Контрреволюционные выступления крестьян Владимирской губернии в годы Гражданской войны
А.А. Дорофеев. Контрреволюционные выступления крестьян Владимирской губернии в годы Гражданской войны
Октябрьская революция провозгласила крестьян собственниками земли. Но им еще предстояло защитить свое право реального хозяина и особенно возможность свободно распоряжаться плодами своего труда. Сельским труженикам уже с весны 1918 г. пришлось повести борьбу против продовольственной политики большевиков, обрекающей их на голод, и мобилизации на братоубийственную войну. С этого времени по лето 1919 г. в советской республике произошло по далеко не полным данным 345 крестьянских восстаний.
Царское и Временное правительства в условиях войны и революций не смогли решить продовольственную проблему. Приход к власти большевиков усугубил положение. По стране прокатилась волна мятежей.
К весне 1918 года сложился блок защитников прошлой жизни и иностранных интервентов. Страна Советов со всех сторон оказалась объятой пламенем войны, войны внутренней и внешней. Враждебные силы оккупировали огромные территории, нарушив ритм и без того слабого хозяйственного организма страны. В руки противника попали важнейшие хлеборобные районы, парализованными оказались железные дороги, водные пути, многие заводы и фабрики. В это тяжкое для страны время потребовались чрезвычайные меры. В числе их была введена продразверстка, в ходе которой у крестьян пришлось изымать все излишки, а иногда и часть необходимого им самим продовольствия.
22 марта 1918 г. голодающие крестьяне двух волостей Владимирского уезда, разоружив красноармейцев, рвались в здание на Троицкой улице (Улица Подбельского, д. 2.) в г. Владимире, где размещался губернский продовольственный комиссариат, и разгромили его.
Спасать порядок во Владимире бросили отряд Гусевских красногвардейцев. Среди них были Николай Зайцев и Федор Лаврентьев (см. Гусевская комсомольская организация). По имеющимся данным, крестьянский бунт удалось быстро и бескровно пресечь. В боевой стычке у здания банка, на площади Свободы (Соборной площади) Владимира, были убиты Федор Лаврентьев – боец Гусевского отряда Красной гвардии (1900-1918) и Николай Зайцев - боец Гусевского отряда Красной гвардии (1900-1918). Их догнали пули, вылетевшие из окон так называемых «Славянских номеров». На месте этой старой гостиницы теперь стоит новое здание Сбербанка.
В источниках трагедия описывается следующим образом:
«Это было в середине марта 1918 года. В 10 часов утра их построили по тревоге. Из губернского продовольственного комиссариата сообщили по телефону, что здание на Троицкой улице окружила большая толпа крестьян из близлежащих от Владимира деревень. Они требуют немедленной раздачи запасов хлеба, грозят расправой.
Командир отряда решил на помощь губпродкому направить молодежный взвод. Красногвардейцы вышли на площадь и перекрыли выход на Московскую улицу. Вдруг из окон гостиницы «Славянские номера» раздались выстрелы. Молодежный взвод немедленно рассыпался и занял оборону, а на чернеющем мартовском снегу остались лежать Федор Лаврентьев и Николай Зайцев. Бандитские пули, выпущенные из засады, оказались смертельными».
После этих событий Типограф успел попросить у властей молодой Советской республики солидную сумму. В архиве Владимирской области хранится его обращение ко Льву Троцкому, датируемое 29 марта 1918 года. Председатель губисполкома просит срочно прислать Владимирской губернии 5 миллионов рублей для борьбы с голодом, говорит, что губерния находится в критическом положении и вскользь упоминает о владимирском мятеже.
«Несмотря на неоднократные просьбы помочь нашей губернии выйти из ужасного голодного состояния, помощи от Минпрода не получаем. Назначенные губернии маршрутные поезда не выполнены. Не просим, а требуем активной помощи от Минпрода. Так продолжаться дальше не может. Бороться с голодом в таких условиях нет возможности. Население теряет веру в лучшее будущее. Начинаются голодные бунты. Необходима немедленная помощь, иначе революционная губерния превратится в губернию анархии и ужаса. Просим срочного содействия по оказанию помощи губернии в смысле снабжения нас денежными знаками в размере ПЯТИ МИЛЛИОНОВ...
Только экстренные меры могут вывести нашу губернию из критического положения, ликвидировать голодные бунты, и то антисоветское движение, которое сопровождалось на днях кровавым столкновением во Владимире. Промедление грозит катастрофой.
Председатель ГУБСОВДЕПА С. Типограф».
Вскоре, Типограф Самуил Иосифович оставил свой пост, не сдав дела, и не спросив у товарищей по партии на то разрешения. Члены Губисполкома постановили «...опубликовать в заметках ЦИКа о бегства председателя Исполнительного Комитета тов. Типографа и о немедленном его аресте». Имя первого руководителя края исчезло из публикаций - как уже бывших, так и всех последующих; дальнейшая судьба его неизвестна.
Принятие в мае 1918 г. законов о продовольственной диктатуре вызвало волну возмущения по всей стране. В Гороховецком уезде, где в течение четырех месяцев не получали продовольствия и было отмечено немало случаев голодной смерти, крестьяне нескольких селений потребовали отмены хлебной монополии и созыва Учредительного собрания. 7 июня 1918 г. в Пестяковской волости был разогнан Совет и избран старшина, а в Верхнем Ландехе - земельный комитет. Туда был направлен вооруженный отряд. В Верхнем Ландехе им были арестованы два бывших урядника и несколько кулаков, которых местные крестьяне пытались спасти. Когда отряд возвращался через богатое село Пестяки, то там также собралась тысячная толпа, из которой неслись крики: «Долой большевиков!». Положение отряда становилось критическим. Вызвали с окраины села красноармейцев. Несмотря на угрозу применения оружия, толпа не расходилась. Выстрелами в воздух собравшиеся были разогнаны. Для поддержания престижа и силы власти, как сказано в отчете, начались обыски. На сотню зажиточных крестьян был наложен штраф в размере 100 тыс. руб. Но комиссар тов. Халов, житель Пестяков, стал просить об уменьшении и снятии с некоторых односельчан штрафа, обещая уладить конфликт мирным путем. Для переговоров была создана комиссия из местных миллионеров в составе Сидорова, Прохорова, Морозова. Им удалось снизить сумму выплат до 11550 руб. Всего же на зажиточных граждан уезда был наложен штраф в размере 39890 руб.
Стихийные выступления крестьян продолжались по всей Владимирской губернии. 19 июня 1918 г. 500 жителей Бережковской волости подошли к гор. Судогде. Из толпы раздались выстрелы. Красноармейцы, защищавшие город, открыли стрельбу из пулеметов и винтовок в воздух, после чего толпа рассеялась. Аресты и дознания показали, что крестьяне были собраны кулаками под угрозой штрафа с каждого, отказавшегося от выступления.
В июне 1918 г. вМеленках было объявлено военное положение. Уездные власти послали в Муром и Владимир телеграммы с просьбой о срочной отправке туда отрядов по сто красноармейцев, так как к городу подошла «целая волость». Крестьяне требовали освобождения председателя Ляховского волсовета, бывшего капитана царской армии Сергея Евграфовича Климова. Чем же провинился перед уездными властями этот человек? 8 июня он разослал телеграммы по всем волисполкомам уезда «с постановкой в них вопроса о созыве Учредительного собрания». Кроме того, он считал, что крестьянство в целом выступает против хлебной монополии и что «высшая власть должна уступить мнению большинства народа, иначе в голодных бунтах погибнут не только Советы, но и все завоевания народной свободы». 19 июня Меленковский совдеп принял решение об аресте Климова и секретаря Ляховского волсовета Хромова. Их посадили в камеру меленковской милиции. Очевидно, что Климов обладал высоким авторитетом среди местных жителей, так как общее собрание граждан Ляховской волости решило потребовать его освобождения и избрать делегатом на уездный крестьянский съезд. Тысячи людей двинулись в Меленки, чтобы освободить его. Но мнение масс не было услышано. Толпа была рассеяна выстрелами вверх.
Архивные документы свидетельствуют, что волнения в Меленковском уезде происходили довольно часто и во многих деревнях и селах. С 1 июня по 1 октября 1918 г. только отряд меленковского военкома посылали в одиннадцать населенных пунктов уезда, иногда по несколько раз. Особой жестокостью были отмечены события в Бутылицах.
Бутылицкий эсеро-кулацкий мятеж был одним из крупных и кровавых во Владимирской губернии. Он запечатлен в экспонатах Московского и Владимирского исторических музеев. Восстание началось утром 24 июля 1918 г.
Село было торговым центром не только Меленковского уезда, но и всей губернии. Сюда приезжали торговцы и покупатели из Владимира, Коврова, соседнего Мурома и многих других городов. Зажиточные крестьяне вагонами отправляли отсюда хлеб и картофель в рабочие районы страны, сбывая его по спекулятивным ценам, в то время как в городах надвигалась угроза голода. Местная власть и милиция не смогли справиться с таким критическим положением. Поэтому на станцию прибыл отряд красноармейцев из Меленок для борьбы со спекуляцией хлебом. Бутылицкий волостной исполнительный комитет, руководимый эсерами, попытался разоружить отряд, но это ему не удалось, так как командование отряда категорически отказалось подчиниться местной власти. Чуть позже красноармейцы задержали и опечатали три вагона с мукой, привезенной кулаками из Тимошина. Это и стало первой искрой начала восстания. Кулаки, вернувшись домой, созвали крестьян на митинг, где было решено идти на Бутылицы отбивать вагоны.
В Бутылицах появились слухи о том, что меленковский реквизиционный отряд будет резать скот и отбирать хлеб у крестьян. Собравши сход 24 июля, крестьяне послали бумаги во все волости за подписью Ф. Лебедева с предложением разобрать железнодорожный путь и напасть на красноармейцев. Слух о том, что красноармейцы хотят отобрать у населения хлеб, распространился по всему уезду. В ближайшие села и деревни были посланы гонцы с призывом оказать помощь повстанцам. Таким образом, мятеж затронул Бутылицкую, Меленковскую, Заколпскую, Драчевскую, Крюковскую и Папулинскую волости. Восставшие, вооружившись винтовками, ружьями, вилами, топорами, подступили к Бутылицам одновременно с трех сторон, что указывало на наличие общего плана выступления против советской власти.
9-го июля 1918 года в Муроме вспыхнуло Муромское восстание белогвардейцев, которое было подавлено. Часть восставших, в отличие от основных сил, ушла в сторону Бутылиц. Руководителем мятежа в Бутылицах были помощники полковника Сахарова, организатора Муромского восстания. Они сформировали штаб по руководству крестьянским волнением. Духовенство поддержало восставших, внося вклад в идеологическое обоснование мятежа.
В районе д. Вичкино мятежники встретили трех красноармейцев, которые сопровождали продовольственный обоз. Одного из них они убили, двух других после пыток полуживыми закопали в землю. Многотысячная толпа, растянувшись на сотни метров, подошла к вокзалу. Малочисленный отряд красноармейцев, расквартированный на станции, не смог оказать серьезного сопротивления. Началась кровавая расправа: красноармейцев ловили, оглушали прикладами, выкалывали глаза. Часть из них была заживо сожжена, остальных полуживыми зарыли в землю.
Была разгромлена и сама станция, но телеграфист каким-то чудом успел отправить краткое сообщение: «В Бутылицах бунт!». На подавление мятежа направили три отряда из Меленок, Мурома и Москвы. Самым боеспособным оказался отряд знаменитых латышских стрелков. Прибыв из Москвы, они сходу вступили в бой с повстанцами. Пулеметными залпами они рассеяли ряды нападавших и преследовали их на пути к Максимову, Синжанам, Сафронову и Архангелу. Местные жители, опасаясь репрессий, покинули свои дома и, забрав скарб, укрылись в лесах.
Зачинщики и подстрекатели восстания были арестованы. При подавлении восстания Бутылицах погибло с обеих сторон от пятидесяти до 200 человек. Власти стремились превратить похороны красноармейцев в крупную политическую манифестацию с митингами, оркестром и почетным караулом. Они, как правило, были увековечены на страницах газет и многочисленных фотографиях. После подавления трехдневного мятежа был создан военный трибунал, который постановил наложить на местное население контрибуцию в размере двух тысяч рублей, а зачинщиков бунта расстрелять. Руководителей мятежа - полковника Дубенского и правого эсера Царькова - объявили в розыск.
На траурной церемонии в Меленках в конце июля 1918 года фигурировало 12 гробов. Одна из двух фотографий из Меленковского краеведческого музея запечатлела процесс погребения жертв бутылицкого восстания на городском кладбище при храме Всех Святых.
Похороны жертв восстания в Бутылицах Меленковского уезда 30 июля 1918 г.
«Не жертвы - герои
лежат под этой могилой,
не горе, а зависть
рождает судьба ваша
в сердцах благородных
потомков.
В красные страшные дни
славно жили вы
и умирали прекрасно».
Поводом для наиболее крупного по массовости выступления ковровских крестьян послужило предписание уездных властей о сдаче по 20 фунтов ржи каждому, посеявшему озимый хлеб. Селяне саботировали это постановление. В ответ власти потребовали с них вдвое больше. Это привело к выступлению крестьян сразу трех волостей: Бельковской, Клюшниковской и Великовской. Центрами мятежа стали деревни Дмитриево и Бельково. Сюда 3 сентября 1918 г. собрались на митинги вооруженные люди. Собранием в Белькове руководил местный председатель комбеда И.П. Писакин. Он призывал не сдавать хлеб и не пускать продоряды в другие деревни. Крестьяне порешили: идти всем, а к тем, кто не пойдет, принять меры.
Для агитации крестьян в Бельково была послана известная революционерка Анастасия Корунова. Ее заперли в сарай и пригрозили расстрелом в случае изъятия хлеба. В Дмитриеве был убит член комбеда с. Крутово М.И. Моренков. 4 сентября пришли отряды Красной гвардии из Коврова. Они освободили Корунову и расстреляли на месте семерых зачинщиков. Вскоре 50 человек было арестовано. На волости была наложена контрибуция по 100 тыс. руб. За свое участие в этом мятеже крестьянам пришлось расплачиваться еще долгое время. Уже в тридцатые годы некоторые из них были сосланы и расстреляны.
Декретом Совета Народных Комиссаров от 5 октября 1918 года была введена всеобщая трудовая повинность, в соответствии с которой большую часть населения привлек ли к строительству оборонных сооружений, заготовке топлива, подсобным работам на предприятиях и т.д. Политика военного коммунизма была вынужденной. Но в тот период она являлась абсолютной необходимостью. Такой политики требовала защита завоеваний Октябрьской революции, защита республики Советов. Рабочие, крестьяне и воины Красной Армии это понимали и проявляли невиданный героизм и энтузиазм на фронте и в тылу.
Осенью 1918 г. начался массовый призыв в Красную Армию. Это привело к тому, что в октябре-ноябре 1918 г. практически вся республика Советов была охвачена крестьянскими выступлениями. Наиболее крупные из них, как свидетельствуют сводки штаба корпуса Всероссийской ЧК, были зарегистрированы в Рязанской, Московской, Тульской, Ярославской и Владимирской губерниях. Наибольшей организованностью, как сказано в документах расследования, отличалось выступление жителей Урвановской волости Меленковского уезда. 14 ноября 1918 г. они отказались дать молодежь в армию и заменили сельсовет старостой. Туда был послан отряд (20 красноармейцев и дружинников с пулеметом). Во главе отряда добровольно встали инструкторы губернской ЧК П.П. Петров и П.С. Магничкин. 15 ноября отряд прибыл в Урваново. Крестьяне ударили в набат. Последовали угрозы, обещания убить. Как сказано в отчете: «Тов. Петров и Магничкин, не принимая на себя ответственность за будущее, вооруженной силой не подавили восстание, а отступили. При этом отряд открыл ружейно-пулеметный огонь. Потерь с обеих сторон не было». 17 июня уже 60 человек под руководством М.Д. Смелова вновь отправились в Урваново. По пути они узнали от крестьян, что конный отряд с автомобилем Муромской ЧК утром обстрелял толпу, пошедшую на него с вилами, и расстрелял звонивших в набат в с. Репино. Муромский отряд не стал соединяться с меленковским, а ушел к себе, так как там было также неспокойно. На этот раз меленковский отряд встретили в Урванове с красным флагом и приговором, что они подчиняются власти. Кулаки заплатили штраф 113 тысяч рублей. Кроме того, 22 зачинщика были арестованы, а главари, жители Урванова, братья Кузьмины и П.П. Базин, расстреляны. Комиссия продолжила свою работу в других населенных пунктах волости. Там были расстреляны еще четверо бунтовщиков. Были арестованы и оштрафованы граждане в Камишлове, Тургеневе и Селине. В Репине, как сказано в отчете, к сожалению, «пришлось» ограничиться лишь наложением контрибуции (100 тыс. руб.), так как главари уже были расстреляны отрядом Муромской ЧК.
16 ноября 1918 г. в Урвановскую волость из Меленок дополнительно вышел отряд в количестве 40 человек под руководством Назарова. Он усмирял и налагал контрибуции на граждан следующих селений: Шохино, Елино, Азовки и Верхозерье.
Одновременно с восстанием в Урвановской волости дезертиры подняли мятеж в Юрьевском уезде. Он был подавлен местными чекистами. Однако после этого в уезде все чаще случались волнения, они становились все более массовыми. Поэтому 26 мая 1919 г. для поимки дезертиров в Юрьевский уезд был послан отряд из Владимира. Дезертиры успели скрыться. Отрядом были взяты заложники в Анькове. Дезертиры, узнав об этом, ворвались в село, обезоружили отряд. При этом шесть красноармейцев погибли и шесть ранены. 1 июня 1919 г. в уезде было введено военное положение. Для борьбы с «зелеными» в уезде были созданы четыре крупных отряда, которые устраивали облавы на них, брали в заложники семьи дезертиров. Но эти меры не смогли умиротворить крестьян. Недовольство жителей уезда ширилось и нарастало. Были убиты военкомы Симской и Никульской волостей.
В селе Сима был создан повстанческий штаб во главе с Никандром Крюковым, который разогнал Совет и выпустил воззвание. В нем предписывалось всем крестьянам в возрасте от 16 до 65 лет вооружиться и идти на Юрьев. В случае неподчинения - расстрел и сожжение домов. Священники поддержали восставших. В Симе состоялся молебен и благословение (За это впоследствии местный батюшка был расстрелян карательным отрядом). Утром 11 июля толпы мятежников разгромили военкоматы в Симе, Паршине, Петрове и вошли в Юрьев-Польский.
По различным источникам, их численность составляла от пяти до десяти тысяч дезертиров и крестьян. Восставшие разгромили военкомат, клуб коммунистов и напали на артиллерийский склад. Было захвачено несколько тысяч винтовок. Мятежники обстреляли отряд под командованием уездного военкома, в результате чего погиб один красноармеец. Коммунистов ловили и сажали в тюрьму. Однако мятежники смогли удержать власть в своих руках только в течение нескольких часов. В этот же день город был взят правительственными войсками. При штурме погибли десять красноармейцев и двадцать мятежников (часть из них была расстреляна на месте). Позднее прибыл из Москвы отряд ВЧК с артиллерией и бронеавтомобилем. Они расстреляли еще 14 человек. Во время преследования дезертиров у селения Червея Черкутинской волости произошел бой, в котором были уничтожены 13 мятежников. При зачистке близлежащей территории - еще 18 человек. Комиссия по ликвидации последствий мятежа за полмесяца работы рассмотрела 700 дел. В результате ее работы были расстреляны 29 человек. Кроме того, на всех крестьян уезда была наложена огромная контрибуция и трудовая повинность. После ликвидации мятежа из уезда было «выкачано», как сказано в документе, более двух с половиной тысяч дезертиров.
Несмотря на предпринятые меры, власти отмечали, что «и теперь замечена тенденция к новым восстаниям». Они не ошиблись. 11 июня 1919 года Юшко предпринял дерзкий налет на город Юрьев-Польский. 31 июля 1919 г. вновь произошло вооруженное столкновение в Симе. Мятежники испортили телефон и телеграф, спилили столбы и сняли проволоку. Это было далеко не последнее выступление дезертиров. Движение «зеленых» в Юрьевском уезде было окончательно подавлено лишь в 1924 г.
Выступления дезертиров были отмечены и в других районах Владимирского края. Как посетовал председатель Центральной комиссии по борьбе с дезертирством: «...Нет ни одного села, ни одной деревни, где бы не было дезертиров». Их число достигало огромных размеров. По данным Меленковской уездной комиссии по борьбе с дезертирством количество лиц, укрывающихся от военной службы, весной 1920 г. достигало шести тысяч. Причем, по мнению ее сотрудников, с наступлением тепла эта цифра увеличится. Борьба с уклоняющимися от военной службы была крайне тяжелой, так как в некоторых селениях все граждане, включая представителей волостных и сельских властей, укрывали дезертиров и не допускали производить облавы и описывать имущество. В сводках Всероссийской ЧК по Владимирской губерния отмечалось стремление дезертиров к организации восстания. Они тайно рассылали повестки с просьбой являться на собрания, на которые собирались тысячные толпы. На них призывали бороться с облавами, приобретать оружие и даже переводить на сторону белых. На собраниях обязывались круговой порукой не выдавать и снабжать всем необходимым товарищей, которые бежали от облавы в лес. Дезертиры создавали там отряды со своими штабами, выпускали воззвания. На территории губернии оперировало несколько многочисленных вооруженных отрядов. Они оказывали серьезное вооруженное сопротивление красноармейцам.
Что заставляло крестьян бороться с властями? Ответ можно найти в докладе Владимирского уездно-городского продовольственного комитета, написанного в 1921 г, в котором говорилось, что «хождения по амбарам, обыски, несправедливость в сборах и пристрастие к некоторым лицам раздражали крестьянство. И вот в волостях, местами, являлся ропот на тех лиц, которые, выполняя Государственную разверстку, ретиво, часто не входя в положение крестьянского хозяйства или крестьянской семьи, отбирали почти все продукты земледельческого труда; при этом, чтобы обезопасить себя от разного рода эксцессов со стороны крестьян, представители Власти, как местной, а также и уездной, часто прибегали к вооруженной воинской силе, которая побывала в качестве так называемых продотрядов, во многих волостях уезда держала граждан в страхе, заставляя вносить разверстку безоговорочно полностью или в большем количестве, чем на самом деле должен внести середняк».
К сожалению, осознание гибельности подобной практики «военного коммунизма» произошло после трех лет братоубийственной войны, частью которой были крестьянские выступления во Владимирской губернии.
ЧРЕЗВЫЧАЙНЫЙ МАНДАТ
Е. ТЕРЕХОВ, полковник в отставке
«Только что, в начале месяца, был подавлен эсеровский мятеж в Муроме, теперь бунт в Бутылицах!», — с тревогой подумал Смелов, перечитывая депешу, и с этой странной телеграммой в руках бросился в уездный комитет партии... Мысленно старался разгадать, что кроется за словом «потоп»?
Бутылицы — большое село, а по существу центр тортовой и хозяйственной деятельности уезда, потому что через Бутылицы уезд связан железной дорогой с рабочими городами Муромом, Гусь-Хрустальным, Орехово-Зуевым, Карабановом и самой Москвой.
Уезд хлебный, а в стране разруха, голод и эсеры, возглавившие Бутылицкий волостной Совет, способствуют а может быть, даже наверняка направляют спекуляцию хлебом. Недаром через Бутылицы кулачье вагонами переправляет хлеб в рабочие районы и сбывает там по баснословным ценам.
Только сегодня утром в Бутылицы для борьбы с хлебной спекуляцией был направлен отряд Меленковской ЧК под командованием старого солдата Прохора Жегалкина. Отряд мал, очень мал, плохо вооружен, и что будет, если кулачье пойдет на крайние меры, как это случилось совсем недавно в Муроме?..
* * *
Запыленные, в потных гимнастерках, красноармейцы выстроились на перроне перед зданием небольшого вокзала.
Жегалкин, приземистый красноармеец с побитым оспой лицом, в тяжелых солдатских ботинках с обмотками, отдавал распоряжение энергично, предваряя каждое из них твердым словом «требовается».
— Требовается проверить все стоящие на путях вагоны, и при обнаружении частных хлебных грузов наложить арест.
В тот же день на станции были обнаружены три вагона с мукой, стоявшие в стороне, на тупичковой ветке. Вагоны опечатали и взяли пол охрану. Вскоре нашлись и хозяева этих вагонов, вернее, не хозяева, а сопровождающие — ими оказались крикливые мужики из села Тимошино, от «опчества», как сказал один из них, самый крикливый. На требование Жегалкина предъявить документы, разрешающие вывоз хлеба, крикливый мужичонка зло бросил: «Как же, чичас будут тебе все документы!» — И побежал вдоль путей. Остальные, их было человек семь, бросились за ним. Через час-полтора мужики вернулись на станцию вместе с председателем Бутылицкого ВИКА, эсером Сазановым.
Этот пятидесятилетний фельдшер, в прошлом зажиточный крестьянин, был одет в полотняную толстовку, перехваченную в поясе солдатским ремнем, держался вызывающе высокомерно. В ультимативной форме Сазанов потребовал от отряда Жегалкина сложить оружие.
— На это требовается письменное распоряжение уездной власти,— сказал Жегалкин. — Местному ВИКу мы не подчиняемся. — И добавил спокойно, но решительно: — Прошу посторонних покинуть территорию станции.
— Мужики! Народ! — кричал Сазанов, двигаясь по улице вместе с тимошинскими крестьянами. — Большевики захватили станцию! Сами будут убирать в волости урожаи! И заберут весь хлеб до зернышка — голод вас ждет, мужики!
Тимошинские крестьяне побежали в свое село, а слухи, все более тревожные слухи, поползли по волостям Меленковского уезда, пугая крестьян несправедливостью и близящимся голодом.
А в Бутылицах во всю ударили в колокола. Площадь перед волисполкомом запрудил народ. Крестились на церковные купола, галдели, кричали, били оземь картузы — будоражили и без того взбудораженный слухами человеческий муравейник. Как же: и бедные, и богатые, и лошадные, и безлошадные — каждый засеял свой надел — с него и кормились, и одевались. Хлебушком жили. И на тебе! Явились большевики с винтовками, оберут до зернышка — ложись и помирай!
Обстановка все более накалялась. Сазанов выглядывал из-за шторки, радовался: еще плеснуть масла в огонь — пожар!
Вышел Сазанов на исполкомовское крыльцо - галдеж усилился, Сазанов замахал бумагой, призывая к тишине. Дождался, когда утихнут последние возгласы, и стал читать, выкрикивая каждое слово:
— Выписка из протокола общего собрания Ляховской волости по продовольственному вопросу.
Заслушав и обсудив декрет Центрального Исполнительного Комитета от 13 мая с. г. о продовольственном деле, волостное собрание на заседании своем постановило означенный декрет не исполнять .. Категорически требуем свободных закупок и вывозов хлеба...
Чем дальше читал Сазанов о решении, принятом в Ляхах, где верховодили эсеры, тем более устрашающая, готовая к взрыву тишина устанавливалась над толпой. Только кончил читать Сазанов, на крыльцо взбежал известный в округе богач, скототорговец Иван Лушин, тяжелый, упитанный человек с красной, могучей, как у быка, шеей.
— Граждане! — закричал он зычным басом. — Даколь терпеть будем?! Кто не вздумает, устанавливает свои законы! Разве дозволим, граждане, отнимать свое, кровное?! Не дозволим!..
И взорвалась площадь. Кто-то выламывал из изгороди колья, кто-то бежал за ружьем, а кто-то доставал припрятанную до поры винтовку. Проныра и шустряк, знакомый бутылинцам скандальным характером Иван Шебакин звал «заарестовать» начальника волостной милиции — и вот уж тащили к волисполкому со скрученными руками милиционера, подталкивая в спину прикладом у него же отобранной винтовки.
«Ну, началось! Заварилась каша!» — радуясь, думал Сазанов, покинув под шум волисполком и направляясь к дому бутылицкого священника отца Никольского, где собрались и ждали его важные гости.
В теплой горенке, куда матушка подала чай, сидели вокруг отца Никольского бывшие участники муромского мятежа особоуполномоченный Меленковского комитета правых эсеров Царьков и ближайший помощник руководителя мятежа Сахарова поручик Дубенской. По правую руку от хозяина дома восседал подтянутый, седой, интеллигентного вида бывший помещик, престарелый полковник в отставке Беляев.
Когда пришел Сазанов, первым взял слово особоуполномоченный Царьков. Молодящийся мужчина, с благообразным лицом, любивший покрасоваться перед публикой, в этот раз говорил сухо:
— Товарищи? — Но увидев, как скривились губы у отставного полковника и как передернул плечами поручик Дубенской, тут же поправился: — Господа! Мы не можем стоять в стороне от событий, мы должны возглавить народное движение, направить его ...э ...э... как бы сказать, в русло. То, что не удалось в Муроме… Здесь мы имеем э... э... совсем другую картину. Поднялся мужик, мужик — это, господа, не городской обыватель, он за хлеб, извините, зубами будет э… э... перегрызать глотку. Общая цель — объявление всего уезда свободным от большевистского засилья и назначение новой власти. Мы начнем, а там, дай бог, движение перекинется на другие уезды, на губернию в целом, э… э... возможно, на другие губернии…
Затем выступали остальные. Говорили об оружии, о разборке железнодорожного полотна в сторону Москвы, об объединении разрозненных мужицких выступлений и так далее. Военное руководство мятежом было возложено на поручика Дубенского. Последним выступил Сазанов:
— Господа? Только без этих как их... эксцессов. Ваше дело тут, можно сказать, стороннее, а мне... мне тут жить.
Eго поддержал отец Никольский:
— Не убий, да не свершится грех тяжкий.
— Да-да, конечно, — скороговоркой промолвил и Царьков. Отставной полковник Беляев, соглашаясь, закивал, встряхивая седую голову.
Поручик Дубенской по своей солдатской привычке отрубил:
— Там уж как выйдет. На войне, как на войне. — И решительно поднялся готовый к действию.
Дубенской не стал хитрить еще и потому, как видел, что все собравшиеся, говоря об избавлении от эксцессов, лицемерят. Для них, как и для чего, сына помещика, все мужики — это «быдло». И те, что стояли за «коммунию», и те, что теперь бунтовали, все они «быдло», и все они и бедняки, и так называемые справные, в девятьсот пятом году сообща сожгли имение его отца.
«Лицемерите, господа, — думал поручик Дубенской, оглядывая державшихся уклончиво заговорщиков.— Прекрасно понимаете, господа, что мы с вами откупориваем бутыль с джинном в лице собственника-кулака, самого свирепого из всех джиннов. Не убий, да не свершится грех тяжкий?.. Нет уж, господа, на войне, как на войне».
Добравшись из Бутылиц до своего села, тимошинские спекулянты начали истошно орать:
— Православные? Люди добрые! Ограбили?
Когда подводы подошли к сельсовету и остановились, толпа запрудила всю прилегающую площадь. Начался стихийный митинг. Особенно усердствовали богатые мужики, спекулировавшие хлебом.
— Миром идти на Бутылицы! — призвал бывшим волостной старшина Рябиков.
В толпе то там, то здесь стали появляться люди с ружьями, с топорами, вилами, а то и просто с кольями, выдранными из ближайших плетней. Вскоре под предводительством Рябикова и бывшего городового Хорошева взбудораженная толпа двинулась на Бутылицы.
В ближайшем на пути к Бутылицам селе Синжаны — снова митинг. Здесь инициативу перехватили в свои руки местные богатеи Аладышев, Колпаков, Конин, Чернов.
— Гонцов, гонцов послать! — кричал толстомордый Аладышев.- Поднимать народ надо! Покончить с этой властью!
Из Снижен были посланы конные гонцы в окрестные деревни и села Коровино, Данилово, Верхоунжу, Архангел и в соседние волости — Урвановскую, Папулинскую, Заколпскую. Гонцы получили наказ: поднимать всех под угрозой лишения надела земли. По пути к Бутылицам горланившая толпа все больше разрасталась. Особенно воинственными криками будоражил людей предводитель мужиков из деревни Яселева бывший лесопромышленник Афанасий Брусков, который взял команду походом на себя.
Возле деревни Вичкино разросшейся толпе встретился небольшой обоз, сопровождаемый двумя красноармейцами. Обоз направлялся в Меленки, возы были загружены мешками с зерном.
— Земляки! — закричал Брусков. — Хлебушек наш увозят! Комиссаров кормить! Не позволим, мужики! Нe отдадим!
— Хлеб казенный, — отвечали красноармейцы. — Не подходи!
Орущая толпа надвигалась, красноармейцы выстрелили в воздух и тут же были обезоружены. А Брусков неожиданно для всех в упор выстрелил в красноармейца, тот упал. Второй красноармеец бросился бежать к лесу.
Красноармейца догнали, начали избивать чем попало.
— Закопать их! Закопать и концы в воду! — командовал Брусков.
Яму выкопали наспех, кое-как, приволокли красноармейцев, бросили в яму, красноармейцы были еще живы — орудовавшие лопатами мужики замешкались.
— Негоже так, живьем закапывать, — проговорил один из них, глядя на Брускова, и бросил лопату.
— Вот еще! — выкрикнул Брусков. — Некогда с ними цацкаться! — И, схватив лопату, стал яростно забрасывать землей стонавших красноармейцев.
— Это чего же мы, братцы, творим? — громко спросил тот, чья лопата оказалась у Брускова. — Солдаты — такие же мужики, как мы! Ни в чем неповинны, а мы порешили их самосудом, да закапываем живьем!
Брусков ощерился:
— А тебе приказ нужен? Так а... — И замахнулся на мужика лопатой, но сзади лопату удержали. Брусков оглянулся: за его спиной стояли крестьяне с хмурыми, решительными лицами.
— Бунт, значит?
— А как хошь понимай. Атаман выискался, едрена мать!— выругался тот, на которого Брусков замахнулся лопатой.— Повертай назад, мужики! — сказал он твердо. — Несподручно нам такое.
Большая толпа отделилась от общей массы и повернула обратно. Брусков, вначале было оробевший, крикнул вдогонку:
— Вы еще попомните меня, гужееды!
В селе Архангел, куда Брусков привел поредевший отряд, возле сельсовета шумела толпа, а с другого конца села к толпе двигалась телега, сопровождаемая красноармейцем.
— Вот еще один! — закричал Брусков. — Хватай его, мужики!
Красноармейца разоружили.
— Связать его и под арест! — сказал председатель местного сельсовета Костин.
Толпа угрожающе загудела, а красноармеец неожиданно рванулся из рук мужиков и бросился бежать в сторону речки.
— Пали! Пали! — закричал Брусков. У Брускова была винтовка с боевыми патронами, и он первым выстрелил.
Поднялась пальба из ружей. Красноармеец споткнулся, но все же добежал до Унжи, перебрался на другой берег, там упал.
— Живой ведь! Живой! Очухается — уйдет! — кричал Брусков.
— А энто мы его счас, — выискался сын Брускова, двадцатилетний балбес Иван. — Дай-ка мне, папаня, винтовку.
На виду у всех балбес перешел неглубокую Унжу и, не раздумывая, выстрелил красноармейцу в голову.
Звали того красноармейца Иваном Кирюшиным.
А в самих Бутылиах всe eщe звонили в колокола и митинговали у здания ВИКа, когда подоспели орущие толпы из других сел и деревень, и бунтовщики двинулись к железнодорожной станции.
Путь им преградила жиденькая цепочка красноармейцев. Впереди стоял Прохор Жегалкин. Он ждал. Из толпы должен был кто-то выйти. Должен был кто-то что-то сказать, и тогда он, Жегалкин, ответит как уполномоченный уездной власти.
Но никто не вышел к Жегалкину. Задние напирали — толпа с гулом надвигалась. Кто-то взвизгнул, завопил — толпа с криком ринулась, смела красноармейцев, начался кровавый самосуд.
Прохора Жегалкина зарубили топором, других красноармейцев убивали чем попало — прикладами, вилами, кольями, а двоих, Василия Сдобного и Сергея Иванова, привязали к деревьям и сожгли.
В Бутылицах, как и возле деревни Вичкино, зверская расправа вновь отрезвила многих. Как только упал окровавленный Прохор Жегалкин, тысячная толпа ахнула — бросились врассыпную, остались лишь озверевшие зачинщики, которым терять уже было нечего.
Они-то и разгромили станцию. Начальника станции не нашли, вытащили на перрон телеграфиста Потапова, избили, но оставили живым, не зная о том, что это он послал тревожную депешу о бунте, подписав ее своей фамилией Потапов, которую телеграфный аппарат отстучал словом «потоп...».
* * *
А в доме попа Никольского продолжал заседать штаб «народного движения». Не было только отставного полковника Беляева. Сославшись на нездоровье, он сел в свою фасонную прелетку и укатил домой. Не было и Сазанова, который, как выразился поручик Дубенской: был «командирован непосредственно на театр военных действий».
Но вот Сазанов показался в дверях. Он трясся, был бледен, заикаясь, прокричал с порога:
— Я п-предупреждал в-вас, господа!.. Эт-то неслыханно!.. С нас всех п-поснимают головы!..
— Успокойтесь, Сазанов, — подступил к нему Царьков. —
Чем причитать по-бабьи, лучше расскажите толком, что там произошло, ведь мы вас командировали туда…
— Т-там!.. Т-там. убийства, господа! Убийства! — простонал Сазанов — Там, господа, зверства! Живых людей жгут!
— Да, такие картинки не для женщин, — хладнокровно сказал поручик Дубенской.— но, с другой стороны, чего же вы ожидали, господа? Дипломатических переговоров? Лобызаний?
— Оставьте, поручик, свои нравоучения, — бросил недовольно Царьков. — Тем более здесь не уместен юмор. Нам надо выработать линию... в данной ситуации.
— Линия одна, — опять съязвил поручик, — позаботиться о собственных головах, чтобы их, как изволил выразиться господин Сазанов, не поснимали с плеч.
— После Мурома вы, кажется, имеете опыт, господин поручик? — парировал Царьков. — Так, может, поделитесь?
— Вы, господин социалист-революционер, — сказал Дубенской раздельно, — тоже, слава богу, уцелели. А ведь это вы с вашей компанией основали так называемый комитет содействия муромскому предприятию — так назовем это. Впрочем, комитет не столько содействия, сколько бездействия. Там, где нужно стрелять…
Он не окончил фразу, потому что со стороны Меленковского тракта явственно донеслась пулеметная стрельба. Стреляли, без сомнения, из пулеметов, а у мятежников пулеметов не было.
— Однако ж, господа, — проговорил Дубенской,— не кажется ли вам, что нам пора расстаться до будущих, более благоприятных времен? Говоря проще, пора сматывать удочки, господа...
* * *
Не прошло и получаса после получения странной этой депеши «Бутылицах бунт потоп...», как из Меленок выступил отряд красноармейцев, вооруженный винтовками и двумя тяжелыми пулеметами. Командовал отрядом помвоенкома Иван Захаров. Павел Смелов руководил всей операцией, так как к Бутылицам одновременно с ними должны были прибыть по железной дороге отряд чоновцев из Москвы и отряд добровольцев из Мурома.
Захаров и Смелов ехали впереди отряда в старом автомобиле с открытым верхом. Смелов достал из нагрудного кармана только что врученный ему военкомом Малышевым мандат. Прочитал:
«Предъявитель сего председатель уездном Чрезвычайной комиссии и член уездного Военно-революционного Совета товарищ П.Д. Смелов уполномочен принимать самые беспощадные меры к врагам революции, вплоть до расстрела на месте, рассеивать ружейным и пулеметным огнем…».
Перечитал еще раз, подумал: «Неужто придется применять такие полномочия? Неужто опять, как недавно в Муроме, зверствует кулачье?..»
Богачи, белогвардейское офицерье обманут мужиков, напугают выдумками о большевиках, застращают расправой от своих и взбунтуют, и ведут несознательную массу против народной, еще не окрепшей власти...
И что делать? Выжидать, когда мужики образумятся, а пока пусть громят комбеды, большевистские Советы, убивают, грабят, мародерствуют?..
Нет, не для того сбросили царя с престола! Революции нужен порядок! Власть есть власть! Без этого не справиться с разрухой, голодом, не начать строительство новой жизни!..
Примерно так думал Павел Смелов, пряча в карман чрезвычайный мандат, обычный в то тяжкое для молодой Советской власти взрывное время.
На полпути из Меленом в Бутылицы отряду Смелова повстречалась беспорядочная толпа крестьян, увидев красноармейцев, мужики упали на колени.
— Не прикажи казнить? — кричали из толпы. — Не по доброй воле мы.
Они были безоружны и не походили на мятежников. Один старик, на голове которого, несмотря на июльскую жару, боком сидел заячий малахай, глядя ясными, почти детскими глазами в лицо Смелова, сказал:
— Поспешайте, сынки. Мертвых-то уж не воскресить, а кровососов пымайте и казните лютой казнью!
Услыхав насчет мертвых, Смелов нахмурился, что-то тяжелое толкнулось ему в сердце. Он спросил:
— Кто — мертвые?.. Красноармейцы?
— Всех до одного порешили, командира первого, — печально сказал старик.
Мужиков отпустили с миром, а дедка в заячьем малахае Смелов взял к себе в автомобиль.
— Расскажи, отец, как было? Тебя как звать-величать-то?
— Гороховский я, Кочубеев Иван отца звали Митрием. А лютовал-то в Бутылицах больше всего богатей Гришка Бункин. Бункины-то скотом торговали, их новая власть поприжала, однако сам Гришка в активистах сидел в волсовете. Он, Гришка, и порешил красного командира.
«Эх, Жегалкин, Жегалкин, — подумал с болью Смелов. — Добрый молчаливый, исполнительный Жегалкин!.. Все говорил: требовается. Вот и потребовалось умереть на боевом посту... А мы не успели на выручку, чуть-чуть не успели!»
— Ты-то как попал в эту кашу, Иван Митрич,— спросил он сурово деда. — Или тоже раньше скотом торговал?
Старик посмотрел не него своими ясными глазами, сказал простодушно:
— В спину винтовкой будут ширать, дак и ты б пошел, куды денешься. А насчет скота верно, ты угадал, есть скот, как же: серый кобель, да черный кот. Кот, однако, сбежал — мышей не стало. Хлебушка нет, так и мышам на дворе делать нечего.
«А шел на Бутылицы вместе с богатеями! И другие, такие же, как ты, шли!.. — котел крикнуть Смелов, но сдержал гнев. — Шли и убивали. А нам что же остается делать, защищая революцию?.. Чрезвычайный мандат и винтовав нам пока требуются!..».
— Хорошо бы успели вовремя ребята из Мурома и из Москвы, — сказал Захаров, наклоняясь к Смелову. — Заметил, в Бутылицах, как и в Муроме, не просто бунтуют — убивают зверски. Может, и тут приложили руку поручик Дубенской да Царьков — скрылись из Мурома, а тут объявились?
— Может быть, может быть, — согласился Смелов. — Не успели мы — ребят жалко!
— Только бы чоновцы подоспели, да из Мурома!.. Ударим с трех сторон - за все гады поплатятся!
— Поспешайте, сынки, поспешайте, — поддержал дед. — Казните злодеев лютой казнью.
Чекисты, как оказалось, опасались не зря. Накануне Царьков и Дубенской ездили вдоль железной дороги в сторону Москвы. В селе Борисово нашли подходящего человека — выпивоху и скандалиста Сергея Горунова, который за сущий пустяк — четверть самогона — обязался разобрать путь в районе станций Добрятино и Заколпье. Четверть самогона Горунов получил, сговорил двух своих дружков, но когда они явились в Добрятино и начали орудовать ломами, набежали добрятинские мужики, представители местного Совета, начальник станции, ломы у них отобрали, а самих заперли впредь до вытрезвления и разбирательства в сельскую кутузку при Совете.
Мятеж был подавлен.
Тела замученных красноармейцев были похоронены в общей могиле, им были отданы последние воинские почести. Отправив в разных направлениях небольшие отряды для преследования и поимки мятежников. Смелов обосновал свой штаб в кабинете сбежавшего предвика Сазонова и возглавил следствие и суд одновременно. В данном случае ЧК использовала свое право непосредственных расправ с контрреволюционерами в чрезвычайных обстоятельствах.
А обстоятельства были таковы, что едва подавили чекисты мятежи в Мурома, затем в Бутылицах, как пришлось Павлу Смелову, снова наделенному чрезвычайными полномочиями, скакать во главе конного отряда в Урваново, где местные богатеи братья Кузякины, Иван Волкодавов да Петр Базов вместе с двумя неизвестными, ряженными под странников, подбили мужиков на бунт. Были разгромлены волисполком и пункт всевобуча, откуда мятежники похитили двадцать винтовок с патронами и разбежались.
И снова, как в Бутылицах, Павел Смелов создал чрезвычайную следственную комиссию для расследования.
* * *
По окончании гражданской войны П.Д. Смелов вернулся в Меленки в отметинах, шрамах и долго не прожил.
На братском кладбище в городе Меленки благодарные потомки установили памятник павшим защитникам революции. Среди двадцати имен, выбитых на граните, значится имя П.Д. Смелова. И поныне пионеры возлагают к памятнику цветы» («Призыв», 12 сентября 1987).
Владимирская губерния 1918-1929 гг.
Жизнь владимирских городских обывателей в 1915-1918 гг.
Нападение на ст. Ковров унтер-офицерского батальона в 1918 году.
Город Владимир в 1919-1920 годах.
Товары и цены во Владимирском крае в 1917-1941 годах
|
