Род графов и дворян Зубовых Род Зубовых считал своим предком татарина Амрагата, баскака во Владимире, который, по родословному баснословию, в 1237 г. принял крещение с именем Захария. Одного корня с Зубовыми считали себя дворяне Баскаковы.
По документам дворяне Зубовы известны с XVI века, когда Игнатий Никитич Зубов был (в 1571 г.) дьяком посольского приказа. В следующем столетии многие Зубовы служили стольниками и воеводами. Так, Дмитрий Иванович Зубов погиб в 1634 г. под Смоленском, а его сын Клементий сложил голову под Конотопом.
Родовой герб Зубовых
Щит разделен на четыре части; из коих в первой в золотом поле изображен черный двуглавый орел коронованный с распростертыми крыльями, имеющий в лапах скипетр и державу. Во второй части в красном поле полумесяц рогами в правую сторону обращенный и пятиугольная звезда серебряные. В третьей части в голубом поле видна в латы облаченная рука с мечом вверх поднятым и золотой лук с колчаном, в коем означены стрелы. В четвертой части в золотом поле три лилии голубого цвета.
Щит увенчан обыкновенным шлемом с графской на нем короной. Намет на щите голубой и красный, подложенный золотом и серебром. Щит держат два казака с пиками. Под щитом надпись: MERITIS CRESCUNT HONORES (с лат. Услуги возвышаются до почестей). Герб внесен в Общий гербовник дворянских родов Российской империи, часть 2, 1-е отделение, стр. 25.
Герб рода дворян Зубовых (нетитулованная ветвь) внесен в Часть 18 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 5.
Граф Александр Зубов родился 6 авг. 1727 г., умер 20 февр. 1795 г. Был женат на Елисавете Васильевне (1742-1813), урожденной Вороновой. Единственная дочь армейского прапорщика, оставившего ей 1000 душ крепостных, она в 17 лет (в 1759 г.) вышла замуж. В 1795 г. пожалована в статс-дамы, а в 1797 г. - в кавалерственные дамы ордена св. Екатерины. Скончалась она 29 декабря 1813 г. и похоронена в Сергиевой пустыни под Петербургом.
Александр Николаевич Зубов начал службу в Конной гвардии, в 1751 г. был произведен из вахмистров в корнеты, а в 1758 г. из поручиков был уволен по болезни в Ландмилицейский корпус подполковником.
До возвышения своего сына Платона, он был в чине статского советника и был вице-губернатором в провинции, управляя в тоже время имением Н.И. Салтыкова.
Во время нашествия шаек Пугачева он должен был вместе с семейством искать спасения в бегстве.
В 1778 году открыто Владимирское наместничество, были проведены дворянские выборы. Губернским предводителем дворянства стал Федор Алексеевич Апраксин, владимирским уездным дворянским предводителем - Александр Николаевич Зубов (1778—1781), а Афанасий Николаевич Зубов – муромским предводителем дворянства. Несмотря на родство, братья Зубовы были людьми очень несхожими.
Дворянский род Зубовых возвысился в 1789 году благодаря «случаю» Платона Зубова, последнего фаворита Екатерины II. В 1793 г. все семейство было возведено в графское достоинство.
Благодаря влиянию сына, 22 сентября 1792 г. получил назначение обер-прокурором в первый департамент Сената, где прославился взяточничеством, пользуясь могущественным влиянием сына. Большой скандал наделал его процесс с отставным провиантского штата майором Бехтеевым, у которого А.Н. Зубов хищническим образом захватил имение, выгнав помещика с семейством из его собственного дома.
В XVIII и XIX столетии Фетиньино было вотчиной графов Зубовых. В Фетинино владельцем села Николаем Васильевичем Зубовым (1699-1786) в 1763 г. была построена церковь Пресвятой Троицы.
В конце XVIII в. село Фетинино было во владении сенатора графа Александра Николаевича Зубова.
А.Н. Зубов имел состояние, приносившее ему ежегодный доход до 20 тысяч руб. В Петербурге он купил дом, куда и перевез семью из Москвы. Умный человек, но злой и бесчестный, Зубов прославился взяточничеством и лихоимством. По словам современника, он «плотно стряпал» по делам всех в государстве богачей, при чем эти «обороты» приносили ему больше пользы, чем царская милость. Будучи сенатором, он скупал или вынуждал уступать старыя тяжебныя дела, добиваясь затем решения их в свою пользу. Беззаконные действия А.Н. Зубова сильно колебали даже положение его сына Платона, но в результате он всегда выходил сухим из воды.
Известное дело с майором Бехтеевым приобрело большую огласку и едва не кончилось для Зубова печально. Бехтеев заложил за 40 тысяч свое имение в 600 душ во Владимирской губернии и просрочил. Зубов, без всякой доверенности от владельца, внес деньги и выкупил имение. Вопреки закону, имение было за ним утверждено по предъявленной закладной. Бехтеева с семейством выселили из собственного дома, отняв даже и его движимое имущество в пользу Зубова. Бехтеев обратился за поддержкой к князю Потемкину и просил Державина быть посредником в Совестном суде, куда он подал прошение на старика Зубова. Платон Зубов склонялся сначала к мировой сделке. Он даже намеревался уплатить тайно от отца те 16 тысяч руб., которые Зубов-отец требовал от Бехтеева, якобы в возмещение убытков. Но потом Платон принял сторону отца. Тогда Бехтеев грозил подать жалобу императрице. Деревня ему была возвращена, по совету Державина, но случай этот вызвал во всех знатных домах неприятные для Зубова толки о том, что отец фаворита «своим надменным и мздоимным поведением уже всем становится несносен».
Далеко не все обиженные Зубовым осмеливались на него жаловаться: тягаться с отцом фаворита было опасно. Зубов же пользовался своим положением и обогащался. Иной раз он даже продавал свое покровительство. В сентябре 1792 г. на этой почве возникло другое дело, не менее скандальное, чем первое, сильно поколебавшее положение при дворе самого фаворита. Некий Ярославов, отрешенный от должности за противозаконные поступки, был отдан под суд. Приехав в Петербурга, он купил покровительство Зубова и добился пересмотра своего дела в Сенате. Сам Ярославов был оправдан, а судьи признаны виновными. Но дело раскрылось, и Екатерина, сильно разгневанная, отменила peшение, выразив неудовольствие Сенату. Несмотря на свою печальную репутацию, Зубов, благодаря сыну, одновременно с ним, вместе с другими сыновьями был возведен в графское достоинство в 1793 г. Но он не дожил до того времени, когда Платон сделан был князем, и умер 20 февраля 1795 г.
Князь Платон Александрович Зубов родился 15 ноября 1767 г., умер 7 апреля 1822 г. Выдвинулся благодаря Н.И. Салтыкову. С 1789 г. он сделался лицом близким к Импер. Екатерине II. Из поручиков конной гвардии быстро производится в высшие чины и получает графское достоинство и громадные поместья. После смерти Потемкина он назначается генералом-фельдцей-хместером, новороссийским ген. губернатором, начальником черноморского флота. Все дела вершали три его секретаря: Альтести, Грибовский и Рибас, а сам Зубов за это время получил княжеское достоинство и необъятные населенные имения в ново присоединенных польских областях. С воцарением Императора Павла, его имения были сначала отобраны в казну, но затем снова ему возвращены. Последние годы (с 1814 г.) он провел в мест. Янишки, Шавельск. уез., Виленской губ. Был женат на Текле Игнатьевне Валентинович, которая потом была в замужестве за гр. А. П. Шуваловым.
Граф Дмитрий Александрович Зубов родился 17 мая 1764 г. и умер 14 февраля 1836 г. Был женат на кн. Прасковье Александровне Вяземской (1772 — 1835). В 1816 г. им была издана книга под заглавием: «Новый способ винокурения посредством ь водяных паров». Тоже сочинение перепечатано на немецк. языке.
Граф Валерьян Александрович Зубов родился 28 ноября 1771 г., умер 21 июня 1804 г. Выдвинулся сначала благодаря протекции Салтыкова, а затем брата своего Платона. Почти не служа, получал чины. В чине генерал-майора участвовал в усмирении Польши и здесь, по словам Гельбига, «запятнал себя низким, безстыдным и возмутительным обращением с некоторыми поляками и их женами». В 1796 г. он был назначен главнокомандующим войск, отправлявшихся на Кавказ для завоевания всей передней Азии. Граф В. А. Зубов быт генералом от инфантерии, членом Госуд. Совета и директором 2 Кадетского Корпуса. Был женат на Гр. Потоцкой, впоследствии вышедшей замуж за Уварова.Дело по прошению надворного советника Василия Зубова о причиненных ему утеснениях со стороны умершего родного брата его графа Александра Николаевича и племянников князя Платона и графов Николая, Дмитрия и Валерьяна Александровичей Зубовых. 1799 г. Генерал-рекетмейстер Палицын, препровождая к Владимирскому губернатору Руничу в копии прошение надворного советника Василия Зубова, поднесенное им Государю Императору и по Высочайшему повелению переданное Палицыну для рассмотрения, в коем Зубов, описывая «разные причиненные якобы ему утеснения умершим родным братом его графом Александром Николаевичем и детьми его князем Платоном, графами: Николаем, Дмитрием и Валерьяном Александровичами Зубовыми, через кои он лишился имения, ему принадлежащего, и прочая всего на 300.000 руб.», просил губернатора Рунича, в виду пребывания гг. Зубовых во Владимирской губернии, прошение Василия Зубова им «предложить с тем, дабы они противу всех значущихся в оном обстоятельств в подробности объяснили»; в случае же, если кого либо из них во Владимирской губернии не окажется, то по узнании о месте пребывания таковых, «отнестись об оном к начальствующему той губернии», а затем все объяснения Зубовых доставить к Палицыну «для учинения по оным Его Императорскому Величеству докладу» (Письмо от 27 июня 1799 г. за № 756).Прошение Василия Зубова «Всемилостивейший Государь! Рассоренный и угнетаемый тридцать восемь лет злодейскими поступками умершего родного брата моего графа Александра и детей его князя Платона, графов: Николая, Дмитрия и Валерьяна Зубовых, лишась всей надежды по их могуществу и вынуждению потеряв узаконенный срок возвратить мою собственность, припадаю ко Всевысочайшему Престолу Вашего Императорского Величества, подающему отраду страждущим от насилия, в жертву коего потерял счастие выполнить обязательство мое службою; а в пользу утеснителей моих, не включая следующих по силе завещанию отеческого по семейственному счету интересов, лишился Владимирских деревень моих с движимым имуществом стоющих сто тысяч, потерянием с них доходов до ста пятидесяти тысяч, а во время многосилия князя Платона, откупаясь от не повинного заточения, из приобретенного трудами моими имения потерял больше шестидесяти тысяч, а всего на триста десять тысяч рублей. Обстоятельства ж злодеяний, мне производимых, следующие:
Ненависть противу мачихи, а моей матери, расположила брата моего Александра ко мне со дня рождения моего недоброхотственным; а устрашив он отца нашего открытием мною происшествия с Анненковым, при котором одиннадцати лет был осуждающим бесчеловечный его поступок свидетелем, с помощью воли отеческой отнял обязательство мое служить, до двадцати трех лет содержан был в деревенском уединении без всякого учения, по елику и учителя постороннего принять опасались свидетельства; на случай женитьбы на дворянке Трегубовой и полученная собственность по смерти моей матери доставили мне небольшую свободу, а притом и отец наш отдал нам все недвижимое имение в раздел, по которому и досталось на часть мою Владимирской губернии в селах Фетиньине, Авдотьине и Ваулове меньше трех сот двадцати шести душ, в которых, избегая праздности, с позволения отеческого, завел суконную фабрику. Но брат мой разными обманами и коварством довел родителя нашего, что он приказал на села Фетиньино и Авдотьино, доставшиеся мне по разделу, и на купленные мною в селе Сущеве и дер. Карандышевой земли, дать ему, брату моему Александру, купчия, а вместо следующих тридцати тысяч, данных отцом моим на дело с Анненковым, из денег, дошедших к отцу моему на счет мой от матери моей, получил только двадцать тысяч рублей. Взявши ж в 776-м году безденежные купчия, уверял брат Александр, что он, исполняя волю отца, не будет разорителем брата, а с потерею деревень тех, потерял я суконную фабрику, конский и скотский заводы, как и запасный хлеб, со всеми экипажами. Поелику ж купчия были безденежные, то и написаны оне в самомалейшей цене, в чем свидетельствуюсь третьим братом моим тайным советником Афонасием Зубовым, что я, не знав отеческого условия с братом Александром и видев безденежное тех деревень моих присвоение, тогда ж жаловался на поступок братнин по соседству деревень генерал-фельдмаршалу Графу Салтыкову первому и его супруге, имея и других знающих сие происшествие, что я по воле родителя моего лишился тех Владимирских деревень. Отец же мой, желая лично узнать о моем поведении, приехал ко мне в Саратовскую мою деревню, где я в нужном состоянии посредством хозяйства и виннаго завода снискивал потерянное, а, живши в доме моем шесть лет, узнал, что я не мот, но чувствуя слабость в здоровье, открыл неизвестное до того мне дело, что он, опасаясь, чтоб я, по молодости своей, не промотал Владимирских деревень, приказал их продать брату Александру с тем условием, чтобы возвратил он мне с их доходами, чего от него, Александра, и требовал, но помолчанию заключает, нет ли обмана; вследствие чего и сделал в 786-м году завещание, в котором между прочим предписал, чтоб дети его во всех претензиях разобрались семейственно, в случае неудовольствия, не безчестя в судах его имени, жаловались бы в совестном суде; брату же Александру удовлетворить мои претензии, завещание хранить мне, а тело погребсти в селе Фетиньине, прося быть душеприкащиками действительнаго тайнаго советника князя Куракина перваго, который и был при том завещании свидетелем, и генерал-лейтенанта, бывшего в Пензе губернатором Ступишина. В последстиях чего, получив право возвратить те Владимирския деревни мои с их доходами, требовал от брата Александра выполнения с ним отеческого условия и воли, а ведая его неограниченное корыстолюбие и опасаясь злобы, готов был с потерею почти всей принадлежности моей окончить мою претензию, лишь бы укротить мщение разными образами вред наносимаго мне брата; но, по его противу меня могуществу, оставлял он меня без ответа. Искавши ж случая по отдаленности моей от столицы партикулярным обличением или жалобою по силе завещания отеческого в совестном суде начать о возвращении тех деревень моих, но сын его князь Платон сделался вельможею, изливаемые на него и на все семейство брата моего Монаршия милости, со обогащением соединенные, подали мне надежду, что брат мой, насытясь интересами, не пожелает собственное мое имущество, с нарушением обязательства к отцу и человечеству, удержать за собою, — явился с униженностью к нему и к князю Платону в Санкт-Петербург. Несколько дней даны были мне виды родственные, почему и завещание отца моего отдал я графу Дмитрию; но с получением его от меня переменилось их обращение. Князь Платон не стал меня принимать, а брат Александр сказал, что ежели я осмелюсь хотя малейший вид к требованию оказать, познакомлюсь с березовыми островами, а на милость с Соловецким монастырем. Претерпев убыток, получил вместо возвращения моей собственности обещание ссылки и ко охранению себя должен был молчать и откупаться от угрожаемаго несчастия. В таком стеснении и обиде страдая ежедневно, не мог укротить брата моего в его мщении. Он с помощию детей своих возстановил противу меня сына моего, служащаго адъютантом в штате генерал-фельдмаршала Графа Салтыкова перваго, довел его до сумашествия, который и поныне умоповрежден, разнообразно возстановлял противу меня дочерей моих, а в сие время для поправления пензенских казенных винных заводов соглашен был Пензенским губернатором Ступишиным принять должность экономии директора; об определении в сие звание ни брат мой, ни князь Платон, по незнанию воспрепятствовать не могли; но не довольны будучи вступлением в службу, а паче награждением чина надворнаго советника и орденом Св. Владимира, равно и открытием мною увеличенной выкурки вина и сочинением о том книги умножили к несчастью моему свои коварства. Полагая ж, что дети мои в младости их обольщены будучи ласкою, согласятся подать на меня просьбу, граф Дмитрий, от себя и от всего семейства клевеща, с ругательством писал ко мне и угрожал отдачею меня под опеку. Сим вновь сделанным бедствием принужден ехать в Санкт-Петербург и откупаться от наступающаго тогда несчастия. Приехавши же к брату в Москву, вытерпел подтверждение письма графа Дмитрия, и что он определит таких опекунов, которые научат меня гримасам, а если не подам просьбы в отставку, то вывезут из Санкт-Петербурга в кибитке. В таковых бедственных положениях принужден оставить службу и во все продолжение утеснения моего утолщал угнетаемому насилию с понесением убытков моих, выполняя разные желания не только семейства братнина, но и служащих князю Платону. В таком порабощении моем граф Дмитрий узнал, что я купил музыкантов, требовал их продажи, в чем боялся не выполнить его воли, и продал ему лучших четырех человек, но он, поставя наследственным правом оставшее трудами и воздержанностью приобретенное имение мое присвоить себе, не только за них по сие время, но и по другим счетам и по требованиям, во время утеснения моего поневоле мною произведенным, не платит денег, а вопреки собственным своим письмам, означающим продажу тех музыкантов, не устыдился при жалобе на меня тайному действительному советнику князю Куракину первому сказать, что я моих музыкантов не продал, а подарил. Князь же Платон, хотя и не в полности, по части своей через него ж, князя Куракина, прислал ко мне двадцать тысяч рублей, в чем и взята от меня росписка; но братья его, графы Николай, Дмитрий и Валерьян и равнаго князю Платону удовлетворения многим разорениям моим не делают, да и завещания отца моего по предписанию в нем граф Дмитрий не возвращает. Всемилостивейший Государь! Всеподданнейше прошу Вашего Императорского Величества повелеть утеснение и разорение, насилием мне произведенное, исследовать и дать отраду изнуренному верноподданому твоему возвращением его собственности и завещания отеческого. Вашего Императорского Величества верноподданнейший Василий Зубов, надворный советник и кавалер». Сверху прошения надпись: «В Павловске Маия 17-го 1799-го года».
Получив отношение генерал рекетмейстера Палицына, Рунич обратился с письмами к князю Платону и к графам Николаю и Валерьяну Зубовым. Первые два письма были отправлены в запечатанных конвертах по местожительству кн. Платона и гр. Николая Зубовых в Юрьевской округе через Юрьевского предводителя дворянства Жемчужникова, а последнее к графу Валерьяну Зубову, проживавшему в с. Щенячье Слободке, Суздальской округи, через местного городничего. В письмах к Зубовым Рунич просил их доставить ему объяснения по существу жалобы Василия Зубова для препровождения их к Палицыну, В ответ на свои письма губернатор Рунич получил объяснения от князя Платона и графов Николая и Валерьяна Зубовых при следующих препроводительных письмах.
1. От князя Платона Зубова.
«Милостивый Государь мой Павел Степанович! При объяснении моем приложены бумаги в подлинниках, кои по существу своему для меня весьма важны, а потому и приношу вам, Милостивый Государь мой, покорнейшую просьбу, чтобы законно утвержденные, и засвидетельствованные с них копии, ваше превосходительство благоволили вручить их брату моему Графу Николаю Александровичу. Вы тем крайне одолжите, и обяжете благодарностью с отличным почтением и преданностью пребыть честь имеющего. Вашего превосходительства Милостивый Государь мой покорный слуга Князь Платон Зубов. 23-го июля 1799-го года. Село Фетиньино».
2. От графа Николая Зубова.
«Милостивый государь Павел Степанович! Получив почтенное письмо вашего превосходительства от 14-го числа сего месяца с приложенными притом копиями с письма господина генерал рекетмейстера и со всеподданнейшего прошения дяди моего, требованное по тому объяснение мое, написав во всей подробности, здесь присовокупить честь имею. О пребывании ж брата моего графа Дмитрия Александровича донесу вам, Милостивый Государь мой, что он расположился жить в деревнях своих, лежащих в Белорусской губернии и именно в местечке Усвять, где и теперь обретаться должен. Со истинным почтением и таковою же преданностью пребыть честь имею вашего превосходительства, милостивый государь, ваш покорный слуга граф Николай Зубов. 23 июля 1799-го года. Село Фетиньино».
3. От графа Валерьяна Зубова.
«Милостивый государь мой Павел Степанович! Вследствие препровожденного вашим превосходительством сообщения генерал-рекетмейстера присовокупляю у сего мой ответ с приложенными при оном двумя бумагами, кои равно к оному ответу быв нужны, почему и прошу покорнейше вашего превосходительства все оное препроводить куда следует, болезнь моя мне препятствовала вам отвечать скорее, истинно через силу, что мог выполнить мою обязательность. Пребывая навсегда с истинным почтением и таковою же преданностью ваш, милостивого государя моего, покорный слуга граф Валерьян Зубов. 1799-го года 23-го июля. Слободка».
Приводим целиком имеющиеся в деле объяснения Зубовых со всеми к ним относящимися приложениями.
Объяснение князя Зубова на всеподданнейшее прошение дяди его надворного советника Василия Зубова:
«Дабы излишними повторениями не обременить высочайшего внимания и не занять времени столь драгоценного, посвящаемого на благо человечества, ссылаюсь я во опровержение жалобы от дяди моего Василья Зубова во всех статьях на сказанное в объяснении брата моего графа Николая Зубова, писанном сего числа. Но прибавлю здесь томко то, что лично до меня относится.
Издавна знал я, что реченный дядя мой питал злобу и безрассудно и постыдно для себя поносил отца моего, но чтоб он имел на него какой либо иск или претензию, сего и не слыхал я никогда, во все продолжение (жизни?) отца моего. Не знав его никогда и услыша его представшего ко мне в Санкт-Петербурге тому уже лет восемь, рад я был, что представился мне случай сей, что учтивостью и равнодушием моим докажу я ему, что я родства не чуждаюсь, и тем успокоить и утвердит его, что и отец мой не злобою платит за суетную злобу и поношение его. Он предстал ко мне со всею униженностью человека свойств сего. Я принял и отпустил его со всею учтивостью, но внутреннее почтение не от меня зависело. Никогда не переменял я в рассуждении его поведения моего, да и не мог, не имея с ним ничего совместного, и даже отдален быв от всякого случая даже и видеть его. Но всегда пребывал я в том же незлобии и в том же отдалении. Отдавал ли он брату -графу Дмитрию Зубову какое завещание или нет и когда - я того не слыхал и не знаю, быв тогда столько занят, что, редко видая отца и мать мою, не помню, чтобы я мог с ним, с дядею моим, где либо встретиться; и не имея времени заниматься не токмо им, но и никакими собственными делами, я забыл, что и существует он, и никакова с ним сношения конечно не имел; но уверен только в том, что во все продолжение того времени не слыхал я, чтобы он чем-нибудь был недоволен. Всегда готов был на защиту угнетенного, сколь приятно бы мне было, если б мог облегчить судьбу родственника. Он говорит теперь токмо, что откупался от неповинного заточения, но за что и на что было заточать его? И какая и кому могла быть польза в том? Кого я заточил? Да и во власти-ль моей было заточить ково? А потому от чего же ему и откупаться было? Опасение сие не токмо мнимое, но неявно ли вымышленное? Впрочем я ли виноват, что угодно ему было, скрывая от меня, угождать и терять деньги свои. Кому и как он угождал, и чьи из служащих мне и какие желания выполнял он, как и те деньги, кои терял, — все сие впервые достигает до ушей моих; я чего не токмо не знаю, но о чем даже и помышления иметь не мог, в том и пред Богом ответствовать не буду. Моя ли то вина, что не следует он по следам чести и законов, и мнит, что законы его защищать не могут. Как мне, от роду не знав его и видев его токмо мимоходом, — как мне ответствовать за него, что теряет он деньги свои и употребляет их на законопротивное развращение и поползновение ко злу.
В жалобе своей везде покойного отца моего порицает он мщением и злобою, равные чувства приписывает он и мне; он же говорит, что разорял и угнетал я его злодейскими поступками и по могуществу и вынуждению моему лишил всей надежды, как будто бы я властен был над ним.
Он признает, что я мог вредить ему, но самый опыт доказывает, что он пребыл всегда в непоколебимом благоденствии, разве раздираем был совестью и собственными страстьми своими, как-то: завистью и злобою. Сам он говорит, что в тоже время получил он место, чин и орден. Похоже ли это на заточение? В услаждение совести моей приятно для меня то утверждение, что я не ходатайствовал за воздаяния сии; но не менее того, может ли сие служить доказательством злобы и мщения моего. Как мне не знать было да и прежде утверждения, что делалось от высочайшего лица в пользу однофамильца и роднова дяди моего? Что лежит до отставки его от места Економии Директора, как оная последовала — не знаю, но вероятно по собственному прошению его, не от меня и не через меня, но от Правительствующего Сената. Я не мог, да и не думал к тому ни понудить его, ни воспретить ему; да и какие мог я иметь в том виды? Увеличенная будто бы, как он говорит, им выкурка вина могла ли возбудить, как пишет он во мне, или в ком бы то ни было зависть и коварство? Как и сочиненная им о том книга, которую, помню что прислал он ко мне при письме через почту, прося чтоб за сие сочинение доставить ему управление всех казенных винокуренных заводов. Получив сочинение и письмо сие, стыдился я внутренне, читая оное. С сыном его отроду не говаривал, как же мог я его свести с ума, да и с ума сошел ли он — не знаю, а дочерей вовсе и никогда не видал, сколько их, и как их зовут — не ведаю, — то возможно ли мне было восстановить их против него?
Забыв, что и существует он, как уже и сказал я, в конце 1796-го года по отставке моей от службы, через почту из Москвы получил я от него письмо, в коем говорил мне о фамильных делах, мне вовсе не известных, и требовал, чтоб я удовлетворил его претензии; и как между прочим ссылался он тут на князя Куракина первого, то я, увидясь с ним и зная, что он по соседству в Пензенской деревне своей, знал и доброходствовал ему, дяде моему, тогда, же показывал ему то письмо, и для прекращения малейших беспокойств и всяких претензий, хотя бы они были и вовсе несправедливы, полагая, что без всякой повинности (и тем еще, что после кончины отца моего отказался я на часть мою взять что либо из родового имения нашего, довольствуясь всемилостивейше мне пожалованными), быв единственно движим участием в благосостоянии и спокойствии родных моих, думал, что сделав добро ближнему и за злое воздав ему благое, мнил я тем сделать доброе дело, что от поносной вражды и злобы обращу его к благодарности. В сем намерении просил я князя Куракина подобным письмом тому, коим просил его же и дядя мой, Василий Зубов, чтобы он принял на себя труд в разобрании и окончательном решении претензиев его, Василия Зубова, и что он по тому ознаменует, то нам и исполнить. Князь Куракин первый, разобрав все претензия его, хотя и признавался мне, что не находил ни малейшей справедливости его, Василия Зубова, ниже какой либо повинности, ни отца моего, ни братьев моих, ни моей; но для утверждения согласия семейного и пресечения пустых претензий решил, чтобы я заплатил ему, Василью Зубову, двадцать тысяч рублей, с тем, что уже из за сего не будет он, Василий Зубов, иметь ни малейшего права на какой либо иск против меня или братьев моих. В деньгах сих по распоряжению его, князя Куракина, дал я два векселя в заплате суммы той и с указными процентами. Векселя те, врученные мною князь Александр Борисовичу, пересланы были им в Москву, и при отдании оных Василью Зубову, взята с него расписка в получении их. А как покойный родитель мой никогда не имел с ним другова дела, как покупку володимерской деревни, а мы и никакова, то и следует из вышесказанного, что за купленные уже отцом моим двести душ заплатил и я ему же, Василью Зубову, еще в добавок по сту рублей за душу. Сим думал я, что не только кончил все и прекратил злобу его, но, облагодетельствовав, обратил и к благодарности, тем более имел я право льстить себя сею надеждою, что дядя мой, Василий Зубов, формально обязал себя сими словами: «И на будущее время безмолвно оставлю на покойного отца их, а моего брата графа Александра Николаевича, как и на них (князя Зубова с братьями) мою претензию, все оное приемлю за себя и за детей моих в неоспоренное утверждение, под обязательством должности благородному». Все сие теперь здесь утверждается собственно с ложным письмом в подлиннике его, Василья Зубова, к князю Куракину первому, письмом ко мне сего последнего и распиской Василья Зубова в принятии тех векселей моих. В доказательство и уличение его бумаги сии все в подлинниках прилагаю здесь. Все сие происходило пред самым отъездом моим в чужие краи и бумага подписана им своеручно, по тогдашнему пребыванию его, Василья Зубова, в загородном близ Москвы доме своем, а тогда из нас и в Москве никого не было. Во время заграничного отсутствия моего, когда вышли сроки сим двум векселям, тогда по недостатку денег и по отдалениям заплатить их несколько умедлили, за что от него, Василья Зубова, взысканы не токмо проценты, но и рекамбии. Вот доказательство родственного снисхождения его, и сколь неослабно умеет он устаивать право свое, когда оно законом утверждается.
И теперь еще уже более двух лет прошло от совершения сделки сей, и что я и незнал более, где он, Василий Зубов, обретается. А ныне вопреки законов, совести, чести и, как сам обязался, должности благородному, опровергая сим собственное постановление и обязательство свое, утвержденное решением общего посредника действительного тайного советника князя Куракина перваго, дерзает в суе трудить священную особу Его Императорского Величества. Но великодушие и правдолюбие проницательного и правосудного великого Монарха нашего оставляют в полной надежде и в непреложном спокойствии вернейшего и благодарнейшего подданного Всемилостивейшего Государя Императора нашего. Князь Платон Зубов. Июля 23, дня 1799 года, Владимирской губернии в селе Фетиньине».ПРИЛОЖЕНИЯ:
Объяснение графа Валериана Зубова на всеподданнейшую просьбу Всемилостивейшему Государю, поданую дядей его Василием Зубовым «Из всеподданнейшего сего письма дяди моего, Василья Зубова, вижу я жалобу его, что будто он, тридцать восемь лет быв угнетаем покойным отцом моим, братьями моими и мной, но тогда ни один из нас еще и рожден не был. В чем же состоит угнетение покойнаго отца моего?
При разделе детей покойным дедом, учиненном лет за сорок пред сим, покойный отец мой количеством душ и невыгодностью положения оных получил на часть свою и безвыгодное имение частей братьев своих. Владимирскую ж деревню продал он, дядя мой Василий Зубов, покойному отцу моему уже более двадцати лет и с тех пор никакой просьбы до нынешняго году от него не было.
С тех пор, как я себя начал помнить, деревня сия, в двухстах душах состоящая, была за отцом моим, да и как же двести душ более трех сот тысяч стоить могут?
Между прочаго он называет данные им купчия безденежными, когда сам притом говорит, что получил двадцать тысяч рублей от покойнаго отца моего (что и вероятно, что выплатил по купчей за деревню сию), но дабы смешать и запутать обстоятельство само по себе чистое, да и не опасаясь свидетельства в мире сем, ибо кажется дядя мой взял сию осторожность, чтоб клеветать на мертвых, а при живых, и претензии не имел, как о продаже деревни, так и о заплате, кою выше сего я объяснил; но он примешивает тут, будто б от деда моего покойному отцу моему даны были тридцать тысяч рублей. Сумма по тогдашнему времени слишком за тридцать лет назад была весьма важная. И даже по небогатому состоянию деда моего вящшему и совершенному сумнению подверженно. К тому ж, есть ли отец мой брал такую сумму, то и обязательство на оную от него состоять должно. Пусть дядя мой оное обязательство представит, хотяб то была и простая расписка покойнаго отца моего, я и ту священным и первым поставлю себе долгом удовлетворить, естьлиб то и последняго мне моего имущества стать могло (совесть спокойную и чистую — вот я чего ищу). За что и благодарю Бога! Что ж принадлежит до сказаннаго им, Васильем Зубовым, в просьбе своей, что будто по могуществу и по вынуждению нашему он потерял срок законный к возвращению своей собственности, то как же по угнетениям, за тридцать восемь лет ему учиненным, по добровольной продаже им самим сделанной и поданным от него купчим, как он сам говорит в 1776-м году, за двадцать три года пред сим, я ссылаюсь на мои лета и на столь долгое дяди моего молчание, сочтя при оном по закону ему принадлежащее право следовало б по словам его, чтоб и в младенчестве моем я был столь могут, что мог вредить ему и лишить его права законов, столь для нас священных, на коих основывается и спокойствие и честь и жизнь всякого. Я скажу, что лож сия даже против здраваго разсудка.
К вящшему ж обличению напрасной клеветы дяди моего, Василья Зубова, и к лучшему оказанию непристойных и злобственных его ухищрений буду еще очищать себя собственным его письмом, в марте месяце сего года ко мне писанном, кое в подлиннике с приложенным здесь от него ж ко мне присланным здесь прилагаю: одно под № 1, а другое под № 2-м (сие самое письмо было первым для меня сведением, что дядя мой возмечтал иметь какую-то на нас претензию), при сем он через посланнаго своего присовокупил непристойные угрозы, которые отвращают сердце мое здесь повторить.
Видя несообразность и сущую несправедливость его, оставил я все то без внимания и без ответа, никогда и вообразить не мог, чтоб дерзнул он ь трудить тем священную особу Его Императорского Величества, вмещая в глубине сердца моего истинное убеждение законной и совестной моей правости, да и всегдашняя непреложная справедливость Всемилостивейшего Государя нашего к верноподданным своим мне быв столь известна, мог ли я смотреть иначе, как неравнодушно.
Невзирая на все сие я еще то ли был движим состраданием и человеколюбием, что подлинно ли хотя б то и от других причин, но не впал ли он через какое-нибудь несчастие в раззорение, и что не от крайняго ли отчаяния решился писать сию клевету, но в бытность мою в Москве нетрудно мне было удостовериться, как по образу жизни его в сем городе, так равно и потому, чем он владеет, и с чего и увидел, что он гораздо богатее покойнаго деда моего, не взирая на то, что дед мой разделил свое имение трем сыновьям и двум дочерям своим.
Но я обращусь опять к письму дяди моего, Василья Зубова, ко мне писанному, где он сам говорит, что он не иначе меня знает, как понаслышке. Вот первое его слово правда, ибо истинно я его с нуждой в лицо знаю, может встретил его один раз в жизнь мою, и то нечаянно. Он мне в письме сам пишет похвалу понаслышке. Я полагаюсь на всякого, что есть ли б я его когда-нибудь и чем-нибудь угнетал, то бы уже он не говорил, что знает меня понаслышке. Самое сие его ко мне отношение в клевете на меня Всемилостивейшему Государю не совершенно ли его обличает. Приложенное ж при том письме и здесь вложенное под № 2, правленное кажется его рукой, во многом разноречит от поднесеннаго им прошения Всемилостивейшему Государю, и разность сия не в словах только, но и в существе дела, претензию его составляющую. Не показывает ли и самое сие, что единая выдумка им руководствует?
В прочем, проходя всю его, дяди моего Василья Зубова, просьбу, не нашел ничего, чтоб резонабельно мне казалось, как и то: о службе его (о коей я совершенно неизвестен), о детях его (я их в лицо не знаю); что ж принадлежит до издержек, им будто б сделанных на искупление себя от какова то заточения, коль дядя мой давал взятки, пусть обличает взятошников (есть на то закон), как на тово, который объявил, так равно и на тово, который принимал. В протчем кто ж может отвечать, естьлиб и еще вдруг вздумалось моему дяде, на мой счет, или на счет всех моих братьев, бросать деньги за окошко. Это б была его, дяди моего, воля. Но за что ж ему на меня или на всех нас слогать свои безразсудия.
Что ж принадлежит до свидетельства его тайным советником Афанасьем Зубовым, то и он был в явной и всем известной вражде и питал непремиримую злобу к покойному отцу моему, кою бы может и на нас распространял, но мы его всегда удалялись, почему и сужу, что и он свидетель не безпристрастный?
Но все сие вообще заключу сим: отец мой законным правом владел имением сим слишком двадцать лет, без всякого иску и прекословия; наконец по смерти его оное имение по наследству досталось большому брату моему графу Николаю Зубову, который и по сей час владел оным безпрекословенно. Теперь же дядя мой возмечтал клеветой на мертвых, спустя слишком двадцать лет, опровергнув права законов, права совести и всего, что есть для нас священнаго.
Я сокращу здесь мою чувствительность. Пусть единая злобственность, неприличная даже дикому человеку, свирепствует во всем своем невежестве. Дядя мой ково ж клевещет? Мертваго человека. Ковож поносит? Брата своего. Боже! Сердце мое отвращается. Пусть едина невинность останется мне утешением, защитою — та безпристрастная проницательность и справедливость Всемилостивейшего Государя нашего, в чем и подписуюсь. Граф Валериан Зубов. 1799 года. 23-го Июня. Село Слободка».ПРИЛОЖЕНИЕ:
№ 2. Проект прошения на Высочайшее имя Василия Зубова, посланный к графу Валерьяну Зубову при письме от 26 Марта 1799 г. «Всемилостивейший государь! Раззоренный и обижаемый тридцать восемь лет злодейскими поступками роднаго брата моего графа Александра и детей его: князя Платона, графов Николая, Дмитрия и Валериана Зубовых, лишась всей надежды по их могуществам возвратить мою собственность, припадаю к Всевысочайшему Престолу Вашего Императорского Величества, подающему отраду страждущим от насилия, в жертву коего потерял счастие выполнить, обязательство мое службою, а в пользу утеснителей моих, не включая в число следующих уравнений по семейственному счету по средствам расходов на дело с Анненковым, и рановременнаго владения оренбургской деревни села Успенского, лишился Владимирских деревень моих с движимым имуществом, стоющих сто тысяч, потерянием с них доходов до ста пятидесяти тысяч, а во время многосилия князя Платона, откупаясь от неповиннаго заточения, из приобретеннаго трудами моими имения потерял более пятидесяти тысяч, а всего на триста тысяч рублей. Обстоятельства ж злодеяний, мне производимых, следующия: злоба и ненависть умершего брата моего графа Александра с того дня, как он обманом ввел отца нашего, а с ним и меня в свидетели по бойству и ограблению дома гвардии секунд ротмистра Насилья Анненкова, состоящаго Владимирской губернии в селе Щенячьей слободке, при чем, будучи одинадцати лет, видев обнаженнаго и терзаемаго прежде в несколько десятков дубин, а потом ежжальными плетьми, бросался, то удерживая руку брата моего от ударов, то на окровавленное тело Анненкова, моля о помиловании и твердя, что убьет до смерти, а тем и спас остаток его жизни. Узнав о том, соседи наши винили в тиранском и грабительском поступке брата моего, а мне делали похвал, да и я нередко к дальнему несчастью, хотя и запрещаемо было, пересказывал сию жалость; брат же, видев во мне свидетеля, осуждающаго дела его, устрашив отца нашего открытием его деяния с Анненковым, расположил в деревне свое уединение, а с ним находился и я без всякого учения, ибо учителя посторонняго принять опасались свидетельства; а таковым убивственным планом проведя ребячество мое, будучи шестнадцати лет, в бытность братнину в Санкт-Петербурге выпросился у отца моего служить, быв капралом конной гвардии, но брат мой в три месяца определил меня в Московскую команду и с помощию воли родительской принудил подать просьбу в отставку, до воспоследования которой и отпущен был в деревню родителя моего. Видевши ж план злобнаго погубления, старался иногда дела брата моего сокрывающияся тайною открывать опту нашему, но ум его и маскированное ухишрение, как и неограниченная любовь и доверие отца моего к нему, уничтожая последнее к моему избавлению средство, умножали злобу разглашением как бы я повредился в уме, а иногда спился, пресекши тем в месте с уединением все способы к оправданию. А наконец двадцати двух лет женился на дворянке Трегубовой, получив имение, доставшееся мне по матери, имел собственность, а потом отец наш отдал нам все свои деревни в раздел, по которому и досталось мне в селах Фетиньине и Авдотьине и в Аулове меньше трех сот двадцати шести душ. Я ж, избегая праздности, с позволения отеческого завел в тех деревнях суконную фабрику, присовокупил к селу Фетиньину в селе Сущеве и деревне Карандышевой земли. Ласкал себя со исполнением должностей жить благополучно. Отец же мой много раз говаривал мне, что когда брат мой исправится, возвратит с него деньги тридцать тысяч, принадлежащия мне, кои даны были ему по делу Анненковскому, но злоба и хитрое коварство брата моего избрали возможность представить отцу нашему, как бы я по неопытности своей проживу деревни, к чему способом не только моя молодость, но и неизвестные обороты фабрики, как и другие совсем наряды, коих отец наш по уединенной жизни не знал, были достаточными причинами к вероятью; а внуша таковую мысль, в не бытность мою, посредством сестры нашей Елизаветы поссорил жену мою с нею, произведя в присутствии сединами и добродетелию украшеннаго отца нашего, между ими неблагопристойную ссору. По таковой непристойности переехал отец наш к нему Александру в Москву, где разными обманами и коварством домогая, что отец мой, не упоминая о принадлежащих мне деньгах тридцати тысячах рублях по делу Анненковскому, на избавление от наказания ему данных, приказал дать на имя его безденежные купчия, как на села Фетиньино и Авдотьино, доставшияся мне по разделу, так и на купленные иждивением моим в селе Сущевой и деревне Карандышевой земли. Вместо ж следующих тридцати, получил я двадцать тысяч рублей, а потерею деревень потерял я суконную фабрику, конский и скотский заводы, как и запасный хлеб со всеми экипажами. В течении больше года давал я многия письменные обязательства, какия только угодны были моему родителю, считая долгом выполнить волю его. Брат же Александр делал мне уверения, что он, выполняя волю отца, гнусным разорителем, брата не будет. Получивши ж брат безденежные от. меня, по воле родительской, купчия в 1776-м году, живши вместе с отцом моим, вступил во владение тех деревень моих, недавая мне с них доходов. Поелику ж купчия были безденежные, то и написаны они в самомалейшей цене, в чем свидетельствуюсь третьим братом, моим тайным советником Афонасьем Зубовым, и что я, не знав отеческого условия с братом Александром и видев безденежное тех деревень моих присвоение, тогда ж жаловался на поступок сей по соседству генерал фельдмаршалу графу Салтыкову первому и его супруге, имея и других, знающих сие происшествие, что я, по воле родителя моего, лишился тех Владимирских деревень моих и претерпел крайнее раззорение. Отец же мой, желая лично узнать о моем поведении, приехал ко мне в Саратовскую мою деревню, где я в нужном состоянии посредством хозяйства и виннаго завода снискивал потерянное. А живши в доме моем шесть лет, узнал, что я не мот, писал к брату Александру о возвращении Владимирских деревень моих с их доходами, но не получив ответа вдался в сердечную печаль и, чувствуя слабость своего здоровья, открыл неизвестное до того мне дело, что он, опасаясь, чтоб я по молодости своей не промотал Владимирских деревень, приказал их продать брату Александру с тем, чтоб он возвратил мне с их доходами, чего он уже и требовал, но, по молчанию, заключает, нет ли обмана. Вследствие чего и сделал он в 1786 году завещание, в котором между прочим предписал, чтоб дети его во всех претензиях разбирались семейственно, в случае ж неудовольствия, не безчестя в судах его имени, разбирались Совестным Судом. Брату же Александру удовлетворить мои претензии, завещание хранить мне, а тело погребсти в селе Фетиньине, прося быть душеприкащиками действительнаго тайнаго советника князя Куракина перваго, который и был при том завещании свидетелем, и генерал-лейтенанта, бывшего в Пензе губернатором, Ступишина. В последствиях чего, получив право возвратить те Владимирския деревни мои с их доходами, требовал от брата Александра выполнения родительского с ним условия и воли. А ведая его неограниченное корыстолюбие и опасаясь злобы, готов был потерею почти всей принадлежности моей окончить мою претензию, лишь бы укротить мщение разными образами вред наносимаго мне брата. Но по его противу меня могуществу оставлял он меня без ответа, да и тело отца нашего по завещанию в село Фетиньино ни братом моим, ни детьми его не принято. Искавши ж случая, по отдаленности моей от столицы, партикулярным обличением или жалобою по силе завещания отеческого в Совестном Суде начать о возвращении тех деревень моих, но сын его князь Платон сделался вельможею, изливаемые на него и на все семейство брата моего Монаршия милости, с обогащением соединенные, подали мне надежду, что брат мой, насытясь интересами, не пожелает собственное мое имущество с нарушением обязательства к отцу и человечеству удержать злобою, явился с униженностью к нему и к князю Платону в Санкт-Петербург. Несколько дней даны были виды мне родственные, почему и завещание отца моего отдал я графу Дмитрию; но с получением его от меня, переменилось их обращение. Князь Платон не стал меня принимать, а брат Александр сказал мне, что ежели я осмелюсь хотя малейший вид к требованию оказать, познакомлюсь с Березовыми островами, а на милость с Соловецким монастырем. Претерпев убыток, получил вместо возвращения моей собственности обещание ссылки, и к охранению себя должен был уединиться, молчать и откупаться от угрожаемаго несчастия. В таковом стеснении, боязнии и обиде страдая ежедневно, не мог укротить брата моего в его мщении. Он с помощию детей своих возстановил противу меня сына моего, воспитаннаго со мною в деревенском уединении, служащаго адъютантом в штате генерал фельдмаршала графа Салтыкова перваго. Довел его до сумашествия, который и поныне умоповрежден. Разнообразно возстановлял противу меня дочерей моих, в деревне среди неповинности воспитанных. Я в сие время для поправления пензенских казенных винных заводов соглашен был Пензенским генерал губернатором Ступишиным принять должность Экономии директора; об определении в сие звание ни брат мой, ни князь Платон, не ведая, воспрепятствовать не могли, но воспалены будучи вступлением в службу, а паче награждением чина надворнаго советника и орденом святаго Владимира, увеличили к несчастью моему свои коварства, а полагая, что дети мои, в молодости их и незнании обольщены будучи ласкою и надеждою, согласятся подать не меня просьбу. Граф Дмитрий от себя и от всего семейства, обижая неповинность мою, с ругательствол писал ко мне, угрожая отдачею меня под опеку. Сим вновь содеянным бедствием, принужден ехать в Санкт-Петербург и откупаться от угрожаемаго несчастия. Приехавши же к брату в Москву, вытерпел от него подтверждение письма ко мне графа Дмитрия, и что он определит таких опекунов, которые научат меня гримасам, а ежели не подам просьбы в отставку, то вывезут из Санкт-Петербурга в кибитке. В таковых бедственных положениях принужден оставит службу и во все продолжение утеснения моего угождал угнетаемому насилию с понесением убытков моих, выполняя желания не только графа Дмитрия, но и служащих князю Платону. В таковом поробащении коем граф Дмитрий узнал, что я купил музыкантов, требовал их продажи, в чем и невыполнить его воли боялся, и продал ему самых лучших четырех человек; но он поставя наследственным правом через посредство насилия и несправедливости оставшее трудами и воздержностью обретенное имение присвоить себе, не только за них по сие время, но и по другим счетам и требованиям не платит денег, а, вопреки своим собственным письмам, продажу тех музыкантов означающим, не устыдился при жалобе на меня тайному действительному советнику князю Куракину первому сказать, как бы я моих музыкантов не продал, а подарил ему. Князь же Платон, хотя и не в полности, по части своей через него ж, князя Куракина, прислал ко мне двадцать тысяч рублей, в чем и взята от меня росписка, но братья его: графы Николай, Дмитрий и Валерьян и равнаго князю Платону удовлетворения многим раззорениям моим не делают, как и завещания отца моего, по предписанию в нем, граф Дмитрий не возвращает. Всемилостивейший Государь! Прошу Вашего Императорского Величества повелеть утеснение и раззорение насилием, мне произведенное, изследовать и дать отраду изнуренному верноподданному твоему возвращением его собственности и завещания отеческого. Вашего Императорского Величества верноподданный. Марта дня 1799 года».
Граф Николай Александрович Зубов (24 апреля 1763 - 9 августа 1805), огромного роста, физически очень сильный, он был ничтожен по нравственным качествам, груб, высокомерен, охотно пускал в ход кулаки. Он служил в конной гвардии, 1 января 1783 г. произведен из вахмистров в корнеты, а 1 января 1786 г. из подпоручиков в поручики. 25 сентября 1789 г. Николай Зубов, уже подполковник, приезжал в Петербург курьером с известием о Рымникской победе, за что пожалован был в полковники. С 1793 г. - граф Священной Римской империи. Зубов первым поспешил известить великого князя Павла о смерти его матери, императрицы Екатерины II, Павел I наградил его высшим орденом Российской империи - Святого апостола Андрея Первозванного, - но вскоре выслал в деревню вместе с братом Платоном (по некоторым сведениям, Платон Зубов во время ссылки жил в с. Ундол).
В 1799 г. во Владимирскую губернию был сослан генерал от инфантерии граф Николай Зубов, и губернатору Руничу П. С. было поручено наблюдать за ним так же строго, как и за его братом. После донесений, посланных Руничем в Петербург "о упражнениях" Платона и Николая Зубовых, Павел I повелел им покуда не отлучаться из своих имений без особого на то разрешения из столицы.
«Бумага князя Лопухина
Секретно.
М Г. мой Павел Степанович. При всеподданнейшем моем Государю Императору докладе по отношению В. Пр. от 28 прошлого мая о упражнениях князя и графа Зубовых, и о всем в оном описанном Е. И. В. Высочайше повелеть соизволил: князю и графу Зубовым из деревень своих никуда не выезжать без особаго дозволения что вам, м. г. мой, к исполнению и сообщаю, пребывая прочем с истинным почтением, м. г. мой вашего пр. покорный слуга.
Подписал: К. Лопухин № 19, в С. Петербурге, июня 7 дня 1799 года его пр. Руничу.
На полях и внизу собственноручная приписка кн. Лопухина: «пашпортыж прикажи те записать в правление, и как в оном, так и в прочем поступать с ними по законам, об иностраннах изданным, только стем чтобы они без воли вашей некуда не отлучались, а буде захотят отойти вовсе то... (неразобрано) пред—уведомить (Зубовы (князь Платон и граф Николай) жили вероятно во Владимирском поместье второго из них, селе Ундоле.).
Рескрипт императора Павла Петровича ко Владимирскому губернатору П. С. Руничу о Зубовых:
(Из собрания автографов, принадлежащего Екатерине Николаевне Муромцовой, в с. Баловневе, Донковского уезда, Рязанской губернии).
Тайное.
Господин действительной статский советник Руничь. Имея сведение о переводе денег за границу князем Зубовым, предписываю вам иметь смотрение по сему и доносить мне всякий раз когда до сведения вашего касательно сих переводов что-нибудь дойдет. Пребываю вам благосклонный.
Собственноручно: Павел. Собственноручная приписка государя: «Равномерно и о получении денег из-за границы». Октября 14 дня 1799. Гатчино.
Рескрипт императора Павла Петровича ко Владимирскому губернатору П. С. Руничу о Зубовых:
По секрету.
Господин действительный статский советник и Владимирский гражданский губернатор Руничь. На рапорт ваш мая 14 числа при коем прилагаете вы письма, присланныя к вам нижневоскресенскаго старообрядческаго Иргизскаго монастыря от настоятеля Прохора, повелеваю вам не входя теперь в объяснение по оным, оставить их без ответа, а они к вам обратно препровождаются. Вразсуждении надобности в отъезде вашем в тот край по делам Иргизским, Узенским и прочив таковаго рода, соизволяя на оный,— имеете с извесными мне усердием и точностию вашею войдти во все подробности, по обстоятельствам до старообрядцев касающимся и о всем, что по сему найдете вы достойного внимания, возвратясь ческаго Иргизскаго монастыря от настоятеля Прохора, повелеваю вам не входя теперь в объяснение по оным, оставить их без ответа, а они к вам обратно препровождаются. Вразсуждении надобности в отъезде вашем в тот край по делам Иргизским, Узенским и прочим таковаго рода, соизволяя на оный,— имеете с извесными мне усердием и точностию вашею войдти во все подробности, по обстоятельствам до старообрядцев касающимся и о всем, что по сему найдете вы достойного внимания, возвратясь о Владимир рапортом мне донести, или из самых мест тех, если найдете что там которое без замедления должно дойти до моего сведения. Пять тысяч рублей возмите из казенной Владимирской палаты на ваши издержки путевыя. Вразсуждение препоручения, на время отсутствия вашего надзора над Зубовыми, то полагаясь на одобрение, которое делали вы мне в рапорте вашем способностей и усердия Владимирского губернского предводителя Кузьмина—Короваева, повелеваю вам поручить ему наблюдение над ними, сходственно во всем известной вам воли моей и точно так, как вы сие доселе исполняли. Пребываю к ваш благосклонный.
Собственноручно: Павел. С. Петербург. Мая 11 дня 1800.»
Позднее Николай Зубов был возвращен и назначен обер-шталмейстером.
Он участвовал в заговоре против императора Павла и первый нанес ему удар тяжелой табакеркой в висок.
Осенью 1794 г. Николай Зубов обвенчался с дочерью великого полководца Александра Васильевича Суворова Натальей Александровной Суворовой-Рымникской (1775-1844), известной «Суворочке».
Слава Суворова побуждала многих молодых людей свататься к Наташе, которую отец в письмах называл Суворочкой. В ее судьбе принимала участие сама императрица. Разлад между родителями привел к тому, что 5-летнюю Наташу по ходатайству Суворова отдали на воспитание госпоже Делафон, начальнице Смольного монастыря. В 1791 г. императрица Екатерина пожаловала 16-летнюю графиню Суворову-Рымникскую, во внимание к заслугам ее отца, во фрейлины и поместила у себя на жительство.
Отец подыскивал Наталье жениха, предлагал лучших своих офицеров, по поводу очередного отказа написал дочери письмо в стихах:
"Я весел и здоров, но лишь немного лих,
Тобою что презрен мной избранный жених.
Когда любовь твоя велика есть к отцу,
Послушай старика, дай руку молодцу.
Но, впрочем, никаких не слушай, друг мой, вздоров.
Отец твой Александр граф Рымницкий Суворов".
Наталья отвечала также стихами:
"Для дочери отец на свете всех святей,
Для сердца же ее любезней и милей -
Дать руку для отца, жить с мужем поневоле,
И графска дочь ничто, ее крестьянка боле.
Что в старости отцу утехой может быть:
Печальный вздох детей? Иль им в весельи жить?
Все в свете пустяки - богатство, честь и слава:
А где согласья нет, там смертная отрава.
Где ж царствует любовь, там тысячи отрад,
И нищий мнит в любви, что он, как Крез, богат".
Наталья Александровна вопреки воле отца выбрала Н.А. Зубова. Она была кроткой, любящей женой, но муж не доставил ей счастья. Он был груб, склонен к пьянству и, к крайнему огорчению жены, не ладил с тестем. Смерть отца и участие мужа в заговоре против императора довершили чашу испытаний графини.
Прославленный полководец Александр Васильевич Суворов имел поместье в селе Ундол (ныне - часть города Лакинска), в 1784—1786 гг. жил в своем имении на берегу Ундолки. В 1795 году дочь полководца Наталья (Суворочка) при выходе замуж за графа Николая Зубова получила в придание ундольскую вотчину и перевезла дом в село Фетинино (до настоящего времени дом не сохранился). Ежегодно в сентябре в Фетинине проводится театрализованный праздник Натальин день. Фетинино и Ундол являлись местом проведения традиционных Суворовских сборов.
В 1805 г., после смерти мужа, хозяйкой усадьбы становится Наталья Александровна. У них было шестеро детей: Александр, Платон, Валериан, Вера, Ольга и Любовь.
Во Владимирской губернии было немало образцовых хозяев, среди которых помещик В.В. Калачов из Весок, помещик Покровского уезда Н.И. Крузенштерн, помещик Юрьевского уезда из Симы князь Голицын Александр Борисович, помещик того же уезда А. И. Пушкевич, помещики Владимирского уезда граф Валериан Николаевич Зубов, А. Г. Лихачев, помещик Суздальского уезда А. А. Федоров, а также помещики А.Н. Богданов, В.Е. Тюриков, Е.О. Эберн, И.И. Танеев из Меленковского и А.С. Танеев из Шуйского уездов. Они были известны далеко за пределами губернии.
Опыты их оказывали благотворное влияние на развитие сельского хозяйства страны (Сельское хозяйство Владимирской губернии во второй пол. XIX в.).
17 сентября 1852 г. губернатор Николай Петрович Синельников отослал письма лучшим садоводам-помещикам Владимирской губернии (В.Н. Зубову, Е.Н. Дубенскому, Н.П. Апраксину, И.М. Храповицкому, Голицыну А.Б. и другим) с просьбой помочь в деле озеленения Владимира.
В 1857 году Валериан Николаевич Зубов, не имевший детей, завещал село Жерехово своей племяннице Наталье Владимировне Оболенской, урожденной Мезенцевой, – дочери родной сестры Веры Николаевны. Фетинино он передал своей сестре Любови Николаевне Зубовой, в замужестве Леонтьевой (1802–1894). От брака с генерал-майором, героем Отечественной войны 1812 года Иваном Сергеевичем Леонтьевым она имела единственного сына Михаила (1824–1885). Его сын Леонтьев Иван Михайлович был с 1902 по 1906 гг. Владимирским гражданским губернатором. Его старший брат Михаил Михайлович Леонтьев с 1891 по 1901 год был владимирским губернским предводителем дворянства.
Уроженцы и деятели Владимирской губернии
Владимирская губерния.
|
