Г.Г. МОЗГОВА. ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ФОТОГРАФИИ. Владимирский некрополь Выпуски 5-6. 2004.
Петр Иванович Вавилов родился в 1884 г., по семейному преданию, в Москве, где его дед по матери состоял в то время на службе у основателя исторического музея гр. Щербатова и временно жила мать, не раз выезжавшая по годичному паспорту (один из них сохранился в семейном архиве) к находившемуся на заработках мужу. А вот детство Петра прошло в Дербышах Судогодского уезда, где постоянно и проживала семья Вавиловых. В сентябре 1897 г. Александра Максимовна Вавилова с четырьмя детьми в возрасте от 13 лет до 6 месяцев выехала в Москву в очередной раз и, по всей вероятности, вернулась в село без своего первенца Петра, которому пора уже было определяться в жизни. В следующий раз Петр Иванович предстает перед нами в документах уже взрослым мужчиной: в мае 1912 г. он получил в Верхнерядской биржевой артели в Москве квитанцию на владение собственным местом.
Чем именно занимался в ту пору Петр Иванович, какой была его специальность, потомки не знают. Сохранилось предание, что работать фотографом во Владимир его направил отец, а учился фотографии П.И. Вавилов сначала у частного фотографа, затем на отделении художественной фотографии Строгановского училища. К сожалению, в материалах, рассказывающих об истории данного училища, подобное отделение не упоминается, хотя специалисты не исключают, что курс фотографии в его программе мог стоять факультативно.
Около 1913 г. П.И. Вавилов вместе с семьей перебрался во Владимир и уже в следующем году, согласно документам Государственного архива Владимирской области, его фотография находилась на Дворянской улице, в доме, принадлежавшем купцу М.Б. Гринблату (сейчас примерно на этом месте находится вход на стадион «Торпедо»). Здесь же временно поселилась и семья Вавиловых. Поначалу ателье занимало в доме Гринблата всего одно помещение, к 1915 г. количество арендуемых помещений увеличилось до двух.
Улица Большая Московская, д. 12. В 1920 г. дом был муниципализирован. В 1920 г. в доме располагались квартиры и Государственные свободные художественные мастерские.
Фотоателье Петра Ивановича располагалось здесь долго: в конце 1920-х гг. на оборотах фотографических бланков он ставил штамп уже с новым названием улицы Большая Московская, 12. Заглянуть в мастерскую на Дворянской улице Петра Ивановича нам позволяют воспоминания его дочери А.П. Ереминой. Итак, у парадного входа в дом, как было принято, стояла витрина с образцами работ фотографа. Аналогичный стенд находился и в обширной прихожей, из которой можно было пройти и в студию, и в квартиру Вавиловых. В той же прихожей стояло большое зеркало, у которого посетители могли привести себя в порядок, для чего здесь же имелось все необходимое. Как до 1917 г., так и после, услугами П.И. Вавилова пользовались не только владимирцы, но и жители окрестных сел и деревень, для которых такой выход был настоящим событием. Крестьяне приходили в город босые, с котомками за плечами, в которых несли нарядную одежду и обувь. Переодевались прямо в ателье, а после съемки все опять убирали в котомки. До революции, в то время, когда дети были еще недостаточно взрослыми, П.И. Вавилов использовал в мастерской наемную рабочую силу. Позднее ему помогала работать вся семья: и жена, уроженка с. Ворша Мария Максимовна, и дети (их в семье, не считая рано умершего Владимира, было четверо: Иван, Александра, Евгения и Надежда), и брат жены, Иван Максимович Карпов. А работы в мастерской и в импровизированной лаборатории было много. Дочь Петра Ивановича вспоминала, что только воды приходилось носить из колодца помногу ведер, т.к. отец требовал качества, и фотографии приходилось промывать буквально в десяти водах. Поэтому, как в семьях многих фотографов, дети очень рано овладели секретами фотографии, которая стала для некоторых из них профессией на всю жизнь. Девочки, помимо всех прочих работ, освоили позитивную и негативную ретушь, Евгения еще и мастерски раскрашивала фотографии, делая их таким образом как бы цветными. Другая дочь Петра Ивановича, Александра, стала фотографом. Владимирцы старшего поколения, посещавшие ателье при Доме офицеров, должны помнить женщину-фотографа, очень тщательно работавшую с каждым клиентом, не жалевшую времени на каждого портретируемого. Поза, наклон головы, освещение все подбиралось с учетом индивидуальности снимавшегося. Даже в 1950- 60-е гг., как и отец до революции, Александра Петровна ездила за фотоматериалами в Москву, в выходной день, за свой счет: отец учил использовать в работе только лучшее. В 1917 г. Петр Иванович приобрел земельный участок со строениями в Костерином переулке. Здесь он планировал построить большой деревянный дом, на втором этаже которого, ближе к солнечному свету, устроить фотографический павильон. Разрешение Городской управы было получено 17 октября, так что немаленькой семье фотографа пришлось довольствоваться имевшимся уже на участке «одноэтажным каменным нежилым строением», приспособив его под жилое. В конце 20-х гг., когда в стране наносили последние удары по почувствовавшему было свободу мелкому и среднему предпринимателю, Петр Иванович лишился своей мастерской, однако фотографом быть не перестал и продолжал работать теперь уже в государственных ателье «Динамо», при «Доме колхозника», «Энергия».
«Призыв», 1941 г.
Нет, место работы он не менял, менялись название и подчиненность мастерской, неизменно располагавшейся в доме № 7 по улице III Интернационала и хорошо известной владимирцам и качеством работы, и доброжелательным отношением сотрудников.
Улица III Интернационала, д. № 7. В 1876 году здесь открыла свое ателье Е.В. Соколова - один из первых владимирских фотографов. В пристройке со двора в 1913 г. разместился фотографический павильон В.В. Иодко. В 1920-е гг. здесь была Художественная фотография А.А. Соболева.
Здесь-то и пригодился огромный опыт Петра Ивановича (да и принадлежавшая еще недавно лично ему фототехника). Вот где начинающие фотографы усваивали проверенные временем приемы работы. Даже однотонные, пастельных тонов, экраны, выдвигавшиеся по выбору фотографа перед съемкой, в зависимости от времени года, погоды, характера естественного освещения, и в 1940-е гг. были те же, что и когда-то в доме Гринблата. Сотрудники П.И. Вавилова тех лет вспоминают, что «почерк» его оставался с прошедшими его «школу» навсегда. И наверное, в том, что для многих, кто в те годы, зачастую случайно, столкнулся с фотографией, она становилась делом на всю жизнь, немалая заслуга и П.И. Вавилова.
Особенно напряженно сотрудникам ателье пришлось работать в годы Великой Отечественной войны: одними из главных клиентов были солдаты, которых ротами приводили фотографироваться перед отправкой на фронт. Работавшая в ателье в то время Р.Е. Пакетчикова вспоминает, что сроки выполнения заказа сводились буквально к нескольким часам, подолгу усаживать перед объективом каждого отдельного солдата было просто некогда, поэтому использовали специальный фотоаппарат «Мультипликатор»: усаживали в ряд по пять человек и снимали их одновременно. Именно в те годы, когда многие фотографы-мужчины ушли на фронт, ателье пополнилось массой новых работников, молоденьких девчонок: приемщиц, лаборантов, накатчиц, учениц фотографа. Теперь бывшие сотрудницы П.И. Вавилова вспоминают, какой доброжелательной, уважительной была обстановка в ателье, с какими терпением, добротой, любовью относился к ним уважаемый всеми старый фотомастер.
Практически всю жизнь посвятил любимому делу Петр Иванович Вавилов. Будучи уже немолодым, не слишком здоровым человеком, он и многие годы после войны продолжал стоять за объективом старинного, с красиво изогнутыми ножками, фотоаппарата. Умер П.И. Вавилов в 1959 г. и похоронен на старом Князь-Владимирском кладбище.
А все же это было счастливое время!
Галина МОЗГОВА. «А все же это было счастливое время!» Стоял погожий воскресный день конца июня 1941 г. В семье Владимировых царило приподнятое настроение: сын окончил институт, а дочь — среднюю школу. Молодые люди вступали в новую, самостоятельную жизнь, когда-то теперь удастся собраться вместе? Было решено отметить столь важные в жизни семьи события, и Владимировы отправились в лучшее фотоателье города, у Золотых ворот. Сейчас оно носило непритязательное название «Фотография Дома колхозника». Однако появилось оно на улице III Интернационала, 7 (в бывшем доме Ананьина по Большой Московской) отнюдь не в конце 1920-х, имело давние традиции и устойчивую хорошую репутацию, очевидно, сложившуюся еще тогда, когда вплоть по 1919 г. принадлежало лучшему фотографу города В.В. Иодко. Как и ожидалось, снимок получился замечательным: милые, открытые, безмятежные, тихой радостью освещенные лица... Этот день глубоко врежется в память Александры Сергеевны Владимировой: но пути домой им наперерез через бывшую Дворянскую улицу кинется знакомая и сообщит, что началась война... Уже к концу лета в штате всех фотоателье города практически не осталось мужчин призывного возраста. Чуть ли не единственным фотографом-мужчиной на все фотомастерские был немолодой уже Петр Иванович Вавилов (1884-1959), мастер с большим опытом и стажем, открывший во Владимире собственное фотографическое заведение еще в 1910-е гг. На смену мужчинам пришли совсем юные девчонки — кассиры, лаборанты, накатчицы. Как и у всех, война резко изменила их жизнь: у большинства ушли на фронт отцы, оставив быстро повзрослевших дочерей практически единственными кормильцами немаленьких семей. Со временем многие из них вырастут в настоящих профессионалов-фотографов и ретушеров, а пока девушки быстро учились, схватывали все на лету, внимательно присматриваясь к приемам работы опытных мастеров и, прежде всего, П.И. Вавилова. Именно он стал учителем 17-летней Риммы Семенцовой, поступившей на работу в ателье у Золотых ворот, и 15-летней Саши Сыровой, пополнившей ряды сотрудников фотографии в малых торговых рядах, у Дома пионеров, на месте построенного позднее моста. И Римма Евстафьевна, и Александра Дмитриевна с благодарностью вспоминают то далекое трудное, полное невзгод и лишений, принесшее столько горя (у Шуры в 1942 г. скончался от ран отец, у Риммы в 1943 г. умерла долго болевшая мама), но все же такое счастливое время. Они были молоды, несмотря ни на что жизнерадостны, энергичны, полны впечатлений от работы, от общения с коллегами, многие из которых стали подругами на всю жизнь. Они говорят, что в такой атмосфере взаимопонимания и доброжелательности им больше никогда работать не приходилось. На долгие годы запомнился девчонкам военного времени П.И. Вавилов — добрый, заботливый, чуткий, сочувствовавший им, молодым и неопытным, всегда готовый помочь, поднять настроение молодежи шуткой, веселым розыгрышем. А ведь была у Петра Ивановича и своя беда, скрываемая от посторонних глаз тревога: только в июне 1942 г. доберутся до родительского дома его дочь Александра с маленькой внучкой Алей, вывезенные наконец из блокадного Ленинграда. 30-летняя Александра Петровна будет передвигаться только с палочкой — так опухали ноги, а первым впечатлением не но годам серьезной Али станет смех каких-то женщин на Владимирском вокзале. «Мама, а здесь смеются», — недоуменно обратится она к матери. Хорошо еще, что в 1939-м, приехав в Ленинград на похороны зятя, Вавиловы забрали во Владимир годовалого внука. Как знать, смогла бы дожить до эвакуации Александра Петровна с двумя маленькими деть ми на руках... Петр Иванович действительно был мастером с большой буквы и пока еще продолжал работать, и порядки в ателье были старые, и отношение к клиентам внимательное, доброжелательное, и приемы работы еще дореволюционные, невиданные молодыми фотографами, напоминающие скорее магические действия с фотоаппаратом, портретируемым, шторами на окнах и застекленном потолке павильона, светом и тенью. Недаром Римма Евстафьевна говорит, что, пройдя такую школу, редко кто не «заболевал» фотографией на всю жизнь, она и сама «заболела» ею на долгие 45 лет. Между тем, условия для обучения, для неспешного, вдумчивого наблюдения за приемами мастера были не самыми благоприятными. Не успела Римма устроиться на работу, как ее и еще одну новоиспеченную сотрудницу ателье, Розу Куратову, перевели на казарменное положение в штаб ПВО: немцы подступали к Москве, Владимир не на шутку готовился к вражеским налетам. Женские казармы, как вспоминает Римма Евстафьевна, находились в угловом полукруглом здании торговых рядов («круглом ГУМе»), мужские (в них в это время жил ее немолодой отец, также мобилизованный защищать город от последствий возможных бомбежек) — через дорогу напротив. Там же располагалась столовая и проходили занятия прямо во дворе здания с аркой, в котором расположен теперь магазин «Пионер». Римма была назначена командиром взвода. По свидетельству Ирины Дмитриевны Шведовой, в ту пору пятилетней Ирочки Бузиной, жившей в смежном с седьмым доме № 5 и хорошо запомнившей девушек из ателье, особенно красавицу Валю Григорьеву, немецкие самолеты летали на Горький ежедневно, и поначалу жители с объявлением воздушной тревоги спускались в импровизированное бомбоубежище — подвал их же дома. Потом и это делать перестали, и маленькой Ире достаточно было, спрятавшись под одеяло, просто не видеть, как страшно сверкает небо... Миновала опасность, и девушки опять вернулись на работу. А ее, несмотря на войну, было очень много. Работали не покладая рук в две смены: с 8.00 до 14.00 и с 14.00 до 20.00. За работой даже о постоянном чувстве голода почти забывали. «Да и что было думать о нем? — говорит Римма Евстафьевна. — Взять-то еду все равно было негде». Чаще всего обед состоял из баклажанной икры (только она почему-то и задержалась в тогдашних магазинах) и «хлебушка, кто сколько принесет». Зато ту икру вспоминают до сих пор: больше никогда такой вкусной есть не приходилось. В те годы в бытовом отношении работавшему человеку вообще было нелегко. Городскую баню, например, топили не каждый день, так что еще надо было, завидев от угла нынешней улицы Гагарина дым из трубы, бежать домой, в минуту собраться, затем часами стоять в очереди, а, добравшись до вожделенной скамейки и намылившись (чтобы крохотного кусочка мыла, выдаваемого в бане, хватило, женщины в тряпочке носили с собой золу, от которой вода становилась намного мягче), ждать, когда снова дадут внезапно пропавшую воду. Воздух в бане тогда быстро становился прозрачным, и рассевшиеся вдоль стен женщины начинали рассказывать друг другу о присланных с фронта или из тыла, от родственников, письмах с вымаранной из них цензурой информацией о наступлениях, поражениях или ценах на хлеб в других городах. Да что баня, она и до, и после войны была такой же — привыкли. А вот чтобы отоварить карточки, действительно нужно было свободное время. И.Д. Шведова рассказывает, как иногда подсолнечное масло перепадало сверх нормы самым проворным. Вот, наконец, привезли масло, вкатывают бочку в магазин (сейчас его помещение на Большой Московской занято казино), а пробка возьми и вылети. Бочку, конечно, поднимают, однако какая-то часть масла успевает разлиться. Раздается призыв: «У кого хлеб есть?». Ире бежать недалеко, и она с удовольствием подбирает масло прямо с пола, макая в него хлеб... В арке торговых рядов располагались два ларька: справа продавали морс, слева — квас, которые делали на сахарине. На них можно было заварить картофельную муку (ее тогда делали из картофельных очистков) и получить кисель. По полдня, стоя в очереди с бидонами, женщины ждали привоза морса или кваса. «Надо выстоять военную очередь, чтобы понять, что это такое, — говорит Ирина Дмитриевна. — Люди были открытые, рассказывали все, очень много про гадания (тогда, как и в любой кризисный момент, всевозможные гадания были очень популярны, и в городе имелось немало гадалок): что оно показало, что у кого сбылось. Вера в них была так велика, а уровень душевного напряжения так высок, что именно в те годы у людей выходили (и сбывались) те или иные гадания, которые больше уже не получались никогда в мирной жизни»... Зимой в ателье холодно было чрезвычайно, работать приходилось в стеганках да платках. Снабженную печами мастерскую отапливать было нечем, и девчонки по очереди, партиями, на 10 дней, отправлялись на лесозаготовки: пешком до Боголюбова, далее на лодках через Клязьму и до «Заячьего» хутора (распорядителем заготовок была жившая здесь Рая Зайцева, отсюда и данное хутору название). Место, в котором переправлялись через Клязьму, называлось Рахманов Перевоз: через реку был натянут трос, перехватывая который руками, сидящие в лодках переплывали на другой берег. Не всегда удавалось делать это слаженно, и Римма однажды была вытащена из воды оказавшимися поблизости солдатами. Заодно был спасен и висевший за ее спиной фотоаппарат, который взяли в тот раз с собой в лес. Так и сохранилось несколько маленьких, но четких снимков: вот девушки идут по лесу к месту работы, вот едет на велосипеде по лесной дороге ученик фотографа Игорь Котов (он и поработать-то не успел, ушел на фронт и не вернулся), улыбается в объектив Рая Зайцева. А вот они дружно пилят поваленные стволы: слева Римма, в центре ретушер Роза Куратова, справа единственный фотограф, работавший в смену с П.И. Вавиловым, — Елена Георгиевна Ермилова. С первых же дней войны резко начала сказываться нехватка фотоматериалов. Выполнять снимки даже открыточного формата больше не разрешали. Делали их крайне редко, например, по случаю возвращения с фронта бойцов, и только по разрешению руководства. Времена больших семейных портретов миновали (портрет Владимировых стал чуть ли не последней большой семейной, «мирной» фотографией, сделанной в ателье), теперь основным видом работы были фотографии на документы, а самым крупным заказчиком расположенный во Владимире 9-й Танковый полк. Солдат приводили фотографироваться перед отправкой на фронт сержанты. Приводили помногу, снимать нужно было быстро, и в ателье у Золотых ворот использовали для этого специальный фотоаппарат «Мультипликатор», позволявший одновременно фотографировать пятерых, плотно друг к другу усаженных на скамейку солдат. Работавшей в это же время в нерасполагавшем такой техникой ателье у Дома пионеров Саше Сыровой запомнилось, что приходившие фотографироваться солдаты, снимаясь по одному, по очереди надевали у печки единственные на всех сапоги сержанта... Командиры торопили работников ателье, на все необходимые работы оставалось обычно чуть ли не менее суток. «Не успеешь сфотографировать, отпечатать фотографии, — вспоминает Римма Евстафьевна, — как их на следующий же день забирают, и сразу же отправляют бойцов на фронт». Из-за отсутствия материалов, при строгом контроле учета и уничтожения негативов, существовавшем в те годы, практиковаться в настоящем искусстве портретирования девушки начали уже только под конец войны. Одним из первых портретов, выполненных Риммой Семенцовой, стал групповой снимок участников небольшого оркестра «Шмели», созданного немецкими военнопленными. Молодые, красивые мужчины-франты в белых галстуках-бабочках. «Ах, как они играли!», — вспоминает Римма Евстафьевна. Ненависти к пленным немцам в городе не было. Соберут женщины что могут, наварят картошки и понесут за Рпень, в лагерь военнопленных, отдадут самому молодому: трудно ему без матери-то. Еще одно свойство души русского человека: не помнить долго даже самое страшное зло и жалеть любого оказавшегося в беде, в том числе своего недавнего врага... Даже фотографии собственно сотрудниц фотоателье (их очень немного) стали появляться лишь в последние военные месяцы и в 1946 г., когда, наконец, стало возможным выполнять портреты друг друга и близких на бумаге открыточного формата, выполнять именно портреты, а не требующие особого искусства фотографии на документы. Поэтому-то снимков военного времени сохранилось в альбомах Риммы Евстафьевны и ее подруг очень немного.
Владимирские фотографы Соколовы Первая типография в гор. Владимире - типография Пономарева Типография Владимирской губернской земской управы Прокудин-Горский Сергей Михайлович (18/31.8.1863-28.9.1944) - русский фотограф, химик (ученик Менделеева), изобретатель. Коиль Исайя Самуилович (1845-1923) - владелец в гор. Владимире типографии и переплетной мастерской. Коренев Василий Иванович - Владимирский фотограф, владелец фотоателье в гор. Владимире (1878-1906) и Иваново-Вознесенске.
