Исторические условия, способствовавшие возникновению кустарных промыслов в ополье
Историческая роль, которая некогда выпала на долю Ростовского и Суздальского княжений в удельно-вечевой периоды, близость Волги — главного в то время пути торговых сношений, без сомнения, должны были отразиться на характере населения и его занятиях.
Здесь, в Ростовском, Суздальском, Юрьевском и других уездах мы встречаемся с двумя любопытными явлениями — громадным развитием обрабатывающей промышленности и высокой земледельческой культурой: садоводством и огородничеством, льноводством, культурами цикория, хмеля, большими посевами картофеля. Зачатки промышленности и интенсивной культуры ценных растений отходят вглубь старины.
В уездах Шуйском, Суздальском и Юрьевском возделывание льна исстари составляло важную статью доходов в сельском хозяйстве. Образование Суздальского и Владимирского княжеств способствовало созданию многочисленного класса лиц, которые лично не занимались земледелием. Княжеские и боярские слуги, дворяне и торговый класс, не отличаясь особой роскошью, одевались в грубые льняные изделия местных жителей. Благодаря такому контингенту потребителей, льняное производство уже в течение XII и ХIII веков получило здесь довольно значительное развитие. Через посредство Новгорода, который вел торговые отношения с Ганзой и Востоком, где давно процветало производство гладких и узорчатых тканей, искусство тканья и ткацкий станок проникли в Суздальскую землю.
При таких условиях искусство прясть и ткать уже несколько столетий назад здесь утратило домашний характер и служило важным подспорьем для крестьянина, земледельческий труд которого никогда не вознаграждался полностью. Тощие супесчаные почвы (их было достаточно и в ополье), давая посредственные урожаи хлебов, были весьма пригодны для возделывания льна. Таким образом, с одной стороны, земля кормила крестьянина, а с другой — давала ему материал для ручного производства, которое могло ему обеспечить удовлетворение других насущных потребностей. Так создавался промышленно-ткацкий характер этой части Владимирской губернии.
Конечно, тканье долго производилось на домашний образец и одними домашними средствами, и только с начала XVIII столетия образовалось в этом крае несколько полотняных фабрик, которые положили начало перехода от сельской ручной промышленности к фабричной. До 80-х годов XIX столетия в этом крае развивалось исключительно полотняное производство. Но полотняные фабрики, страдая теми же техническими недостатками, что и ручное производство, не могли, конечно, подавить собою кустарей, ткачей холста и других льняных тканей. Более сильное влияние на изменение характера ручного труда имели миткальные и ситцевые фабрики, которые впервые были основаны в селе Иваново, как полагают, между 1780 и 1790 годами. Эти фабрики действительно отняли от крестьянского труда значительную долю самостоятельности. Льняная ручная пряжа в большей части селений заменилась машинной пряденой бумагой, которую развозили по селам комиссионеры различных фабрик. Тканье фабричных льняных изделий во второй половине XIX века было сосредоточено главным образом в северной части уезда, прилегающей к Ярославской и Костромской губерниям, где находились льно-ткацкие фабрики. Это остаток производства, которое с давних времен до 1812 года существовал в городе Шуе и его окрестностях в больших размерах; возникшее затем производство хлопчатобумажных тканей мало помалу вытеснило оттуда льняное производство. К 80-м годам XIX столетия оно удерживалось лишь в 40 деревнях, которые носили название Запогостья. Для приготовления там льняных тканей (фландрские полотна, ревендук, тик, пестрядка, чешуйка и др.) употреблялась машинная пряжа, доставляемая с ярославских, костромских, нерехтских и прочих фабрик. В 1870 году 3000 рабочих Запогостья производили фабриката на 700 тысяч рублей.
В последующие годы по количеству рабочих промысел этот несколько упал (в это время появился более производительный ткацкий станок, так называемый самолет) и в 1882 году в Переславском уезде, например, насчитывалось 66 полотняных заведений (460 рабочих рук или на каждое прядильное заведение 7 работников). При этом 170 человек (37%) работали в своих помещениях: светелках и избах, а 290 (63%) — в чужих. Промыслом занимались почти исключительно мужчины.
Состояние земледелия у этих владельцев не вызывало тревоги. На 77 дворов приходилось 176 лошадей, 318 голов крупного рогатого скота и 390 мелкого. В среднем на каждый двор приходилось 2,3 лошади, более 4,1 коровы, 5,07 мелкого скота, всего около 7 голов на двор. Ткачи имели земельных наделов по 4,17 десятины на душу, а душ обоего пола в среднем на двор считалось 9,5.
Из 77 дворов (за исключением переславской мещанки, которая не имела ни земли, ни скота) безлошадных было всего 2 двора — один солдат, а другой мелкий промышленник, ведущий производство в избе на одном стане. Совершенно не обрабатывал землю только один солдат, лишенный скота: он сдавал землю в мир (общину). Затем к наемной обработке надела прибегали двое: один из-за отсутствия лошади, другой — из-за недостатка рабочих рук (1 мужчина в семье). Таким образом, в этой местности число безлошадных составляло менее 3% всего числа дворов, бросивших земледелие — 1,5% и обрабатывающих землю наймом менее 3%.
В дальнейшем мы расскажем о способах земледелия этой категории крестьян, а пока отметим вопреки долго принятому мнению, что кустарные промыслы не только не препятствовали ведению сельского хозяйства, но всячески ему способствовали, ибо, заработав деньги, крестьянин вкладывал их большую часть в свое основное занятие. Поэтому земледелие оставалось главным кормильцем опольных крестьян даже там, где кустарное производство принимало промышленный характер.
Блестящим доказательством того, что и бумаготкацкий промысел ничуть не оказывал гибельного влияния на крестьянское земледелие, могло служить состояние сельского хозяйства в селе Кудрино-Новоселках Андреевской волости Александровского уезда. Село Новоселки было одним из самых промышленных. В среднем там приходилось 1 ½ ткацких стана на дом, не считая их в фабричках. В селе насчитывалось 3 мастерка (мастера) и 5 ткацких светелок. Бумаготкацкое производство возникло здесь еще в 30-х годах XIX столетия.
Несмотря на ярко выраженный промышленный характер этого селения, жители его с замечательным усердием занимались хлебопашеством. Они любили землю, крайне дорожили ею и являлись прилежными тружениками. Новосельцы не довольствовались одной надельной землей — они, где только могли, арендовали и прикупали землю — брали ее у соседних священников и у помещиков, а также других лиц, платя за десятину арендной пахотной земли по 5 — 7 рублей. При этом нередко ездили обрабатывать землю даже за 10 и более верст. А так как больших полос арендовать не было возможности, то крестьяне брали землю не всем миром, а компаниями — человек по 5 — 10.
Необходимость аренды происходила не только из ограниченного надела крестьян, но обуславливалась еще и крайне невыгодным размежеванием, в силу которого, например, значительная часть — треть надельной земли — отведена была крестьянам верст за 10 от села. Земля эта была плохая, без навоза не родила, возить же его было далеко и, в конце концов, они совсем бросили ее. Часть луговой земли также находилась далеко от села — верст за 15 — 20. Вначале ездили косить эти луга всем селом, затем поменяли ее на выгон в лесу, принадлежащий агенту удельного ведомства.
Пахали новосельцы большей частью косулями, но ближе к 80-м годам стали заводить плуги с широким косульным лемехом; плуги год от году вытесняли косули: ими оказалось гораздо легче пахать здешнюю крепкую почву, которую косуля часто не в состоянии была поднять. К тому же, плуг пахал гораздо глубже, что особенно важно было для суглинистой почвы, имевшей от 3 ½ до 5 вершков глубины и песчаную подпочву. К очень серьезному недостатку новоселовского земледелия относилось употребление деревянной бороны, которая не в состоянии была обработать пашню, и поэтому приходилось разбивать комья колотушками и дубинами.
Имели место в ополье 80-х годов и такие промыслы, которые хотя и были не столь давние по истории, но которые непосредственным образом влияли на культуру земледелия. Это производство молотилок, веялок и плугов. Оно возникло еще в 60-х годах в селе Спорнове Годуновской волости Александровского уезда и в деревне Черницкой на Шахе Смоленской волости Переславского уезда. Оттуда производство распространилось на села Поварово, Лаврово, Нестерово, Савельево — Переславского уезда, Березники, Павлово — Александровского и Ворогово Юрьевского уездов.
Вопрос относительно того, где именно и под чьим влиянием началось производство молотилок, далеко не так ясен. Действительный член Юрьевского общества сельского хозяйства В. Н. Маслов полагал, что «юрьевские молотилки почти все с постоянным приводом изготовляются по образцу, позаимствованному кустарями из Весковского механического завода, устроенного Юрьевским обществом сельского хозяйства в первые годы уничтожения крепостного права». Мы тоже склоняемся к этому выводу, зная горячую заинтересованность и подвижку этому тамошнего помещика В. В. Калачова — одного из инициаторов создания общества.
В Юрьевском уезде в начале 1881 года в крестьянских хозяйствах работало 397 молотилок, а к 1 января 1882 года уже более 420. Всех мастеров, делающих веялки и молотилки, в одном этом уезде, по указанию В. Н. Маслова, насчитывалось 32 человека.
Местность, где соприкасались 3 уезда Владимирской губернии: Переславский, Александровский и Юрьевский, включала в себя до 30 селений, в которых можно было встретить мастеров, занятых производством молотилок и веялок. Эти же мастера обычно делали и плуги; производство последних, вероятно, раньше всего возникло в деревне Щеголенове Андреевско-Годуновской волости Александровского уезда. Пионером этого производства стал крестьянин дер. Щеголенова Мирон Степанов, а основателем производства молотилок в дер. Черницкой на Шахе — местный крестьянин Андрей Матвеев. Он с 1870 года начал изготовлять неподвижные молотилки, которые, однако, имели один существенный недостаток — их нельзя было перевозить. Поэтому постепенно в Спорнове, Поварове и других селениях стали выделывать подвижные молотилки, которые можно было легко разобрать и вместе с приводом перевезти на 3-х подводах.
В селе Новоселках имелось две молотилки конные, принадлежавшие частным владельцам из крестьян. Сеяли там преимущественно озимую рожь и овес, отчасти гречу, горох, озимую пшеницу и лен. Последнего сеяли от 2-х до 5 мер на душу и мало употребляли для тканья пестряди, предпочитая тканье сарпинки, а большей частью продавали его ярославским торговцам, которые сами приезжали для закупки льна.
Озимую пшеницу сеяли одновременно с озимой рожью. Пробовали сеять и яровую пшеницу, да оказалось «не по земле». На самом деле неудача объяснялась, на наш взгляд, не почвой, а сравнительно поздними посевами. Яровую пшеницу сеяли одновременно с овсом в начале мая, между тем она более требовательна к влаге и потому ее следовало бы высевать раньше овса.
Яровой ржи — ярицы в Новоселках совсем не сеяли. Озимая пшеница родилась у них плохо, да это и понятно: она требует такой совершенной разделки почвы, которую там на почве суглинисто-черноземной не было никакой возможности достигнуть при тех способах обработки, которые практиковались в то время. Кроме того, пшенице много вредили также птицы — в особенности воробьи и галки, которые садясь громадными стаями на налившуюся пшеницу, пригибали ее к земле и вообще наносили ей значительный ущерб. Средний урожай ржи получался сам — 4 и 5. Этого хлеба не только хватало на год, но еще и оставалось про запас. Не случайно, около Пасхи в Новоселки приезжали жители Покровского уезда и закупали семена для посева.
В Новоселках существовали мирской капустник и картофельник, которые переделялись так же, как и остальная земля, и на которых установлен был следующий севооборот: капуста, картофель, пар. Капустник доставлял крестьянам много пользы, но требовал сильного удобрения, так что на него шло около половины всего крестьянского навоза. Некоторые садили капусту и в поле, а затем сбывали ее в города Киржач, Александров и Покров. В последнем также было много капусты, но она шла оттуда большей частью в Москву. Поэтому почти весь Покровский уезд питался капустой из села Новоселки. В один день иногда в него приезжали более сотни подвод, так что в селе происходило нечто вроде базара. Каждый дом в среднем продавал ежегодно капусты на 25 — 30 рублей, по многие выручали даже и больше — до 100 рублей.
В столь же цветущем, как и в Новоселках, состоянии находилось земледелие и в деревне Кудрино. Обе деревни были отделены друг от друга лишь небольшой речкой. Деревня Кудрино арендовала миром 120 десятин у соседнего помещика Сальникова за 380 рублей. В деревне был мирской капустник и 2 молотилки, принадлежавшие частным владельцам из крестьян. И в кустарно-промышленном отношении эта деревня не уступала Новоселкам. Здесь также в среднем находилось 1 ½ ткацких стана на каждый крестьянский двор. Была и бумаготкацкая светелка.
Число безлошадных домов и так называемых гуляков может служить лучшим показателем состояния сельского хозяйства в том или ином районе. Воспользуемся такими данными и мы. Судя по произведенной В. С. Пругавиным в 1882 году подворной описи типичной деревни (села Покрова), можно заключить, что число безлошадных крестьян и гуляков, этих кандидатов в пролетарии, в рассматриваемой местности было весьма немного. Из 30 домов села Покрова два принадлежали бобылям и 28 крестьянам-земледельцам. Из последних всего лишь один не имел лошади и обрабатывал землю наймом. Так вел он свое хозяйство уже 15 лет, что без сомнения указывало на его привязанность к земле и на благоприятные условия земледельческого хозяйства. За душевой надел он платил 4 рубля с пашни, всего же с двух душ за три пашни ему приходилось платить ежегодно 25 рублей.
Гуляков же на селе было всего 3 человека. Из них один, Филипп Васильев, лет 8 назад ушел на мельницу, другой — Никита Созонов, продал за 500 рублей все свое имущество и ушел со своей хозяйкой, сыном и двумя дочерьми в Юрьевский уезд торговать картинками, иглами, нитками и т. п.; третий — Кузьма Иванов ушел в Александров, поссорившись с отцом, и жил в плотниках; затем, впрочем, хотел возвратиться и снова взяться за хлебопашество, да не пустил брат. Земли всех этих трех гуляк находились в миру, который платил за них оброчную подать.
Лошадей в селе насчитывалось 61, то есть по 2 лошади в среднем на дом. Причем, с одной лошадью было 11 домов, с двумя — 9 домов, с тремя — 3 дома, с четырьмя — тоже 3, с пятью — 1 дом и с шестью — 1. Коров всего 63 головы. 9 домов имели по 1 корове, 9 — по 2, 4 дома — по 3, 6 домов — по 4 коровы. Овец держали в 27 домах, то есть за исключением всего одного. Общее количество этого скота — 160 голов. Что касается светелочников, то земледелие у них находилось еще в более цветущем состоянии. Безлошадных среди них вообще не было, в среднем приходилось по 2,2 лошади на каждого и по 3 коровы.
Итак, мы рассмотрели былое положение сельского хозяйства в северо-восточной части бумаго-ткацкого района. В остальных частях Александровского уезда положение, конечно, не было таким завидным. Чем далее к югу спускаться по реке Киржачь, тем все более и более бесплодной оказывалась почва. Самая южная часть уезда — Махринская волость имела почву вообще песчаную, подобно смежному с нею Покровскому уезду. Урожаи хлебных растений здесь были крайне низкими. Думали крестьяне завести мирские картофельники, да без навоза он, как известно, родится очень плохо, а навоза не хватало и на удобрение полей. Лугов и покосов в этой местности также не было — скот кормить было нечем. Немудрено поэтому, что много земли лежало невостребованной, заброшенной в пустыри. Для нее не хватало навоза — этого жизненного нерва здешних хозяйств. Отсюда — широкое развитие не только местных, но и отхожих промыслов. Крестьянам ежегодно выдавалось около тысячи паспортов, и большая часть их уходила на фабрики в уездные города.
А теперь перенесемся в другой угол Александровского уезда — в бывшую Опаринскую волость, вошедшую в 1879 году в состав волостей Ереминской и Константиновской. К сожалению, к настоящему времени от всех населенных пунктов, которые мы будем упоминать, осталось лишь село Богородское в Юрьевском районе, а 100 с лишним лет назад это был густонаселенный куст с процветающими селами и деревнями. Он обнимал прядение шерсти для основы, утка и кромки и тканье русских широких сукон, издавна известных в продаже под именем «опаринских». Центром этого шерстяного производства была деревня Корытцево.
Вопросы о времени появления колеса и суконного ткацкого стана, по воспоминаниям С. А. Харизоменова, вызывали у крестьян гомерический хохот: «Тыщи лет назад паши прадеды и прапрадеды работали шерсть и нас обучили». Однако, при исследовании этого вопроса оказалось, что возникновение шерстяного промысла состоялось не более как за 100 лет до описываемого времени.
До половины XVIII столетия опаринцы еще не знали производства широких сукон, а ткали «деревенский обинок» для собственного употребления на армяки (халаты) и портянки. Вот этот обинок наряду с холстом был распространен почти по всей России и время возникновения его производства действительно относилось к глубокой древности: обинком, холстами и краснами русские женщины одевали свою семью, может быть, еще и до Рюрика. Тут была существенная разница. «Деревенский обинок» имел льняную основу, а уток делался из домашней овечьей шерсти.
Ткацкий стан для производства опаринских сукон имел поначалу вид самого примитивного устройства. Женщина садилась за стан и, растопырив руки, кидала деревянный челнок в 1/4 аршина длиной одной рукой, а другой его ловила. Орудиями прядения, шерсти были веретено и рогульки. Впоследствии рогульки заменила «самопрялка».
Первое прядильное колесо было занесено из Москвы во 2-й половине XVIII столетия крестьянином деревни Корытцево Савелием Селезневым. Оно постепенно и вытеснило самопрялку, так как на колесе можно было спрясть шерсти втрое больше. Ткацкий стан постепенно совершенствовался, чему немало способствовали нарастающие потребности государства.
В 17 селениях, составлявших центр опаринского шерстяного промысла, в середине XIX века было занято им 373 семьи (из 496), что составляло 73%. Из общего числа душ обоего пола (2566) промыслом было занято 1151 прядильщиков и кустарей-ткачей, что составляло более 47% наличного населения.
Для более точного определения той роли, которую играл в доходах крестьянина шерстяной промысел наряду с земледелием, приведем бюджет семьи крестьянина деревни Корытцево А. И. Куликова, исполнявшего должность сельского старосты. Последнее обстоятельство не должно никого смущать, ибо должность эта была общественной и скорее была связана с дополнительными расходами, чем с льготами на прибыль.
Сам хозяин в свободное от сельскохозяйственных работ и служебных занятий время мотал кромку на «баран». Жена его, Анна, занималась хозяйством и кормила ребенка. Мать-старуха немного помогала в хозяйстве, ухаживала за ребенком, изредка сучила кромку. Дочь 18 лет, пряла на колесе, дочь 16 лет делала то же самое. Сыновья 10 и 8 лет летом помогали в хозяйстве, а зимой учились в земской школе села Опарино. В семье имелись еще сын — 2 лет и девочка 6 месяцев на попечение матери и старухи. Кроме того, Куликов зимой держал работника-чесальщика на скреблах и девочку 14 лет — прядильщицу.
Весь годовой доход этой семьи составлял 634 рубля 70 копеек, а расход — 622 рубля 01 копейку. Получался остаток в 12 рублей 69 копеек, который шел на разные непредвиденные расходы. Однако остаток этот бывал не всегда: «Торговое дело не прочное — иногда получишь 100 рублей, а в другой раз не наторгуешь и на 60», — говорил С. А. Харизоменову сам хозяин.
Сведя все статьи прихода и расхода и выразив их взаимное отношение в процентах, получим следующую таблицу:
Анализируя эту таблицу, необходимо сказать, что расход на питание — 52,8% представлял общую норму крестьянской семьи шерстяного округа; расход на одежду, обувь — 21,5% и расход на хозяйство 20,1% несколько превышал норму, а расход на платежи — 5,6% совершенно не соответствовал норме. Все дело в том, что Куликов имел земельного надела только на 2 души, и за это платил 30 рублей, а надел на одну душу арендовал за 5 рублей. Уже по этой причине его расход на платежи понижался на 10 рублей. Далее, состав семьи Куликова не представлял обычной нормы. Благодаря отсутствию в семье мужчин-работников, Куликов имел возможность платить не 15 рублей, а всего лишь 5.
Что же касается статей дохода, то по ним можно сделать следующее замечание. Доход от сторонних заработков лишь в редких случаях достигал 22%, а в большинстве случаев он был значительно меньше. Доход от земледелия достигал 50%, а от шерстяного промысла — до 40% и выше. Уже по одному этому можно судить, насколько важную экономическую роль играл шерстяной промысел в Опаринской округе. Он значительно превосходил здесь уровень бумаготкацкого производства Андреевской волости.
Этому, разумеется, были свои веские причины. В округе преобладала суглинистая почва, которая часто переходила в иловатую, или по терминологии крестьян «синюжную», по своему химическому составу представлявшую ничто иное, как песчаную, мелкозернистую со всеми свойствами глины: вязкостью, плотностью, непроницаемостью для воды и воздуха. Как видим, местное значение слова «иловатая» земля совсем не совпадает с научным значением этого термина. Плодородие на такой почве было различным. Урожай на хорошей почве доходил до сам — 6, средней — сам 3 — 4, на плохой от сам — 1 ½ до сам — 2.
Вообще почва Опаринского округа требовала прежде всего удобрения. Это как нельзя лучше понимали крестьяне, скупая навоз, где только можно. В 17 селениях (490 дворов) на каждый двор приходилось 1,22 лошади, 1,66 коров, 1,85 мелкого скота. Это давало приблизительно 1200 — 1400 пудов навоза. Так как 454 двора крестьян, держащих землю, владели 1286 душевыми наделами, то на каждый двор приходилось по 2,85 душевых земельных надела. Средний посев ржи 8 мер на душу дает нам приблизительно размер и пашни — ½ дес. в поле, 1 ½ дес. в 3-х полях на душу, а на двор около 4 1/3 дес. в 3-х полях. Поэтому ежегодно (1/3 часть поля) 1,42 дес. озимого поля получала 1200 — 1400 пудов навоза, по 900 — 1000 пудов на казенную десятину. Этого количества удобрения на «синюжную» почву, конечно, было мало, но больше взять было неоткуда. Увеличению поголовья скота мешала слабая кормовая база.
Положение усугублялось еще и тем, что когда помещичьи крестьяне находились в крепостном состоянии, а государственные в ведении Министерства гос. имущества, те и другие пользовались многочисленными льготами, как-то: правом въезда в помещичьи и казенные леса для срубки избы и отопления, правом выпаса, покоса в общих с помещиками или казною лесных укосах, лугах и выгонах, не говоря уже о массе других мелких льгот в виде рыбной ловли, охоты, водопоя, перегона скота и т. п. При введении же уставных грамот и выдаче владетельных записей все эти льготы были обойдены молчанием и в результате получилось странное явление. Крестьяне, получившие в результате освобождения земельный надел в том размере, в каком пользовались до освобождения, оказались почти совершенно лишенными лесов, лугов и пастбищ, хотя прежде пользовались ими, как хотели. Поэтому в опаринском районе в 80-х годах не было почти ни одного селения, которое не арендовало бы у местных помещиков выгоны и покосы на значительные суммы, несмотря на то, что за сеном на арендный луг им иногда приходилось ездить за 10 — 15 верст. За такую мирскую аренду в среднем на двор приходилось платить по 9 руб. 65 коп.
Нужны были деньги крестьянам и на приобретение улучшенных сельскохозяйственных машин и орудий, на внедрение более интенсивных технологий, на помочи и прочие нужды. И хотя мы в этой волости особых приемов земледелия у крестьян не нашли (только выявились железные бороны вместо деревянных, косы вместо серпов, пахота в развал и некоторые др.), но не нашли их и у помещиков. Естественное неплодородие почвы при сравнительно высоких ценах на труд (плата годовому работнику у местных помещиков составляла от 50 до 70 рублей на хозяйских харчах) делала невыгодным полевое хозяйство. Вот почему один из крупных помещиков опаринского круга Балашов не без основания считал более выгодным сокращать запашки, обращая их под лесную заросль, чтобы завести правильное лесное хозяйство. Но и эти действия предполагали уже значительные пространства хорошего леса и наличие денежного капитала. Однако такие условия встречались очень редко, и помещики наживали капитал лишь беспощадной вырубкой лесов. Нечего и говорить, что такие поместья не могли уже служить образцовыми хозяйствами для крестьян.
Таким образом, мы и здесь анализируя отношение промысла к земледелию и состояние сельского хозяйства опаринских промышленников, не заметили вредного влияния, промыслов. Хотя в этом районе и насчитывалось много безлошадных и бросивших земледелие крестьян, но здесь играли роль не промыслы, а совсем иные более общие причины. Крепостное право, благодаря более или менее сильному противодействию со стороны помещиков семейным разделам и поддержке разорившихся крестьян, имело нивелирующее влияние на экономическое положение разных семей. С освобождением разница в степени экономического обеспечения с каждым годом усиливается. Наряду с хозяйственными, достаточными крестьянами появляются все больше и больше бесхозяйных, бездомовых, безлошадных, гуляков, бобылей и бобылок. В полях оказывается много не унавоженных или совсем запущенных («залужалых») полос. Причиной упадка земледелия и бедности являлась малосемейность (слабосильность) крестьянских семей.
Крупные же промышленники, наоборот, обнаруживали сильное стремление к земледельческому занятию. Это последнее, не давая может быть такого дохода, какой дает промысел, не подвергалось так сильно рыночным колебаниям, столь резким переходам от оживления к застою, не грозило опасностью быстрого разорения, какое составляло обычное явление в среде мастерков. Поэтому в моменты застоя производства все мастерки стремились покупать имения, дворы, заниматься сельским хозяйством, а кустарное производство оставляли.
Из других существенных промыслов, имеющих связь с сельским хозяйством, в Юрьевском уезде в 80-х годах получило широкое развитие также производство масла из льняного семени. В 1884 году в Юрьевском уезде имелось 73 маслобойки, которые ежегодно вырабатывали до 21910 пудов масла (каждая в среднем перетирала 150 четвертей семян). Постройка маслобойки обходилась в 300 — 500 рублей. За выделку масла с крестьян брали 25 копеек с меры и 2 рубля с четверти. Отходы (отбоина) при этом шли в пользу владельца семян. Из меры льна выгоняли по 10 — 12 фунтов. Масло сбывали в Юрьев и Александров возами, по 15 — 20 пудов каждый, и по 5 — 6 рублей за пуд. Средний ежегодный доход маслобойщика составлял 150 — 200 рублей, а иногда и 300 руб. За несколько лет до этого маслобойное производство в Юрьевском уезде было еще в большей выгоде, но вследствие повышения спроса на семена в зарубежных странах, оно несколько упало, хотя оставалось все еще значительным. Остающиеся при этом производстве отбросы шли на корм окоту, благодаря чему маслобойщики имели возможность держать больше скота, чем остальные крестьяне. А так как показатель скота имел решающее значение на экономическое состояние семей, то позволим привести некоторые сравнения.
Если на каждый двор в этом районе у массы населения приходилось по 2,6 десятины душевых земельных наделов, то у маслобойщиков — 4,0 дес.
Всего скота было:
Лошадей - 1,3 (у населения); 2,8 (у маслобойщиков)
Коров - 1,4 (у населения); 3,0 (у маслобойщиков)
Мелкого скота - 3,1 (у населения); 6,5 (у маслобойщиков)
Число душ составляло:
Мужского пола - 2,6 (у населения); 4,6 (у маслобойщиков)
Женского - 3,06 (у населения); 4,7 (у маслобойщиков)
Обоего пола - 5,66 (у населения); 9,3 (у маслобойщиков)
Работников всего:
Мужского пола - 1,3 (у населения); 2,3 (у маслобойщиков)
Женского - 1,6 (у населения); 2,3 (у маслобойщиков)
Обоего пола - 2,9 (у населения); 4,6 (у маслобойщиков)
Обрабатывают землю:
Лично - 85% (у населения); 100% (у маслобойщиков)
Наймом - 10% (у населения)
Не обрабатывают совсем - 5% (у населения)
Эти данные взяты на 1889 дворов, имеющих надельную землю. Из них видно, что земледельческое хозяйство у маслобойщиков стояло несравненно выше остальных крестьян. Интересно, что среди них сильнее была распространена и грамотность (94% домов грамотных против 51,5% у остальных крестьян).
И в заключение, для того, чтобы совсем расстаться с промыслами, укажем на отношение кустарей-промышленников к крестьянам — чисто землепашцам. Воспользуемся для этого рассказом С. А. Харизоменова, изучавшего в 80-х годах XIX столетия промыслы Владимирской губернии.
«Это, — писал С. А. Харизоменов, — несколько путевых замечаний со стороны вощика, какими сопровождалась моя поездка по Александровскому уезду. Этот возница прежде имел светелку и был достаточным промышленником, а теперь обеднял, лишился светелки, имеет 4 стана и 1 лошаденку, на которой мы и совершали свои путешествия.
После ночлега в крайне грязной деревеньке Резанке Махринской волости, где крестьяне усердно занимаются землепашеством и почти не знают промысла, я поехал в соседние селения. Когда мы выехали за околицу, возница, тыкая кнутовищем по направлению соломенных лачужек деревни, презрительно промолвил: «Крестьяне тоже прозываются».
Замечание это крайне удивило меня.
— Конечно, крестьяне, да еще много исправнее вас, — возразил я. — У вас ведь только на брюхе шелк, а в брюхе-то щелк.
Крайне подвижный и впечатлительный возница вспылил, бросил возжи и, обернувшись ко мне лицом, крикнул:
— Скоты они, а не крестьяне! Ты смотри, это што: изба или хлев свиной? — ткнул он кнутом в соломенную крышу. — У скотины назем, и у него в избе назем, в хлеву мокро, и у него мокро. Чашку со щами подадут, ровно корыто с месивом. Хлеб-от с мякиной, нам это непереносно: в зубах костырь навязнет, а они за лакомство почитают, ровно пряник. Вечёр за самоваром на конец села бегали: видно один и был во всей деревне. Принесли самовар, на нем в два пальца да внутри-то на два: дольше проживет мол. Спросить бы их, сколько годов не чистили. Эх! Господи, подумаешь, из-за чего только люди живут!.. — закончил он с душевным прискорбием.
— Однако у них посева-то вчетверо больше вашего да и скота больше, — заметил я.
— Что посевы? Ты спроси, какой у них приполон-то (сам сильно). Посеет 12 мер да намолотит 20; из-за чего же маялся-то, что ему солома что ли больно нужна? Ломит ровно леший. Нет, ты охаживай землю как следует: назема навали, распуши ее, посей пореже да хорошим зерном, кустовкой али литовкой, тогда у тебя и приполон будет сам-шест, а не сам-друг. Абалдуи...
— Как?
— Абалдуи, мол...
— Что это такое: абалдуи?
— А вон ведведь... завидит охотника, абалдеет и ну ломать частник; где бы ему сторонкой обойти, а он, знай, в частник прет».
/Российская академия сельскохозяйственных наук
Владимирский НИИСХ Владимирское общество сельского хозяйства
М. И. КИЧИГИН, А. Л. ИВАНОВ
ВЛАДИМИРСКОЕ ОПОЛЬЕ
Историко-хозяйственный очерк/
Основная статья: Сельское хозяйство Владимирского края
Промыслы Владимирской губернии
Бумаго-ткацкий промысел в Александровском уезде
Размотка шелка в Александровском уезде
Игрушечное производство в Александровском уезде
Производство варежек и носков в Александровском уезде
Кустарные промыслы черноземно-суглинистого района Юрьевского уезда
Крестьянские промыслы Суздальского уезда конца XIX - начала XX века
Суздальские кожевники 2-я пол. XVIII–нач. ХХ вв.
Суздальские медники Чичерины (кон. XVIII века)
Овчинные и терочные заведения Суздальского уезда в 1911 г.
Текстильная промышленность гор. Суздаля в XIX – нач. ХХ вв.
Офенская торговля
Офени из Холуя
Скорняжное производство Шуйского уезда
Кожевенное производство Шуйского уезда
Войлочное рукоделие Шуйского уезда
Кузнечное дело Шуйского уезда
Тележное производство Шуйского уезда
Свечное производство Шуйского уезда
Горшечное производство Шуйского уезда
Ткачество волосяных сит Шуйского уезда
Ткачество Шуйского уезда
Выделка крахмала Шуйского уезда.
Народная промышленность и ярмарочная торговля в Холуйской слободе
Холуйские соли XVII век
Иконописцы Палеха XVII века
Промыслы в Меленковском уезде
Ручной труд в Меленковском уезде
Мелкие производства Меленковского уезда
Строительное дело в Меленковском уезде
Проникновение стеклоделия на Владимирскую землю
Муромский калач
Кустарная промышленность и промкооперация Муромского округа (1930 г.)
Copyright © 2018 Любовь безусловная
|
