Жизнь в нашем тихом городке текла спокойно, между тем кругом совершались такие события, которые докатывались до нас, гимназистов, и заставляли обо многом подумать. В 1876 г. восстали за свою свободу против турецкого владычества босняки и герцеговинцы (южные славяне). Мы живо откликнулись на эти события, собирали деньги для восставших. Потом началась русско-турецкая война, как нам объясняли - в защиту славян, а в действительности цель войны заключалась в том, чтобы обеспечить русской буржуазии новые рынки для сбыта товаров на Балканах. Внутри России тоже было неспокойно: происходили неоднократные покушения на царя, на улицах Петербурга один революционер убил шефа жандармов Мезенцева и т.д. До нас доходят известия о казнях революционеров (Осинского, Лизогуба, Чубарова и многих других), об арестах. Начинаются аресты и в самом Владимире. Будучи во втором-третьем классах, мы услышали, что арестованы бывший наш гимназист - Орест Аппельберг (студент-медик пятого курса), С.Л. Миловзоров, Н.И. Иванов-Охлонин и др. Эти аресты, а затем ссылка арестованных в Сибирь произвели на нас, подростков, большое впечатление. Мы сочувствовали арестованным, но в то время совсем не знали, почему и за что их арестовали. Происходившие события нас сильно встряхнули: хотелось знать, за что же в самом деле борются революционеры, которые, как мы слышали, не страшились ни арестов, ни каторги, ни виселицы. Людей, могущих все это объяснить, около нас не было. Мы решили обратиться к книгам, но во Владимире в то время не было ни одной публичной библиотеки, если не считать так называемой епархиальной библиотеки, в которой были книги, главным образом, религиозного направления. Однажды я с товарищами зашел в эту библиотеку
и спросил какую-то научную книгу, чуть ли не по политической экономии. «Батя» в рясе, заведовавший выдачей книг, опасливо посмотрел на нас, точно боялся заразиться от нас какой-либо прилипчивой болезнью. Наша гимназическая библиотека была настолько скудна, что в ней не было ни Тургенева, ни Толстого. Своих книг товарищи тоже не имели. Поэтому в 1880 г. мы, четвероклассники, решили образовать кружок, целью которого - помимо присущего юношеству стремления к товарищескому общению - было желание, во что бы то ни стало, иметь свою тайную библиотеку. Такую библиотеку мы создали, и она стала предметом нашей горячей любви, неустанных забот и тревожных опасений, как бы наше любимое детище не попало в руки гимназического начальства, а еще более - в лапы жандармов. Губернское Жандармское Управление располагало сведениями о существовании тайных библиотек и кружков, в том числе и в семинарии, начиная с 1884 г. При одном из обысков у семинариста Клавдия Тихонравова были отобраны номера журнала «Дело» со статьями Писарева и других авторов, отдельные номера журналов «Современник», «Русское слово», книга Г. Спенсера «Развитие политических учреждений», а Департамент полиции запросил сведения о семинаристе К. Благосклонове, который переслал в Санкт-Петербург рукопись «преступного содержания» под названием «Что такое студенчество». В те годы во Владимирской гимназии насчитывалось не более 200 человек учащихся, и хотя наш кружок объединял 15-20 человек, тем не менее, наша библиотека с каждым месяцем увеличивалась. Бедняки вносили на покупку книг последние гроши, а более состоятельные товарищи давали уроки и весь свой заработок передавали на пополнение библиотеки. Приобретать книги было тоже нелегко. Книжных магазинов во Владимире не было: для покупок пользовались случайными поездками в Москву, главными же нашими поставщиками были два-три московских букиниста. Они ежегодно приезжали к нам весною на ярмарку и раскидывали свои палатки с книгами. С увлечением мы перебирали привезенные книги, разыскивая среди них «Что делать?» Чернышевского, «Политическую экономию» Милля с примечаниями Чернышевского, «Положение рабочего класса» Флеровского, «Шаг за шагом» Омулевского, «Знамения времени» Мордовцева и другие любимые книги, которые мы не только перечитывали по нескольку раз, но иногда даже переписывали, ибо каждая такая книга ценилась в 25 рублей, что при нашем нищенском бюджете составляло целый капитал. Через три года настойчивых трудов у нас оказалась солидная по тем временам библиотека в 3000 томов. Хранить такую библиотеку в конспиративных условиях было делом нелегким, и мы решили превратить ее в публичную, но наши планы не осуществились: губернатор не утвердил врача А.Н. Златовратскую-Харламову, сестру писателя-народника Н.Н. Златовратского, ответственным лицом по библиотеке, а другого подходящего лица мы подыскать не могли. Основным ядром нашего кружка были гимназисты старших классов, но к нам примыкали и некоторые мелкие служащие. Поддерживали связь с кружком также бывшие наши гимназисты, московские студенты, которые привозили нам из Москвы нелегальные издания - «Земля и воля», «Черный передел», «Народная воля». Женщин в нашем кружке не было. Среди гимназистов того времени считалось предосудительным пройтись с гимназисткой по бульвару: такой гимназист подвергался злым насмешкам со стороны товарищей. Исключение составляли две гимназистки, примкнувшие к нам, когда мы и они были уже в восьмом классе (мужская и женская гимназии существовали отдельно). Это были - В.Н. Златовратская и Ольга Афанасьевна Варенцова, кончавшая восьмой класс гимназии во Владимире после Иваново-Вознесенской семиклассной гимназии.
Бюст О.А. Варенцовой на мемориальном комплексе «Красная Талка» в Иванове
Между ними была громадная разница: первая - веселая, жизнерадостная, с ярким румянцем на щеках, а вторая - бледная, худая, серьезная, в своем сером гимназическом платье похожая скорее на монашенку ... Порою мы, гимназисты, сливались с семинаристами, учениками духовной семинарии, которая, кроме общеобразовательных, имела еще два богословских класса, выпускавших будущих служителей культа. Тогда наш кружок состоял из пятидесяти-шестидесяти юношей. Наша библиотека иногда объединялась с тайной семинарской библиотекой, и тогда получался большой запас книг, но это можно было делать только при наличии подходящего помещения. В этом отношении нам однажды посчастливилось. Отец состоявших в кружке братьев Н. и А. Филаретовых ((Братья Н. и А. Филаретовы - сыновья архитектора А.П. Филаретова, женатого на Варваре Григорьевне, сестре известных представителей рода Столетовых - генерала Николая Григорьевича и ученого-физика Александра Григорьевича. Николай Андреевич (1863-1943), юрист, похоронен на Князь-Владимирском кладбище, Андрей Андреевич (1866-1942), врач-эпидемиолог, умер в блокадном Ленинграде.) имел на Троицкой улице дом, в котором и предоставил детям полуподвальный этаж, состоящий из трех больших комнат с отдельным ходом. В этом изолированном помещении и хранилась наша библиотека. Здесь мы и проводили вечера в спорах и разговорах. Так мы благоденствовали года полтора. Но однажды во время уроков увидали дым над тем местом на Троицкой улице, где была наша библиотека. Мы, гимназисты, с одной стороны Большой улицы, а семинаристы - с другой стороны этой же улицы (гимназия и семинария были на одной улице, но в разных концах) бросились на пожарище: действительно, горел дом Филаретова. Собралось человек пятьдесят членов кружка. Несмотря на сильный огонь, мы все-таки спасли нашу библиотеку, вытащили книги в сад. А вечером запрягли филаретовского ослика и приступили к спешной перевозке книг в другое помещение, охраняя маленькую тележку с обеих сторон, чтобы не растерять книги. Пришлось проезжать мимо полицейской части, но, к счастью, никто из начальства не видел этого торжественного передвижения библиотеки на ослике. А при других обстоятельствах могло бы возникнуть дело с участием... ослика в качестве свидетеля, а, пожалуй, и обвиняемого. Так эта библиотека и оставалась до середины 90-х годов XIX столетия в положении нелегальной, пока не была захвачена жандармами 14 мая 1895 года в квартире М.Л. Сергиевского. По распоряжению губернатора наши книги и книжные шкафы были проданы с аукциона. К счастью, их приобрела только что незадолго перед этим открытая городская библиотека. Жандармами было создано многотомное дело об участниках кружка последнего десятилетия (1884-1894 гг.). В новом доме не было такого обширного помещения, и нам приходилось переносить наши собрания за город, в овраги к Юрьевской заставе, где теперь кирпичный завод, а весной и осенью мы иногда брали лодки и ехали вверх по реке Клязьме до песчаного холма с сосновым лесом, там раскладывали теплину, пили чай, беседовали и пели песни ... Для современной молодежи, особенно для учеников старших классов теперешней средней школы, думаю, интересно будет знать, что читала молодежь пятьдесят-шестьдесят лет тому назад. ... Читали мы, прежде всего, русскую художественную литературу: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского, но особенно нам нравился Некрасов с его песнями о страданиях крестьян. В художественной литературе мы искали те идеальные типы, которым мы могли бы подражать в своей жизни, но, к сожалению, таких не находили. В литературе, как и в жизни, чаще встречались «лишние» люди: во время царизма они не могли найти дела, которое соответствовало бы их идеальным стремлениям. Онегин и Печорин были нам совершенно чужды, Рудин дорог был нам только своей смертью на баррикадах. Нежданов из «Нови» Тургенева был всего ближе к нашему миросозерцанию, но в нем не было ни силы, ни веры в свою работу. Тургеневский Назаров и герои романа Чернышевского Лопухов и Кирсанов были умные индивидуалисты и тоже не могли быть нашими героями. Но цензурным условиям художественная литература того времени не могла отразить образы героев-революционеров 70-80-х годов XIX столетия. ... Помимо классиков мы с увлечением читали: «Что делать?» Чернышевского, «Шаг за шагом» Омулевского, «Знамения времени» Мордовцева, «Сказки», «Ташкентцы», «Господа Головлевы» и «Современную идиллию» Салтыкова-Щедрина, «Подлиповцев» Решетникова, сочинения Златовратского, Глеба Успенского и др. Разобраться в литературе нам помогала критика: сочинения Белинского, главным образом, статьи о Пушкине, статьи Добролюбова о Гончарове, Тургеневе и Островском, статьи Писарева, которого мы читали с упоением и одно время под его влиянием «не признавали Пушкина». Иностранная литература тоже привлекала наше внимание: «Углекопы» Золя, «93-й год», «Несчастные» В. Гюго, «Один в поле не воин» Шпильгагена, «Эмма» Швейцера, «Принц-собачка» и «Париж в Америке» Лабуле и особенно «Историю одного крестьянина» Эркмана-Шатриана мы читали с увлечением. Из научных книг по экономике с особым интересом тогда читались - «Положение рабочего класса» Флеровского и «Основания политической экономии» Милля с примечаниями и дополнениями Чернышевского. К. Маркс высоко ценил обе эти книги. По поводу работы Флеровского Маркс писал: «Это настоящее открытие для Европы... Это - труд серьезного наблюдателя, бесстрашного труженика, беспристрастного критика, мощного художника и, прежде всего, человека, возмущенного против гнета во всех его видах, не терпящего всевозможных национальных гимнов и страстно делящего все страдания и все стремления производительного класса. Такие труды, как Флеровского и как вашего учителя Чернышевского, делают действительную честь России и доказывают, что ваша страна тоже начинает участвовать в общем движении нашего века» (письмо К. Маркса от 24 марта 1870 г. членам Комитета Русской Секции Интернационала). Имелся в нашей библиотеке и I том «Капитала» Маркса, который мы попросту похитили из библиотеки дворянского клуба: для дворян, по нашему мнению, эта книга совсем была не нужна. Правда, и у нас она в то время больше стояла на полке и почти не читалась: нас отпугивали первые три главы этого труда.
По истории Западной Европы у нас были: «История цивилизации в Англии» Бокля, «История умственного развития в Европе» Дрэпера, «История возникновения и влияния рационализма в Европе» Леки, «История крестьянской войны в Германии» Циммермана, «Пролетариат во Франции» Михайлова-Шеллера, «Гражданская война во Франции» Маркса (литографированное издание) и др. По русской истории мы читали то, что главным образом относилось к политическому устройству древней Руси и к крестьянскому движению: «Бунт Стеньки Разина» и «Северно-русские народоправства» Костомарова, «Вече и князь» Сергеевича. В древней Руси был верховный орган «вече» (собрание народа), который заведовал всеми государственными делами, нанимал для своей охраны князей и дружинников, порою прогонял их, говоря негодному князю: «путь тебе чист, пошел вон». Чтение таких книг заставляло нас думать, что теперь тем более государственными делами могут заведовать только народные выборные, никакие цари нам не нужны. По естествознанию и по первобытной культуре у нас были: «Происхождение видов» и «Происхождение человека» Дарвина и «Первобытная культура» Тэйлора. Здесь, конечно, перечислены далеко не все книги, которые у нас были. Указанные книги особенно рекомендовались, и каждый член кружка считал необходимым прочесть их в четырех старших классах гимназии, а если не успевал этого сделать в гимназии, то заканчивал чтение книг по приведенному списку уже в высшем учебном заведении. Читали мы очень много, а на собраниях о прочитанном много говорили, спорили о судьбах России, обсуждали доклады (рефераты), написанные на заранее заданную тему. Помню, Варенцова читала доклад о пролетариате во Франции (по Михайлову), а я о социалисте-утописте Роберте Оуэне. Книги мы покупали и читали по рекомендациям более старших и опытных товарищей. Большую пользу оказал нам изданный правительством в секретном порядке «Список книг, запрещенных к обращению в публичных библиотеках и читальнях». Раз правительство запрещает известные книги, значит, их следует читать, догадывались мы. Так список запрещенных книг превратился у нас в свою противоположность - в список рекомендуемых книг. Маленькая курьезная подробность: этот «список» мы получили от помощника исправника Смирнова, сын которого - хороший товарищ - был деятельным членом нашего кружка...
Губернская мужская гимназия Библиотека Владимирской губернской гимназии В среде гимназистов 1905-06 гг. в г. Владимире История подпольной библиотеки и тайного кружка Владимирской духовной семинарии Волнения во Владимирской духовной семинарии в 1905 г.
Молодежные движения во Владимирской губернии 1905-1919 гг.
