«Во Владимир мы прибыли в воскресенье во второй половине дня; всё население было на ногах, и так как погода была очень ясная, то высший свет также не побрезговал осмотреть ненавистных чужаков. Плотной колонной, у которой всё ещё была сила целого пехотного полка, несмотря на множество смертей, мы твёрдым шагом промаршировали в огороженный только барьером город; чем ближе мы подходили к базару, тем больше была толкотня, и время от времени поднимался беспорядок, в конце концов дошедший до того, что плебс толкнул стоявшего впереди зеваку в наши ряды и тем самым вызвал замешательство. Полились почётные звания schelma, franzuskisabak; несколько дерзких парней осмелились тронуть одного старшего сержанта из 21-го линейного полка, который носил на своём белом отвороте украшение Почётного легиона, и хотели оторвать ему крест, но удар кулаком огромного кирасира из 11-го полка привёл их в чувство. На балконе прекрасного дома находились нарядные господа и дамы, также присутствовали два русских офицера; беседа была очень оживлённой, и неудовольствие нами проявилось бы как-нибудь, если бы не офицеры, призвавшие к умеренности, но всё же на нас полетели яблоки и яблочная кожура», - писал в своих мемуарах Симон Эдуард Рюппель - участник наполеоновского похода в Россию.
В войну 1812 года Э. Рюппель служил унтер-лейтенантом вестфальского 2-го гусарского полка. 19 августа 1812 года в битве у Валутиной горы за Смоленском был ранен, попал в плен и отправлен в Оренбургскую губернию.
Пленение С.Э. Рюппеля в бою у Валутиной горы. Художник Карл Трост
Военнопленных французов конвоировали в отдалённые губернии: Астраханскую, Пермскую, Оренбургскую, Саратовскую, Вятскую с целью обезопасить русскую армию, численность которой была значительно меньше французской, а также уменьшить вероятность побега пленных, захвата ими оружия и т.п.
Партии военнопленных проходили и через город Владимир.
11 сентября 1812 года начальник Владимирского ополчения генерал-лейтенант князь Борис Андреевич Голицын в рапорте оренбургскому губернатору сообщал об отправленных из Владимира в Оренбург четырёх партиях военнопленных французской армии, из которых три шли под конвоем Владимирского ополчения и одна под конвоем Смоленского. В партии № 1 поручика Макарова находилось 174 человека нижних чинов и 17 дезертиров. Партия № 2 подполковника Языкова состояла из 12 обер-офицеров, 848 нижних чинов и 4 дезертиров. Партия № 3 капитан-лейтенанта Булыгина насчитывала 15 обер-офицеров и 465 нижних чинов. Под конвоем Смоленского ополчения шла партия пленных № 4 прапорщика Камсена в составе 135 нижних чинов и 17 дезертиров. Владимирская казённая палата снабдила первую партию военнопленных и конвойную команду кормовым и порционным довольствием до 15 ноября 1812 года, то есть до предполагаемой даты прибытия в город Оренбург. Вторая и третья партии пленных получили питание до города Симбирска, где конвой менялся, по 5 и 6 октября соответственно. Четвёртая партия была снабжена довольствием по 11 октября также до Симбирска.
Конвойная команда поручика Макарова состояла из одного сотенного, одного обер-офицера, шести урядников и ста воинов ополчения. На два месяца Макарову для содержания команды было выдано 315 рублей.
В распоряжении подполковника Языкова находились четверо сотенных, четверо обер-офицеров, 35 урядников и 614 воинов. На месячное содержание команды Языкову выдали 857 рублей 75 копеек.
Батальонный командир Булыгин получил на месяц на трёх обер-офицеров, 23 урядников и 350 воинов ополчения 438 рублей 75 копеек.
Эдуард Рюппель находился в партии под командованием капитан-лейтенанта Булыгина. В своих воспоминаниях Рюппель с большим уважением отзывается о Булыгине: «Ему представили всех офицеров, он осмотрел команду транспорта и при печальном состоянии, в котором мы находились, оказал посильную помощь: он позаботился о нескольких сотнях плащ-накидках, которые выдавались самым нуждающимся в помощи, а чтобы снабдить одеждой офицеров, приказал принести из своего близлежащего поместья весь свой гардероб, состоящий из красивых сюртуков, фраков, панталон и прекрасного нательного белья и распределил их. Я не знаю, найдётся ли в Германии, при тех же обстоятельствах, такой пример великодушия и бескорыстности. Так как части гардероба мне не доставало я получил на время пути солдатскую шинель и рубаху».
Из-за недостатка тёплой одежды и обуви пленные болели. Многие из них умерли в дороге или были оставлены для излечения в лазаретах.
В июле 1813 года исправляющий должность владимирского полицмейстера Боровитинов сообщал губернатору А.Н. Супоневу: «После донесения моего о вступлении партии пленных, состоящей из 234 человек нижних чинов, следующих из Твери по тракту на Нижний Новгород, честь имею Вашему Превосходительству представить о снабжении сих пленных одеждою, в которой, как по свидетельству моему оказалось, имеют они крайнюю нужду. В числе их 120 человек требуют верхней одежды, 50 рубах, 200 обуви и 114 нижнего платья». Учитывая, что за короткое время было сложно приобрести большое количество одежды и обуви, Боровитинов просил губернатора разрешить передать пленным вещи, оставшиеся после смерти воинов Владимирского ополчения.
Тогда же Боровитинов рапортовал Супоневу о заболевшем французе Юзефе Барбосе, который был помещён во владимирский лазарет под надзор конвойного унтер-офицера и на неделю снабжён кормовыми деньгами.
Не все руководители партий благосклонно относились к военнопленным.
Так, при переправе пленных под командованием подполковника Владимирского ополчения Языкова через Волгу близ Самары присутствовал правящий должность самарского городничего уездный судья И.А. Второв. Он увидел изнурённых, дрожащих от холода людей, которые шли из последних сил. Упавших кучей складывали на телеги и везли следом. Шедших медленно ратники ополчения погоняли палками, как скотину. Когда Второв высказал свои претензии Языкову по поводу жестокого обращения ратников ополчения с пленными, тот ответил, что не стоит жалеть злодеев, наделавших столько бед. На это Второв возразил, что теперь они не злодеи, а простые несчастные люди и нужно пожалеть их по-человечески. Однако это обращение не имело должного воздействия.
Историк С.Н. Хомченко считает, что именно о Языкове неодобрительно в своих записках отзывался солдат французского 9-го легкоконного полка ганноверец Кристоф Циммерман. По словам мемуариста, начальник партии не выдавал пленным жалования, присваивая всё себе, а хлебный рацион постоянно ухудшался как по количеству, так и по качеству.
Согласно циркулярному предписанию Главнокомандующего в Санкт-Петербурге С.К. Вязмитинова от 29 августа 1812 года, пленным офицерам, в зависимости от звания, полагалось содержание от 50 копеек до 1 рубля 50 копеек в сутки, солдатам - 5 копеек и провиант, либо его денежный эквивалент. Порционные деньги полагалось выдавать на семь дней вперёд. На практике, особенно во время следования партий к месту назначения, имели место случаи утаивания части этих денег сопровождающими чиновниками.
По прибытии в Бузулук в партии Языкова осталось 12 офицеров, 439 нижних чинов и 4 дезертира. В течение последующих трёх дней из них умерло ещё 25 человек. Таким образом, потери этой партии по пути из Владимира в Бузулук, с учётом вскоре умерших, составили 434 человека или 50,2 %.
Порой жестокость по отношению к пленным переходила всякие границы.
В 1813 году пять воинов Владимирского ополчения Никифор Оруев, Фёдор Кучин, Герасим Сипунов, Иван Красильников и Иван Фёдоров во время конвоирования пленных из Владимира в Оренбург совершили убийство сержанта виртембергской службы Ленки и его жены Каролины. Последовавшее наказание было весьма суровым. Оруев и Кучин по молодости их лет были приговорены к 15 ударам кнутом, Сипунов, Красильников и Фёдоров - к 50 ударам. У всех вырезаны ноздри. Все они были сосланы на каторжные работы в Нерчинск.
В ноябре 1813 года Комитет министров утвердил Правила для приёма военнопленных в российское подданство. Они могли поселиться в любой местности, за исключением Польши, Прибалтики, Финляндии, Бессарабии, Белостокской и Тарнопольской губерний, а также Москвы и Санкт-Петербурга. В двухмесячный срок со дня принятия присяги новообращённые подданные обязаны были избрать род занятий или сословие, в противном случае их сочли бы «вредными и подозрительными» и стали бы обращаться с ними, как с бродягами. Военнопленные, принявшие российское подданство, были на 10 лет освобождены от всех мещанских податей и повинностей.
Местное начальство было обязано предоставлять Министру внутренних дел информацию обо всех поступивших в российское подданство военнопленных с указанием сведений о месте рождения, нации, сословии, возрасте, прохождении службы, семейном положении, знании языков, грамотности, профессии, о том, какой род занятий они бы хотели избрать в России. Земским и городским властям было рекомендовано, чтобы «всем, вступившим из пленных в подданство России, оказывали ласковое обхождение и защиту от всяких притеснений».
В июле 1814 года владимирскому губернатору А.Н. Супоневу был направлен список воинов «великой наполеоновской армии», пожелавших принять российское подданство. Шесть французов, четыре итальянца, два брабантца, уроженцы Шартра, Парижа, Руана, Гресина, Болоньи, Бра, Вероны и других городов в возрасте от 19 до 35 лет, в основном, холостые. Каменщик, ткач, колбасник, повар, остальные не имели профессии. Ни один из них не говорил по-русски.
Были записаны во владимирское мещанство: брабантец Жан Мотье Буссар, французы Жан Луи Лекотье, Пьер Фортен и Александр Велбек, в юрьевское - французы Лоран Бадол, Александр Венсен, итальянцы Жан Мари Виллер, Пьер Гота, Антуан Фулц или Фоск (так в документе), в вязниковское - француз Жан Модест Роже.
17 августа 1814 года последовал Высочайший указ, повелевавший, «чтобы взятым в течение минувшей войны военнопленным всех наций, присягнувших на подданство России, из коих уже некоторые записаны по избранию ими рода жизни, даны были полные свободы, возвращены, буде пожелают в их отечество».
В январе 1815 года пожелали возвратиться и были отправлены на родину итальянец Жан Мари Виллер, французы Жан Модест Роже, Жан Луи Лекотье и Пьер Фортен. Неординарный случай произошёл с итальянцем Антуаном Воскесом, приписанным к александровскому мещанству. Он решил воспользоваться своим правом вернуться на родину и уже был отправлен с партией других военнопленных. Но «по некоторым обстоятельствам» в отечество не возвратился, а попросился обратно в Александров. Кто знает, быть может, потомки незадачливого итальянца до сих пор проживают во Владимирском крае.
Любопытно, что и после выхода указа о предоставлении права вернуться бывшим военнопленным на родину, продолжался их приём в российское подданство. Так, в 1815 году ряды мещанского сословия города Владимира пополнили брабантец из Брюсселя Шарль Корне, итальянец Михель Ландин и Александр Каспер.
В мае 1815 года владимирскому губернатору Авдию Николаевичу Супоневу поступило «покорнейшее прошение» для вступления в российское подданство от военнопленного наполеоновской армии Густава Юлия Левенталя: «Прежде сего находился я в вестфальской службе лекарем и в минувшую военную кампанию взят российскими войсками в плен. Находясь в городе Минске, в госпитале, объявил в оном желание быть экзаменованным по медицинской части в Московском университете для вступления в российскую службу. <...> Вследствие чего в том университете был экзаменован, снабжён аттестатом, а посему я прежде сего, ещё находясь в Минске, изъявил желание вступить в российскую службу <...>, того ради и осмеливаюсь Вашего превосходительства всепокорнейше просить о принятии меня по собственному и ревностному моему желанию в подданство Российской империи <...>». Левенталь русского языка не знал. С его слов прошение написал коллежский регистратор Иван Свешников.
Прошение Г. Левенталя (ГАВО. Ф. 40. On. 1. Д. 4570. Л. 30)
Густав Юлий Левенталь родился в Ганновере в 1788 году. Окончил медицинский факультет Гёттингенского университета, одного из крупнейших высших учебных заведений Европы того времени. В 1812 году в составе вспомогательного прусского корпуса Левенталь отправился в Россию в качестве военного врача. Участвовал в сражениях под Смоленском, Бородином, Красным, Борисовом. Во время переправы через реку Березину попал в плен к казакам. Впоследствии был прикомандирован к Минскому военному госпиталю. Дело в том, что по предписанию председателя Комитета министров С.К. Вязмитинова военнопленные лекари направлялись в войска и госпитали и получали за свою службу жалование.
7 мая 1815 года Левенталь явился во Владимирское губернское правление и поставил свою подпись под «клятвенным обещанием» на верность российскому императору: «Я, нижеподписавшийся, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым его Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Александру Павловичу, самодержцу Всероссийскому и Его Императорского Величества Всероссийского престола наследнику, который назначен будет, верно и нелицемерно служить и во всём повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови <...>».
Левенталю был выдан билет на проживание во Владимирской губернии следующего содержания: «Объявитель сего из числа военно- пленных бывших во Владимирской губернии Густав Левенталь лютеранского закона, родом из Ганновера, учинивший по собственному его желанию на подданство России присягу, уволен для свободного проживания в здешней губернии от написанного числа вперёд на два месяца с тем, чтоб он в течение сего времени избрал себе род жизни, по прошествии срока нигде его не держал, а представил в губернское правление, чего ради ему, Левенталю, сей билет из Владимирского губернского правления и дан. А приметами он росту небольшого, волосы на голове светло-рыжие, лицом рябоват, глаза серые, от роду 27 лет».
Спустя некоторое время Густав Юлий Левенталь уже работал лекарем при заводе Мальцова в Меленковском уезде.
В 1817 году доктор Левенталь поселился в Москве, где его стали называть на русский манер Густавом Осиповичем. В 1824 году он защитил докторскую диссертацию «De hysteria adjectis duabus observa- tionibus practicis», которая заслужила внимание медиков того времени и часто цитировалась в их работах в качестве лучшего источника по лечению больных истерией. В 1830 году Густав Левенталь был назначен инспектором Пятницкой временной холерной больницы и по прекращении эпидемии за труды был награждён орденом Св. Владимира 4-й степени. В 1832 году Левенталь стал главным доктором Павловской больницы и в этой должности оставался до последних дней своей жизни. В 1863 году, в день столетия больницы он получил орден Св. Станислава 1-й степени. Умер Густав Левенталь 20 марта 1865 года.
Сын Густава Левенталя - Александр, пошёл по стопам отца и тоже стал медиком. Служил врачом в войсках гвардии Петербургского округа, затем в Московском военном госпитале и Александровском военном училище. В 1865 году, после смерти родителя, он получил должность главного доктора Павловской больницы, в которой проработал двадцать лет. Скончался Александр Левенталь 27 февраля 1885 года.
