находился в супружеском состоянии. Догадка ваша совершенно оправдалась. Вот вам в копии граммата Святителя Митрофана, найденная в Шартомском Николаевском монастыре, что близ гор. Шуи, и доставленная ко мне Преосвященнейшим Парфением, архиепископом Владимирским. В ней ясно сказано, что св. Митрофан имел сына по плоти Ивана и сам в мире именовался Михаил. Открытие весьма важное... Для меня же стечение обстоятельств весьма замечательное: от вас получил песнопение во славу св. Митрофана 18-го числа, а от Преосв. Парфения граммату — 19-го. Сие величайшую доставило мне радость и утешение. О граммате можете довести до сведения и Высокопреосвященнейшаго митрополита Филарета при удобном случае». Если Преосв. Павел считал замечательным то обстоятельство, что он два дня подряд получал предметы, соединенные с именем Святителя Митрофана, то тем более нужно признать удивительным и знаменательным факт открытия письма сего Угодника Божия не кем-либо другим, а именно его-же односельчанином, Антилоховским же уроженцем, свящ. Субботиным. О. Иоанн, как человек наблюдательный и аккуратный, любил вести календарные записи pro memoria. На пробельные листы календарей он заносил все, что находил в каком-либо отношении достопамятным: выдающиеся события в своей личной и семейной жизни, городские и иногородним происшествия, перемены погоды, и проч. Все эти заметки о событиях, относящихся к разным годам, записывались в порядке месяцев. Приведем здесь только некоторые из этих записей, касающиеся обстоятельств семейной жизни о. протоиерея. «С 14-го на 15-е октября 1825 года в ночи родилась дочь Анастасия; окрещена 16 ч., воспринята от купели Шуйск. городничим П. Е. Шульгиным в тещей Марьей Ивановной» (Анастасия Ивановна в замужестве за протоиреем Спасской церкви в гор. Шуе М.В. Миловским). «1845 года октября 23-го дня (вторн.), в 3 часа по-полудни скончался в Москве, в Екатерининской больнице сын мой Иоанн, студент Московской духовной академии; погребен 27-го дня в Новоспасском монастыре у ограды с восточной стороны пред третьей аркой с угла севернаго; вокруг могилы его — памятники Евреиновой и Хотяинцова. Жития его 22 года 8 месяцев и 6 дней. Эпитафия: «Почил здесь от трудов Искавший мудрости следов Студент Иван Субботин». «1827 года на 13-е ноября, в 6 часу по-полудни родился сын Николай; воспринят от св. купели Горицким о. Матфием с тещею Марьей Ивановной 14-го ноября». «1854 года декабря 2-го дня я получил от сына Николая радостное известие, что он утвержден Св. Синодом в степени магистра (Николай Иванович Субботин, заслуженный ординарный профессор Московской духовной академии.). В тот же день продал Московскому книгопродавцу А. Г. Кузнецову 200 книжек моих поучений и 30 руб. серебром». Любил также о. протоиерей поддерживать переписку с своими знакомыми, которые жили вдали от него. Сохранилось несколько писем к нему архипастырей: Аркадия Пермского, Павла Черниговского, Иосифа Смоленского, Владимира Тобольского и одно письмо (на латинском языке) ректора Московской духовной академии, архимандрита Сергия, митрополита Московского. В высшей степени характерны письма преосв. Иосифа Смоленского, жившего уже на покое в Киевопечерской лавре; заслуживают внимания и обстоятельства, по которым они были нисаны. В конце апреля 1839 г. один из Шуйских жителей, некто Иван Яковлевич, собрался в Киев на богомолье. Угнав об этом, о. И. Субботин написал ему на листочке толстой, серой бумаги записочку такого содержания: «Иван Яковлич! Наведайся пожалуйста в Киеве, жив ли Преосвященнейший Иосиф. Если жив и ты найдешь случай принимать от него благословение, то попроси онаго от Его Преосвященства и мне, с изъявлением ему моего высокопочитания». Язык довел Ивана Яковлевича до Киева и дал ему возможность узнать здесь, что преосв. Иосиф, по милости Божией, жив и что в известные часы можно видеть его и принять от него благословение. Услужливый и простодушный Иван Яковлевич, при свидании с преосвященным, сделал даже больше того, о чем просил его в своей записке к нему о. Иоанн: он самую эту записку, написанную на первом попавшемся клочке грубой бумаги, заблагорассудил вручить преосвященному. Старец-святитель прочитал ее и тут-же, на обороте ее, начертал своим старческим почерком следующие строки: «Жив еще грешный Иосиф, и просит святых молитв честнейшаго отца иерея Иоанна Алексеевича Субботина и желая ему всех благ, пребудет всегда усердным его смолитвенником. Июня 9 ч. 1839 г. Киевопечерская лавра». — Чрез восемь лет после того собрались на поклонение Киевским святыням некоторые из семейства Шуйских купцов Посылиных. О. Иоанн Субботин, до которого доходили олухи, что преосв. Иосиф еще жив, решился воспользоваться этим случаем, чтобы нависать старцу-святителю письмо с выражением теплых чувств уважения, преданности ему и сыновней любви к нему. На это письмо преосв. Иосиф прислал, с теми-же Посылиными, следующий глубоко-трогательный ответ о. Иоанну: «Честнейший в протоиереех Иоанн Алексеевич! Очень обрадовали вы меня вашим любезным писанием. Всеусердно благодарю вас за память о мне, дряхлом старике. Да радует, да утешает вас выну Господь Вседержитель! Все отрадныя благословения Его да пребывают на вас, возлюбленный о Христе брат мой, и на благодатном семействе вашем. Мой век скончавается. Об одном прошу вас: как услышите о моей кончине, помяните меня у престола Господня, помолитесь Обладающему живыми и мертвыми, да дарует мне истинный покой в вечности, простив вся грехопадения моя. Вашея пречестности усерднейший почитатель и смолитвенник болящий старец Епископ Иосиф. Посылины очень вас любят и уважают. Я с удовольствием слушал истинныя вам похвалы почтенной Евдокии Михайловны. Июля 7 ч. 1847 г. Киевопечерская лавра». Едва протоиерей И. А. Субботин достиг периода старости, как начал быстро слабеть силами. В храмовый праздник, 1-го октября 1859 года, он совершил церковное служение уже изнуренный болезнью, хотя и произнес поучение тем-же твердым и выразительным голосом, которым всегда отличался. Это служение и это поучение его были последними. Постепенно усиливавшиеся старческие недуги (особенно слабость ног) более уже не выпускали его из дома, так что он вынужден был испросить себе увольнение на покой. Это увольнение последовало в январе 1860 года. Видя в постоянном усилении своих недугов несомненный признак приближения смерти, о. протоиерей озаботился приготовиться к ней должным образом: несколько раз он исповедывался и приобщался, а когда сделался совсем слаб, был особорован. 19-го мая 1860 года, накануне своей смерти, о. Иоанн чувствовал себя несколько лучше, и даже наслаждался чтением какой-то латинской книжки. Но в ночь на следующее число его поразил легкий паралич. Днем больному становилось все хуже и хуже, так что нашли нужным прочесть ему «отходную». Когда для этого стали искать в доме его требник, он, все время находившийся в полном сознании, но уже почти совсем потерявший способность владеть языком, с усилием прошептал: «киевский... в комоде... внизу...». В указанном месте, действительно, отыскался требник киевской печати, по которому и был прочитан канон на исход души. Между тем у постели старца собрались его близкие — родные и знакомые. Все они находились в благоговейном трепете, под влиянием наступавшего часа смерти, и не сводили скорбных взоров с умиравшего, который чуть слышно дышал. Вдруг он весь встрепенулся и, с просиявшим лицом, с улыбкой на устах, прошептал: «Иосиф!.. Иосиф!» Ясно, что ему представился кто-то по имени Иосиф. У присутствовавших, разумеется, начались на этот счет разные догадки и предположения. «Не Осип ли Тимофеич показался тебе?» — спросила умиравшего жена его, но он сделал отрицательное движение головою. О. протоиерей видимо напрягал все усилия шевельнуть языком, и не мог. Так прошло несколько томительных минут. Наконец, с необычайным усилием и отрывисто, он прошептал: «приходил... преосвященный...». Тогда зять о. Иоанна, свящ. М. В. Миловский, спросил его: «батюшка, не покойный ли это преосвященный Иосиф Смоленский?» Умиравший обрадовался и произнес: «да, да!» Спустя немного после того, в исходе 9-го часа вечера, протоиерей Иоанн Алексеевич Субботин предал дух свой Богу духов. «Знать, батюшка городной скончался, — царство ему небесное!» — закрестились чтившие его жители Шуи, услышав, среди вечерней тишины, редкие, унылые удары большого колокола Старо-Покровского собора. Умерший тотчас же был облачен. На груди его положили евангелие, ии самим тщательно переписанное. Отпевание почившего было совершено на третий день, при многочисленном стечении народа со всего города и окрестных мест. Прекрасное слово в память о. протоиерея сказал достойный преемник его, священник А. И. Казанский. «Господь, содержащий в деснице своей все концы земли и жребий всех людей, — говорил проповедник, — воззвал к вечному покою своего служителя, подвигом добрым подвизавшагося во славу святаго имени Его и для спасения ближних. Пред нами погребальный одр с бездыханным телом в Бозе почившаго протоиерея Иоанна. Столько лет возносивший в сем храме молитвенный свой глас о людех, он ныне является здесь безмолвен, ожидая над собою исходнаго пения; благословлявшая рука его не благословляет, уста его, столь часто с этого священнаго места возвещавшия слово евангельской истины, запечатлены вечным молчанием. Долго томился он под бременем тяжкаго недуга... Неоднократно Господь в освящающих своих таинствах приходил утешать изнемогавшаго телом, но не духом, своего служителя. Силы постепенно истощались, — и наконец унылый звук колокола в вечернем сумраке возвестил нам, что служитель Божий почил сном смертным». Выяснив, затем, в назидание слушателей, понятие о смерти, как успении, и указав на то, что она для людей верующих и благочестивых никогда не была и не может быть предметом ужаса и скорби, — проповедник обращается в почившему с такими заключительными словами: «Усопший служитель церкви Христовой! Тебя не смущал грозный призрак смерти, ибо ты мог сказать словами Апостола: подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох (2 Тимоф. 4, 5). Мы уповаем, что, по милосердию Господа, которому ты служил, принося безкровную жертву, тебе соблюдается и венец правды». С разрешения преосвящ. Иустина, почивший похоронен в ограде Покровского собора, против среднего полукружия алтаря главной церкви. Впоследствии на могиле о. протоиерея И. А. Субботина поставлен был сыном его бело-мраморный памятник, в виде утвержденного на камне четырехконечного креста с лежащею у подножия его раскрытою книгою, на которой вырезаны утешительные слова Златоуста: «Никто же да боится смерти, свобода бо нас Спасова смерть». Священник Н. Миловский (Из № 7 и 9 «Владимирских Епархиальн. Ведомостей» за 1894 г.) Жена: Анна Николаевна (ур. Соколова). Родилась в 1799 г. Дочь священника собора г. Юрьев-Польского Николая Ивановича Соколова (умер до 1830 г.) и его жены Марии Ивановны (1761- 1840 гг.). Была женщина умная, несколько властная, с характером. Заботилась об обездоленных, нищих. В их доме квартировали десяток учеников духовного училища, и она рада была помогать им. Умерла 26 августа 1872 г. Похоронена в ограде Покровского храма г. Шуи. Дети: Иван, Анастасия, Николай.
Иван Иванович Субботин родился в Шуе 17 февраля 1823 г. Это был очень умный, добрый и скромный человек. Во время учения во Владимирской семинарии он пользовался искреннею приязнью товарищей и расположением наставников и самих начальников — инспектора Евфимия (с которым после переписывался) и ректора Поликарпа. Сам преосв. Парфений оказывал большое благоволение Ивану Ивановичу и, по переходе его в академию, не переставал помнить его и любить. «6-го февраля (1845 г.) был я у Владыки, — пишет о. Иоанн своему «Ванюшеньке» в академию, — вспомнил Владыка о тебе; шутил, хорошо ли мать кормила тебя в святки; радовался, что так хорошо устроена судьба твоя и, благословив меня благословением благостным, отпустил с миром». «Хорошо устроенной судьбой», Ивану Ив. Субботину пришлось попользоваться недолго. По переходе на второй курс, он усиленными научными занятиями надорвал свое здоровье и получил чахотку. Академическое начальство отправило его для леченья в Московскую Екатерининскую больницу. Отсюда он несколько раз писал родителям о своей тяжкой болезни; но письма, как оказалось, по небрежности больничных служителей, на почту не сдавались и по назначению не доходили. Только прибывшие в Москву приказчики Шуйских фабрикантов Поповых, случайно узнав о нахождении Ив. Ив. в больнице, навестили его и, по возвращении в Шую, рассказали об его опасном положении о. Иоанну. Этот немедленно отправился в Москву, но застал дорогого сына уже бездыханным. Бедный юноша умер 23 октября 1845 г. одинокий, не дождавшись одного только дня до приезда своего отца. На донесении Инспектора академии о смерти студента Ив. Субботина митрополит Филарет написал: «Неизлишне было сказать, из которой епархии» (Дела Внутр. Правл. Моск. дух. акад., 1845 г. № 64). Должно быть, до митрополита дошли слухи о торжественных похоронах какого-то студента дух. академии Субботина, и потому пожелал получать некоторые сведения о нем. Ив. Ив. Субботин, действительно, как-бы в воздаяние его смирения, похоронен был очень торжественно — не на простом кладбище, а в знаменитой ставропигиальной Новоспасской обители, при чем монашествующие встретили в монастырских вратах гроб юноши и проводили до могилы. Такие похороны устроил Ивану Ивановичу очень любивший его Н. А. Кашинцев, состоявший на самых приятельских отношениях с Новоспасским архимандритом Аполлосом.
Николай Иванович Субботин (1827—1905) — русский историк церкви, заслуженный профессор Московской духовной академии, тайный советник. Родился в г. Шуя Владимирской губ.
