Суздаль XVIII века – город теремов и мастеров
Л.В. Дудорова. Суздаль из века в век. Владимир 2015.
Начало »»» Город Суздаль в XVII веке
Суздальский Кремль и Посад
Вот как описывал укрепления посада города Суздаля суздальский историк Анания Федоров, основываясь на рассказах суздальских «купецких людей Федора Иванова сына Лужнова, Леонтия Варфоломеева, Федора Амвросиева сына А. Калужанина»: «Имелся деревянный полисадник и трои въездные ворота, первыя — к северо-западу близь Ризоположенского Девичья монастыря; вторые — в Воротищах прямо от кремля на восток; третьи — к востоку ж, склоняющиеся мало на юг с Красной горы и оной полисадник и ворота от долговременства огнили и безвестны учинились».
Что касается кремля, то Анания Федоров отмечает, что в его время, т. е. в середине XVIII века, это место, «в котором вместо фортецыи вал земляной, весьма высокой четверогранный, несколько округлость содержащий шесть стадий... на котором до 1719 году имелся построенный деревянной сосновой город рубленой, и четырнадцать немалых башен, да пятнадцатая только построенная... в том числе была первая с площади (к востоку) превысокая башня, называемая Ильинская (понеже близ ея на большом валу была церковь святого пророка Илии, которая перенесена на Иванову гору Преосвященным Илларионом), на той башне наверху имелся герб Российской позлащенной, орел двоеглавый». У Дмитриевской башни, как и в XVI веке, «на верху, вместо знаку, имелся вырезанный из меди ездок на коне», т. е., вероятно, тот те Георгий Победоносец. Однако, как отмечает автор, все эти деревянные укрепления да и прочие строения погибли во время страшного пожара 1719 года.
Пребывание царицы Евдокии Лопухиной в Покровском монастыре Некоторые исследователи связывают возникновение пожара с делом царицы Евдокии Лопухиной. См. Лопухина Евдокия Федоровна. Архиерейский двор Из дела, связанного с этим страшным пожаром, мы можем составить представление о том, как выглядели многие постройки и это время. Вот как описывался Рождественский собор: «Та ж церковь покрыта была тесом закоморами мелкими бочками». Покрыть же тесом сводчатое перекрытие можно было только в виде «щипца», т. е. каждый свод тесом на два ската. Так когда-то был покрыт и владимирский Успенский собор. При этом над белокаменным сводом делалась еще накладка из кирпича в виде щипца. Пять глав Рождественского собора были обиты тесом, а сверху опаены так называемым немецким белым железом. На ремонт пострадавших от пожара деревянных, обитых золоченой медью крестов, а также алтаря и каких-то трех сводов требовалось 23 бочки белого железа, кроме того, олова на опайку 10 пудов с лишним, нашатыря 1 пуд, 10 пудов смолы на заливку вновь сделанных крестов и на смазку новых водопроводных желобов, для которых было необходимо десять пятисаженных бревен, т. е. длиной свыше 10 метров каждое. На церковную кровлю нужно было 3 тысячи тесин, каждая длиной свыше шести метров, 10 тысяч скал из бересты, прокладывавшихся между тесинами, поскольку покрывали в два и даже в три слоя теса.
Алтарь и паперти Благовещенской церкви, располагавшейся под колокольней, тоже были покрыты тесом со скалами, cгоревшими во время пожара. Кстати, на самой колокольне сгорели дубовые брусья, на которых подвешивались колокола.
Последние свалились, причем самый большой из них «пятисотной колокол от пожару сверху и сысподи повредился и звонить в него нельзя», как сообщалось в документах того времени. Далее в них указывалось: «На крестовой палате и на ризнице покрыто было тесом и скалами. На той же крестовой палате были построены архиерейские брущатые деревянные четыре кельи с перевязью, у них были сени и чуланы брущатые. И на казенных, и на кладовых, и на поварне кровли были крытые тесом и скалами. В том числе в трех палатах потолки были накатные бревенчатые тесаные».
На архиерейском дворе сгорели четыре деревянные житницы, в бревенчатых сусеках которых хранилось 664 четверти ржи, овса, гороха, ячменя и солода ржаного и ячменного, который шел на варку пива. Здесь же находился ледник с амбарами деревянными, каменный погреб, или, как тогда называли, «выход», с деревянным амбаром над ним. Все было покрыто тесом со скалами. На конюшенном дворе, располагавшемся здесь же, были три каменные палаты, покрытые тесом со скалами, да конюшня деревянная длиной свыше 30 метров, в которой находились архиерейские лошади, да три денника, длина стен которых была свыше 60 м. — очевидно, здесь лошади находились в дневное время. На конюшенном дворе был еще амбар длиной около 50 м., в котором ставились сани, да другой амбар, столь же длинный, в котором находились архиерейские кареты и коляски.
На архиерейском дворе находился колодец с бревенчатым срубом и тесовым шатром, который тоже пострадал от пожара. На восстановление одного только конюшенного двора требоваЛОСЬ 8 тысяч бревен длиной более восьми метров, 13 тысяч тесу 6-метрового, 30 тысяч скал, а на кровли с обламами на архиерейские палаты — свыше восьми тысяч тесин, 24 тысячи скал. А сколько еще требовалось материала на возобновление оконниц, дверей. Одной слюды для окон требовалось 10 пудов! Восстановление архиерейского дома затянулось на долгие годы и продолжалось, судя по документам, и в 30-е годы ХVIII века.Строительство каменных посадских храмов В значительной степени пострадал от пожара и посад с его деревянными рублеными стенами и башнями, деревянными жилыми постройками и храмами. Каменных зданий здесь было чрезвычайно мало. Сказывался запрет на камерное строительство в начале XVIII века, введенный Петром I на время обустройства новой столицы Санкт-Петербурга. Мастера-каменщики со всей России были собраны сюда. В 1709 году в приходо-расходной книге Спасо-Евфимиева монастыря отмечалось, что были выданы деньги «в наем подвод, которые даны каменщикам до Санкт-Петербурха». Впрочем, несмотря на запреты, в Суздале было возведено несколько каменных храмов. В 1700 году на средства братьев Лихониных был построен Троицкий собор в одноименном монастыре, располагавшемся на территории Ризоположенского монастыря (к сожалению, он разобран в 1930-е годы). Это было величественное сооружение на подклете, окруженное с трех сторон крытой галереей, богато орнаментированное узорами из фигурного кирпича, увенчанное пятью декоративными главами и шатровой колокольней на мощном четырехграннике. Оно было главной доминантой монастырского ансамбля.
Из кирпича начали возводиться и приходские церкви. Так, в 1703 году на берегу реки Каменки в слободе Кожевники была возведена каменная Предтеченская церковь. В 1706 году было закончено строительство каменного храма в честь иконы Смоленской Богоматери в подмонастырской Скучиловой слободе Спасо-Евфимиева монастыря. Этот удивительный по красоте храм поражает богатством своего карниза, выполненного из лекального кирпича в виде зубчиков, балясин, мелких кокошников. Столь же изящна отделка пяти барабанов под главами — все они декоративные, поскольку храм перекрыт сомкнутым сводом. Обращают на себя внимание фигурные наличники церковных окон. В 1707 году на северо-востоке посада была выстроена каменная Цареконстантиновская церковь с таким же богато орнаментированным карнизом, фигурными наличниками и неповторимым по красоте и изяществу хороводом из пяти декоративных барабанов с главами. В том же году в юго-западной части посада у Ильинских ворот была построена каменная Входоиерусалимская церковь. Ее декор решен уже несколько иначе. Карниз выполнен в виде кокошников, опирающихся на консоли: единственный случай в суздальском зодчестве. Впрочем, ни один из
храмов Суздаля не имеет повторения, хотя используются почти одни и те же элементы.
В 1712 году возле Петропавловской церкви XVII века, которая была построена в подмонастырской Никольской слободе Покровского монастыря, появилась скромная церковь с престолом Алексеевским, вероятно, в честь царевича Алексея и, очевидно, не без участия царицы Евдокии Лопухиной. Так в Суздале появилась первая пара каменных храмов, один из которых, больший по размеру, летний, или холодный, другой — меньший, теплый, т. е. отапливаемый, зимний. Впоследствии эта традиция получила свое развитие и стала особенностью суздальских посадских церквей.
В 1713 году была перестроена каменная Успенская церковь на территории кремля, повторившая излюбленный еще в деревянном зодчестве тип храма «восьмерик на четверике». В 1720 году в юго-восточной части суздальского кремля началось строительство, вместо сгоревшей деревянной, каменной Никольской церкви, возможно, в месте древней пристани на реке Каменке. Как и другие посадские храмы этого времени, Никольская церковь имеет богато декорированный карниз, наличники окон, перспективные порталы. Однако больше всего поражает убранство пристроенной к западной части храма колокольни, особенно ее удлиненного восьмерика, покоящегося на четверике нижнего яруса. Колокольня завершена шатром необычной вогнутой формы, впервые появившимся в Суздале. Помимо лекального кирпича, использованного в орнаменте в самых различных вариантах, здесь применены и цветные изразцы.
В том же 1720 году развернулось сооружение церкви во имя Иоанна Предтечи на посаде, на торгу, и тоже вместо сгоревшей деревянной. Художественный образ этого храма решался уже другими средствами. Здесь главный упор сделан не на архитектурных деталях, а на своеобразном сочетании объемов:
колокольни — на мощном четырехграннике и столбах — притвора и основного кубического объема храма. Лишь фигурные обрамления наличников окон оживляют гладь стены.
По такому же принципу построена в 1725 году Козьмодемьянская церковь на Яруновой горе, бывшем языческом капище. Удачное местоположение храма на берегу реки Каменки усиливается живописной композицией составляющих объемов, а именно: традиционной шатровой колокольни, основного объема и придельного храма. Кстати, здесь наблюдается отход от суздальского приема сосуществования двух храмов: теплого и холодного. Зимний храм расположен в приделе, в пристройке.
Эта традиция вновь появится в 30-е годы XVIII века, когда возле деревянных торговых рядов и на бывшей тогда главной улице, ведущей к ним, появится сначала Воскресенская церковь (1732 г.), а затем рядом с ней построят теплый храм в честь иконы Казанской Богоматери (1739 г.) — вместо сгоревших деревянных церквей. Отдавая должное декоративному оформлению фасада Воскресенской церкви, а также конструкции ее сводов, опирающихся на два столба, надо отметить особую роль колокольни, ее мощного восьмигранника, имеющего богатую декоративную орнаментацию, в которой использованы, помимо лекального кирпича, полихромные изразцы, а также необычное для Суздаля завершение в виде шпиля.
В 30-е годы XVIII века были выстроены каменные Златоустовская и Варваринская церкви, к сожалению, не сохранившиеся. В последующие годы построены Борисоглебская церковь, теплая Антипьевская (при Лазаревской церкви XVII века), с ее удивительной расписной колокольней; Знаменская холодная на территории бывшего Введенского монастыря, в так называемой Пинаихе, — месте, очевидно, связанном в прошлом с языческими божествами. Рядом с великолепной Смоленской встала Симеоньевская теплая церковь. Уже в 50-е годы того же века построены Афанасьевская церковь (несохранившаяся), теплая Скорбященская при построенной ранее Цареконстантиновской, на Ивановой горе — Ильинская церковь.
В следующем десятилетии наступила некоторая пауза и строительстве новых каменных храмов, но уже в 1770-е годы появилась Дмитриевская церковь, к сожалению, несохранившаяся, Христорождественская теплая у Никольской церкви в кремле, Пятницкая теплая церковь у Входоиерусалимской, причем обе они были связаны в единый ансамбль оградой с воротами, перекрытыми крещатыми бочками, — прием, заимствованный у деревянного зодчества. Увы, как и колокольня с шатром вогнутой формы, ограда была разобрана в 30-е гг. XX века. В Ильинском приходе была построена церковь Иоанна Богослова, а в Кожевниках — Богоявленская. И наконец, в 80-е годы того же века на городском кладбище были построены Боголюбовская и церковь Иоакима и Анны, или просто Якиманская. Обе были разобраны тоже в XX веке.
Таким образом, даже беглое перечисление вновь выстроенных кирпичных храмов, занявших места деревянных, говорит о необыкновенном размахе строительства в Суздале, особенно на посаде. Замещение деревянных храмов кирпичными во многом обусловлено тем, что храмовое место выбиралось очень тщательно и, как правило, застраивалось вновь, если по каким- то причинам разрушалась прежняя постройка.
В монастырях же в этом веке новые постройки почти не возводились. Исключение составило строительство Питиримовского братского корпуса в Спасо-Евфимиевом монастыре (30-е гг. ХVII в. при архимандрите Питириме) Правда, В.М. Снегирев полагал, что здание большого келейного корпуса было возведено в екатерининские времена, однако, уже в XVII веке документы упоминают о каменных жилых хоромах, а в XVIII веке они подверглись перестройке.
В XVIII веке каменные переходы соединили с колокольней Покровский собор одноименного монастыря. В основном же велась перестройка и ремонт ранее появившихся сооружений, причем работы проводились собственными мастерами, которых, весьма возможно, привлекали и при строительстве приходских храмов.Сведения приходо-расходных книг о ремонтных работах в монастырях Знакомство с содержанием приходо-расходных книг Покровского и Спасо-Евфимиева монастырей позволяет сделать вывод о том, что хотя в обоих монастырях были свои мастера, проживавшие как в монастырских слободах, так и в принадлежащих монастырям селах и деревнях, нередко они обменивались нужными мастерами. Так, в 1737 году кузнец Покровского монастыря Назар Иванов делал четыре железных креста на Спасо-Преображенский собор Спасо-Евфимиева монастыря. Такие случаи отмечены нередко. В том же году платили, например, 2 рубля за позолоту указанных крестов иконнику Михаилу Васильеву. Очевидно, это был независимый человек, поскольку с подневольными мастерами обращение было совсем иное. Например, в документах Спасо-Евфимиева монастыря за 1761 год монастырскому слуге Семену Наговицыну, поставленному смотреть за разборкой кирпичной стены, указывалось, чтобы он «не пьянствовал... без смены никого взятых вотчинных дворников и монастырских каменщиков и крестьян в домы не отпускал... а от той работы спущал для обеда часов в шесть дня, а по обеде паки на ту работу наряжал в начале девятого часа, а в вечеру с работы спутал за час до вечера». То есть работа продолжалась фактически весь световой день.
Что касается имен этих крепостных мастеров, то в документах Покровского монастыря середины XVIII века упоминается крестьянин с. Сельца Иван Матвеев сын Дубов, который производил каменные починки в монастырских храмах. Плотник Федор Матвеев сын Иевлев, крестьянин села Писцова, в 1751 году, после слома царицыных брусчатых покоев, делал из них амбар на житном дворе. В 1759 году крестьяне монастырской вотчины с. Сельца Семен Федоров сын Зубов и Иван Матвеев сын Селиванов получили 7 рублей за штукатурные работы.
В 1764 году был принят закон о секуляризации церковных и монастырских владений, лишивший церкви и монастыри их собственности. Интересно, что начиная с этого года в документах, упоминающих жителей подмонастырских слобод, расположенных на территории Суздаля, часто используется слово «бывой» или «бывшей». Так, в 1764 году Игнатий Москвин, бобыль «бывой подмонастырской Скучиловой слободы», столяр по профессии, делал тройные створчатые двери на паперть Покровского собора одноименного монастыря, а Скучилова слобода прежде, как известно, принадлежала Спасо-Евфимиеву монастырю. В том же году житель бывшей подмонастырской Никольской слободы, принадлежавшей ранее Покровскому монастырю, Иван Федоров сын Скобенников и усыпальнице под Покровским собором поправлял свод и выкладывал кирпичом пять гробниц. В том же 1764 году «бывой подмонастырской Скучиловой слободы» бобылю-иконописцу Ивану Иванову сыну Суздальцеву уплатили 12 рублей — «от крашения створных затворов, створных врат с решетками и образа Пресвятой Богородицы его красками». Возможно, имелся в виду резной иконостас в Зачатьевской трапезной церкви, который в том же году делали жители все той же Скучиловой слободы Василий и Игнатий Москвины за 30 рублей.
В 1767 году жители «бывой» подмонастырской слободы Семен Глятковский с сыном Петром, Козьма Федотов, Василий Петров, дети Калинины, делали «настоящим и добрым мастерством» железную кровлю, вместо деревянной, на Покровском соборе одноименного монастыря. Кстати, в 1755 году кузнец Петр Калинин делал в Спасо-Евфимиевом монастыре в поварне «для варения про общей монастырской расход пив и квасов» новый котел из сибирского железа, весом 26 с половиной пудов. Тогда же было куплено 11 пудов хмеля «для клажи в монастырские вари пив».
В 1757 году для Спасо-Евфимиева монастыря покупали во Владимире «у каменщика Матвея Хабарова на строение печи образцов глиняных новоманерных», т. е. изразцов, 420 штук, за что ему было уплачено 6 рублей 30 копеек. Через 11 лет, в 1768 году, вновь покупали изразцы, только уже у Якова Хабарова, для устройства двух изразцовых печей и одного очага в арестантском отделении, которое располагалось в больничных палатах Спасо-Евфимиева монастыря в связи с учреждением в нем, как сообщалось в указе Екатерины II, «тюрьмы для безумствующих колодников», хотя одними из первых туда были помещены участники пугачевского восстания и другие противники царского трона и православной церкви. Указанные выше печи с очагом сложили бобыли «бывой подмонастырской Скучиловой слободы» Дмитрий и Григорий Варламовы.
В 1768 году упала часть монастырской каменной ограды Спасского монастыря, и плотник — крестьянин села Коровники Фрол Власов делал временный деревянный забор на протяжении около 50 метров, получив за это 12 рублей 75 копеек, а каменщику Ивану Гущину, бобылю бывшей подмонастырской Скучиловой слободы, было заплачено за восстановление кирпичной ограды «от большой башни на запад до наугольной башни» 95 рублей. Произошло это уже в следующем 1769 году. Тогда же плотники — крестьяне села Писцова Костромской губернии Федор Савинов «с товарищи» покрывали тесом восстановленную ограду, за что ими было подучено 8 рублей 50 копеек. Между прочим, в документах Спасо-Евфимиева монастыря за 1758 год указывалось: «подрядчика Ивана Гущина выслать для каменных работ в Юрьев», т. е. в г. Юрьев-Польской.
В том же году суздальский каменщик, живший в Скучиловой слободе, Гаврила Лошкарев «с товарищи» получил 2 рубля 36 копеек за кладку каменного погреба в Спасо-Евфимиевом монастыре. Ранее он получал деньги за какое-то каменное строительство при казначейской келье. Кирпич обоим монастырям поставлял в основном крестьянин Рыбкин, у которого были кирпичные сараи длиной свыше 100 метров за селом Коровники и в Новосельской слободе. Так, в 1759 году он поставил в Спасо-Евфимиев монастырь свыше 100 тысяч штук кирпичей.
Монастырский плотник Спасского монастыря Сергей Кильдерев в 1763 году делал к Питиримовским братским кельям крыльца «с балясами».
Все чаще в приходо-расходных книгах стали упоминаться выходцы из соседних губерний. В 1770 году Спасо-Евфимиев монастырь заключил контракт с крестьянином Костромской губернии Афанасием Леоновым. Этот плотник должен был сделать на входной башне «кумпол, чтоб был в вышину в 6 сажен, от кумпола шпиль покрыть гонтом из кровельного теса, вырубя в полциркуля». При этом оговаривалось, что делать это покрытие он должен был в виде «кумпола по представленному монастырем рисунку». В эти же годы Братский корпус и звонница Спасо-Евфимиева монастыря тоже были покрыты тесом, а форма кровли имела название «колпака». Впрочем, тесовые кровли были почти повсеместны. В 60-е годы XVIII века лишь на главных монастырских соборах — Покровском и Спасо-Преображенском — они были заменены железными. В 1777 году Иван Глятковский, житель Никольской слободы, поставлял в Покровский монастырь кровельное железо — для покрытия рундуков, или крылец, у Покровского собора. Он же, по всей вероятности, и покрывал этим железом указанные рундуки. В том же году у суздальского купца Якима Жилина было куплено 47 листов белой жести, 35 золотников нашатырю и 5 фунтов олова — для починки главы на Покровском соборе, а Иван Глятковский «с товарищи» чинил ее. В 1781 году уже Никифор Глятковский чинил главы на Покровском соборе, для чего было куплено у Матвея Жилина 44 листа жести. В том же году Никифор Глятковский «с товарищи» делал в Спасском монастыре железные ворота «что от реки Каменки, называемые водяные», из своего полосного, шинного и листового железа, весом в 36 пудов.
Устройство металлических кровель и покрытие железом глав было в ту пору довольно неординарным явлением. Это могли позволить себе очень состоятельные заказчики, к числу которых относились известные своими богатствами Покровский и Спасо-Евфимиев монастыри. Не столь часто встречаются упоминания о покрытии глав черепицей муравленой, как это было у Благовещенской надвратной церкви Спасо-Евфимиева монастыря, которая имела в первой половине XVIII века пять глав, покрытых «черепицею муравленою». Чаще всего главы в это время покрывали деревянной чешуею, для чего использовался осиновый лемех, с годами приобретающий серебристый оттенок. Впрочем, сохранности ради и лемех иногда покрывался белым железом. Раньше всего стали делать из металла кресты на церковных главах. Так, в 1775 году уже упоминавшиеся кузнецы Петр и Козьма Калинины делали железные кресты и цепи на Покровский собор и Михаило-Архангельский придел Благовещенской надвратной церкви Покровского монастыря, а сторож Богородице-Рождественского собора Василий Масловский золотил эти кресты.
Через два года сгорела деревянная кровля на указанной Благовещенской церкви, пришлось купить для новой крыши 200 тесин у суздальского купца Петра Жилина. Штатный кузнец суздальского Архиерейского дома Василий Михайлов сделал в том же 1777 году железные кресты на Благовещенскую церковь, а суздальский мещанин Дмитрий Мешков позолотил эти кресты. В 1770-е же годы в Суздале трудились каменщики: житель Никольской слободы Матвей Белолапов, который производил каменные починки в Покровском монастыре, в том числе «выбирал два окошка» в Зачатьевской церкви, т. е. растесывал древние оконные проемы. А крестьянин Василий Лукин сын Нырков получал за устройство каменного рундука, или крыльца, у северо-западной стороны того же храма.
В эти же годы становятся известными имена местных иконописцев. Большая их часть жила в Скучиловой слободе. Так, и 1764 году жителю этой слободы бобылю-иконописцу Ивану Иванову сыну Суздальцеву было заплачено 12 рублей Покровским монастырем — «от крашения створных затворов, створных врат с решетками и образа Пресвятой Богородицы его красками». В 1775 году житель той же слободы иконописец Андрей Васильев получал деньги «от письма вновь и церкви Покрова... над северными и южными дверьми святых образов». Возможно, именно этому мастеру, а именно Андрею Васильеву сыну Икронникову, в 1783 году платили в Спасо-Евфимиевом монастыре «за написание в соборной церкви внутри алтаря святых образов».
В 1780 году житель все той же Скучиловой слободы Иван Бобышев «с товарищи» получил в задаток 20 рублей за написание местных икон в Зачатьевскую церковь, очевидно, для нового иконостаса, который сделал в ту же церковь житель этой же слободы Дмитрий Прокофьев, за что получил от Покровского монастыря 45 рублей.
Впрочем, живописцы могли работать не только в качестве иконописцев, применяя свой опыт работы с красками. В монастырском быту использовалась декоративная роспись как на фасадах зданий, главным образом деревянных архитектурных деталей, так и в интерьерах. В документах Спасо-Евфимиена монастыря за 1759 год читаем, что при «братской большой келье в первой линии помосты учинены и балясами огражены, и в трех местах и крыльца устроены вновь, и как те балясы, так и крыльца выкрашены разными красками». В настоятельских покоях деревянные панели в те же годы раскрашивались разными красками. Очевидно, в каменных палатах деревянные панели у стен служили как для тепла, так и для украшения и создания определенного уюта даже в монастырском быту.
В 1768 году в Спасском монастыре сын иеромонаха Филарета Кузьма Федоров раскрашивал панели и переходы с балясинами.
В том же году у суздальского купца Дементия Лужнова покупали три с половиной ведра постного масла — для разведения красок, используемых при раскраске крыльца и балясов при настоятельском корпусе. Впрочем, еще один декоративный элемент стоит учитывать при восстановлении первоначального облика многих древних сооружений — тесовые кровли, применявшиеся в покрытии как церковных, так и гражданских сооружений, для лучшей сохранности окрашивались красками, как правило красного цвета, разводившимися на масле. Вначале это была черлень, получавшаяся из насекомого «червца», собиравшегося в июне. Затем стали использовать мумию — природный краситель из солей железа, главным образом болотных руд, распространенных на Руси. Стены же, выложенные из кирпича, на Руси белились известью.
В монастырских приходо-расходных книгах часто повторяются сведения о покупке извести для побелки каменных построек, как это было, например, в 1777 году, когда у суздальского купца Ивана Кувшинникова покупали известь. Есть также сведения об уплате мастерам за побелку. Так, уже упоминавшийся житель Никольской слободы Матвей Белолапов в 1783 году белил известью Зачатьевскую церковь Покровского монастыря, а позднее белил интерьер трапезной Иван Зиняков «с товарищами», которые в то же время получили 7 рублей за починку пола в Покровском соборе.
В конце XVIII века в документах Покровского монастыря упоминается Николай Сеземов, переделывавший печь в Зачатьевской церкви. Печи в то время делались из цветных изразцов, которые покупали то во Владимире, то на ярмарке в Балахне. Однако было и местное производство. Так, в 1785 году для Спасского монастыря покупали в Новосельской слободе у крестьянина Никифора Рыбкина 100 изразцов и 300 кирпичей на устройство печи. Впрочем, Рыбкины были более известны изготовлением и поставкой кирпичей.
В жилом интерьере как у простого горожанина, так и в монастырском быту долгое время использовались лавки, устроенные вдоль стен: на них и сидели, и спали. Об устройстве кроватей особо отмечалось в документах Спасского монастыря за 1758 год: «...надлежало быть... для удовольствия больным... деревянным кроватям». Однако постепенно с появлением новых материалов изменяется и облик прежних сооружений. Так, например, замена деревянных кровель железными сказалась на их высоте: они стали более низкими, пологими. Деревянные кровли сооружались высокими за счет длины тесины от 6 до 7 метров. Это делалось для того, чтобы осадки в виде дождя и снега не задерживались и не портили их. Железной кровле это было уже не так страшно, поэтому скат кровли стал более пологим. Древние оконницы заполнялись слюдой. В 1757 году житель Скучиловой слободы Матвей Гребенщиков получал деньги за ремонт ветхих слюдяных оконниц в Спасском монастыре. В 1768 году житель той же слободы Прохор Москвин поставил в тот же монастырь ящик зеленых стекол, за что получил около 11 рублей. Однако и в 1793 году в Покровском монастыре платили дьякону Вознесенской церкви Якову Федорову за ремонт ветхих слюдяных оконниц, а в Спасском монастыре они сохранились в некоторых постройках даже в первой четверти следующего столетия.
На смену старым мастерам приходили новые. Например, в конце XVIII века документы сообщают имена новых строителей. В 1780-х годах в Покровском монастыре работал Андрей Скобенников: белил известью монастырские постройки. Житель подмонастырской Новосельской слободы Афанасий Жильцов занимался каменными поделками в том же монастыре. В 90-х годах XVIII века в Спасском монастыре работал уже новый каменщик Федор Теплухин «с товарищами», которые делали новую каменную лестницу в Успенскую церковь, очевидно, в паперти или в сенях. Затем штукатурили накатные потолки где-то внутри и белили стены, а позже получали деньги «за сделание каменной ограды при кузнице». Последняя была пристроена с западной стороны входной башни и хорошо видна на старинном рисунке. Появляются имена новых плотников. Это чаще всего выходцы из соседних деревень. Например, крестьянин с. Коровники Иван Андреев подрядился в 1795 году покрыть тесом ограду Спасского монастыря. В том же году Степан Алексеев сын Логинов настилал накат в Успенской трапезной церкви и исполнял другие плотницкие работы. В следующем году он получил 47 рублей за покрытие тесом алтаря и шатра той же церкви, за устройство новых ворот, покрытие тесом ограды от входной башни до наугольной, где в то время располагалась часовня.
В то же время документы почти в течение столетия повторяют имена кузнецов Калининых и Глятковских, которые передавали свое мастерство от отцов к сыновьям. В XVII столетии это были Василий Глятковский, затем в середине XVIII века Семен и Иван, позже — Никифор. Так же и с кузнецами Калиниными: вместо Василия в конце века упоминается Иван Калинин. Последний вместе с Никифором Глятковским в 1789—1790 годах делал в Покровский монастырь одну железную главу, очевидно, на собор. За нее он получил 52 рубля да за другую 45 рублей. Вероятно, на эти главы и пошел материал, купленный у суздальского купца Матвея Жилина: 10 пудов луженого железа, 25 пудов — связного, 4 пуда — полосного, да еще 16 фунтов олова и 1 фунт нашатырю. Эти же кузнецы неоднократно ремонтировали монастырские часы, делали металлические решетки в окна, замки, связи для укрепления ветшающих построек.
Как видим, Суздаль всегда был богат на мастеровых людей. Например, в 1714 году в нем насчитывалось 15 дворов одних только каменщиков. К сожалению, документы не сохранили многих имен. Однако ясно, что Суздаль мог застраиваться силами своих мастеров, и даже отправлять их в другие города.«Обывательские книги» города конца XVIII века и содержащиеся в них сведения о ремесленниках (каменщики, штукатуры, столяры, иконописцы и серебряных дел мастера) В 1788—1791 годах была составлена «Обывательская книга» города Суздаля, куда по сословиям были занесены все жители, владевшие недвижимостью в городе, с указанием места их владения, состава владения, членов семьи с указанием их возраста. Из нее мы узнаем, что Семен Симонов сын Глухарев, 42 лет, женатый на муромской купеческой дочери Анне Николаевой, 28 лет, имел детей: Афанасия, 15 лет, Михаила, 13 лет, Матвея, 6 лет, Катерину, 11 лет, Прасковью, 3 лет, и Анну, 2 лет. Он владел домом с огородной землей, расположенным на Красной горе, а доход имел «от постоялого двора, от работы каменной и от найму в питейных домах». Купец 3-й гильдии 44-летний Михаил Иванов сын Зубков, холостой, имевший брата Андрея, 34 лет, владел домом в Пинаевой улице, а доход братья имели от работы огородной и от «мастерства каменного». Андрей Степанов сын Степанов, женатый на дочери суздальского купца Дарье Мусатовой, имел дом на Андреевой стороне с огородом, а доход получал «от работы каменной и огородных пашен». Мы не знаем, что именно делали эти мастера каменных дел, однако, несомненно, что они принимали участие в том строительстве, которое велось в то время в Суздале.
В той же «Обывательской книге» специально выделено сословие граждан, помимо мещан и купцов, называвшихся «цеховые», т. е. чисто ремесленники, причем чаще всего это были жители бывших слобод. Среди них — Ефим Игнатьев сын Москвин, 22 лет, т. е. сын Игнатия Москвина. Ефим семьи еще не имел, зато унаследовал отцовское ремесло, поскольку доход он получал «от столярного, токарного и резного мастерства», а дом имел в Скучиловой слободе. Однако к 1794 году, времени составления следующей «Обывательской книги», Ефим Москвин дома уже не имел, хотя и был женат на дочери цехового Алексея Огородникова Марье, и у них был годовалый приемный сын. Ранее упоминавшийся Семена Глятковского сын Иван, «вновь записавшийся из бобылей», 54 лет, имевший сына Ефима, 27 лет, бывший кузнецом, владел домом в Покровской подмонастырской слободе — подле двора купцов Калининых, тоже кузнецов, а по другую сторону были владения кузнеца Павла Глятковского. Здесь же, на Покровской стороне, жило семейство Скобенниковых: Иван Иванов сын Скобенников, 32 лет, «вновь записавшийся из бобылей», да его брат Андрей, 30 лет, имели дом на Покровской стороне, а доход от «каменной и щекотурной работы». В то же время Григорий Михайлов сын Скобенников с сыновьями Петром и Иваном жили в Покровской стороне на берегу реки Каменки, а доход имели от кузнечного ремесла.
На Покровской стороне жил Назар Алексеев сын Козлевитин, 27 лет, с 17-летним братом Федором, которые имели доход «от иконописного и чеботарного ремесла». В Никольской слободе «по проезжей улице к Покровскому монастырю» имел дом цеховой Егор Егоров сын Жуков, имевший доход от иконного промысла.
Возле Спасского монастыря жило несколько иконописцев Иконниковых. Цеховой Гаврила Иванов сын Иконников, 56 лет, вновь записавшийся из крестьян, имел дом в Большой улице возле Спасского монастыря, а рядом с ним жил Михаил Иванов сын Иконников, оба иконописцы. Цеховой Иван Иванов сын Грачев, тоже иконописец, жил на Спасской стороне, «на поляне», возле пономаря Смоленской церкви Афанасия. Здесь же, у Спасского монастыря, жил подрядчик каменных работ Семен Иванов сын Симской, вновь записавшийся из крестьян. А вот упоминавшийся Иван Зиняков дома не имел. Лишь в «Обывательской книге» 1806 года сообщается, что Иван Андреев сын Зиняков, 60 лет, приписавшийся из крестьян, имел сына Ивана, 40 лет, который имел в свою очередь сыновей Семена, 3 лет, и годовалого Ивана, и построил по плану дом на Покровской стороне, а рядом — его брат Яков тоже имел свой дом. Все они получали доход «от каменных работ». Иван Афанасьев сын Кувшинников, живший со своей престарелой матерью Авдотьей в Малой Скучилихе, имел доход «от резного и иконописного ремесла».
Издавна славились суздальские мастера золотых и серебряных дел, прежде всего чеканщики. С их изделиями, документально подтвержденными, мы встречаемся, однако, лишь в XVIII веке. Так, в «Золотой кладовой» ГВСМЗ хранится Евангелие, оклад которого выполнен в технике чеканки по серебру суздальским мастером Ефремом Андреевым Татариновым. Оно было сделано в марте 1725 года для суздальской Богоявленской церкви. Там же хранятся изделия суздальских мастеров с их личными клеймами и клеймом первого суздальского пробирного мастера. Как установил бывший главный хранитель Владимиро-Суздальского музея-заповедника Г. Б. Шлионский, «суздальские городские клейма изображают сокола, диагонально расположенного на щите, аналогично городскому гербу». По его словам, первые датированные суздальские клейма относятся к 1736 году и принадлежат родоначальнику суздальских ювелиров, первому пробирному мастеру Дмитрию Невзорову. Правда, пробирные мастера должны были отмечать пробу драгоценного материала, из которого делалось изделие, а не сами изготовлять его. Поэтому в музейных фондах, например, хранится серебряная чеканная цата, снятая с одной из икон Рождественского собора, на которой есть клейма пробирного мастера Невзорова и мастера-исполнителя Ивана Андреева Зубкова, суздальского мещанина. На Казанской иконе Богоматери серебряный чеканный венец имеет клеймо Д. Невзорова и знак мастера серебряных дел Семена Михайлова Лужнова. Венец выполнен в 1756 году. Оклад иконы «Вход в Иерусалим» из золоченой басмы выполнен суздальским мастером Гаврилой Зубковым в 1743 году.
Интересно было установить местожительство этих мастеров в Суздале. Согласно «Обывательской книге» 1791— 1794 годов, Иван Андреев сын Зубков, 69 лет, старожилой, т.е. издавна живший в Суздале, женатый на мещанской дочери Марфе, 60 лет, детей не имел. А дом его располагался на Всполье, рядом с домами купца Якова Нагибина и мещанки Прасковьи Белиной. При доме была огородная земля, однако доход Иван Зубков имел «от серебряного дела». Дмитрия Невзорова уже не было в живых. Но сын его Василий, 45 лет от роду, женатый на дочери суздальского мещанина Степана Коурцева Анне, вместе с сыновьями Степаном, 23 лет, и Иваном, 21 года, имел дом на Яруновой улице да еще «лавку в серебряном ряду подле лавочного места надворного советника Вонифатия Булгакова» («Дело Владимирского суда и расправы 1 Департамента, при котором прислан для наказания кнутом Суздальской округи вотчины помещика Вонифатия Булгакова крестьянин Федор Давыдов. 1798 г. Этот крестьянин подавал на помещика просьбу Государю; за утруждение Государя «недельною» просьбою он наказан 10 ударами кнута и сослан в Нерчинск в каторжную работу, а помещику зачтен за рекрута».). И еще одно любопытное свидетельство. «Обывательская книга» города Суздаля 90-х гг. XVIII века сообщала, что девятилетний Василий Прохоров сын Жилин «имеет дом на общественной земле Семидорожном перекрестке и при нем огород подле городового валу, а по другую сторону — проезжая дорога, наследственный». Семидорожный перекресток — это, очевидно, то место, где сейчас стоит Николо-Крестовская церковь, а Василий Жилин стал основателем династии суздальских чеканщиков, прославившихся впоследствии своими работами. Разумеется, изделия этих мастеров приобретали прежде всего представители церковного причта и — реже — богатые горожане.
А вот прядильщики, которых в Суздале в конце XVIII века насчитывалось 20 человек, и 11 крашенинников обслуживали потребности всех жителей города, возможно, и округи. Цеховой мастер Василий Яковлев сын Вьюшков, 49 лет, женатый на дочери суздальского купца Федора Лужнова Татьяне, имевший сына Ивана, 20 лет, и Михаила, 5 лет, владел домом «на Теремищах», т. е. Теремках, и при доме — огородом. Но доход он получал от ремесла крашенинного. Андрей Иванов сын Солодков, 36 лет, женатый «на отпущенной на волю дворовой девке Ноне Андреевой», с детьми Василием, 13 лет, и Марией, 4 лет, имел дом «на спорной полянке подле двора купца Василия Зубкова», еще огородную землю в Воротищах, а также лавку в крашенинном ряду, а доход основной он имел «от крашенинной работы». Другой суздальский мещанин — Григории Козьмин сын Струйкин, который жил вместе со своей женой Катериной и детьми — Иваном, Марьей и Матреной — на Андреевой стороне, имел дом с огородом. Доход получал «от черной набойки и копчения сажи», что, кстати, раскрывает технологию этого промысла. Иван Игнатьев сын Седельников, живший на Варварской стороне, имел доход «от набойки». Василий Алексеев сын Фирсов, имевший дом в Лужнове заулке, доход получал «от крашенинного ремесла».
Мещанин Василий Данилов сын Баварский, проживавший на Васильевской стороне, несмотря на наличие огорода, тоже жил «от работы крашенинной», хотя и был однажды «у продажи соли целовальником».
Как видно, все они занимались отделкой тканей: окраской или нанесением рисунка с помощью набоечных досок, используя в качестве красителя сажу и другие недорогие составы.
Купец 2-й гильдии Ефим Михайлов сын Белин сам этим ремеслом не занимался, а торговал уже готовой продукцией, имея лавки в холщовом и крашенинном рядах. В 1788 году ему было 62 года, он был женат вторым браком на дочери суздальского купца Афанасия Холопова Авдотье, 36 лет. Столько же лет было его старшему сыну от первого брака — Василию, которого, в отличие от другого сына, 4-летнего Василия, называли «большим». От первого брака был еще 35-летний сын Петр, который состоял старостой при составлении обывательских списков. Третьему сыну от первого брака Ефима Белина — Ивану было 28 лет. У Авдотьи, второй жены Ефима, кроме сына Василия, были еще 11-летний Михаил и 8-летний Андрей. Все они стали ветвями одной большой семьи, корни которой идут из глубины веков, а потомки и сейчас живут в Суздале недалеко от Ризоположенского монастыря, где имел дом Ефим Белин. В 1779— 1792 годах Ефим Белин избирался городским головой Суздаля. Он обладал большими владениями и в огородных землях. Часть из них располагалась в Пухове заулке, названном так по расположению в нем еще одного старинного суздальского семейства — Пуховых. В 1788 году купец Федор Иванов сын Пухов имел там владение, хотя основной доход получал «от торгу прянишного». В то же время мещанин Дмитрий Пухов тоже имел дом и Пухове заулке, а доход получал «от прянишного и свешного мастерства». Там же имел дом с огородом Афанасий Пухов, получая доход «от прянишного ремесла и огородных пашен». Иван Пухов получал доход только от пряников.
Действительно, пряники в то время были необычайно распространены. Было великое разнообразие видов пряников: для изготовления вырезались специальные пряничные доски с орнаментом и надписями, соответствующими случаю. Такие доски есть и в Суздальском музее.
В 1760 году в Суздале «положенного в оклад купечества» насчитывалось 1640 душ, а если учесть, что в городе в 1783 году число жителей составляло 4500 душ, то понятно соотношение торговых людей ко всему остальному населению. Правда, современники довольно скептически отзывались о состоятельности этих купцов: «...суздальское купечество богатством средственно, а больше убого, из оного по большей части торгуют щепетильным товаром и съестными припасами, тако же, накупив в Москве и в прочих городах всяких мелочных товаров в Суздаль, продают из лавок своих, а прочие за убожеством и не купечествующих на пропитание имеют от собирания в собственных своих огородах плодов, а за недородом оных и постороннею работою из найма». Действительно, плодородная суздальская земля всегда могла прокормить горооожанина, издавна имевшего при дворе своем и огородные земли. Впрочем, они могли быть и в другой части города. Вот как пишет об этой стороне жизни суздальских обывателей историк Анания Федоров в своем «Историческом собрании о богоспасаемом граде Суждале»: «Во граде Суждале, по доброте земли и по приятности воздуха, паче ныне имеются овощия огородного, си есть: капусты, луку, хрену, чесноку, а наипаче огурцов преизобильно, и сверх своей потребы многие ближние места довольствуются, також и прочих овощей родится преизобильно ж, к тому ж и сады имеются не малые яблонные, паче же вишневые, и ныне вишен множество родится, и добротою лучше владимирских, и от преизобилия и доброты в царствующем великом граде Москве и в прочих знатных местах в славе не последняя, и от того обыватели получают себе не малое приобретение».
Анализ «Обывательской книги» Суздаля конца XVIII века позволил установить, что 75% упомянутых там жителей имели основной доход «от огородных пашен». Так, Василий Андреев сын Спирин, 63 лет, имел дом с огородной землей на Всполье, да еще 20 огородных земель в разных местах города, получая доход только «от огородных пашен». Иван и Андрей Лыковы, давшие название Лыкову заулку, жили только «от огородных пашен». То же самое — Герасим Алексеев сын Устинов, владевший домом и огородными пашнями в Пинаевой улице, а Федор Герасимов сын Фирсов, живший там же, в Пинаихе, на берегу вражка Грубицы, получал доход как от огородных пашен, так и от торга в масляном ряду. Оба принадлежали к купеческому сословию. Купец Петр Евтихов сын Шерышев жил на Яруновой улице и получал доход «от огородных пашен и солодяного завода», а Иван Козьмин сын Шерышев, живший там же, — «от огородных пашен и от ращения солода». На солод проращивали чаще всего ячмень, который являлся основным сырьем при варке пива. Добавляли туда и хмель. До 60-х годов XIX века более крепких напитков простой русский народ не употреблял.
Жившая в Васильевской улице мещанская вдова Анна Федорова дочь Бибанова, хотя и имела при доме огородную землю, предпочтение отдавала «торгу в мясном и рыбном ряду». А Василий Николаев сын Чапыжников, владевший домом с огородными землями в Большой улице, доход имел «от шапошного ремесла», торгуя своими изделиями, естественно, в шапошном ряду. Тогда же было известно и имя Александра Николаева сына Смирнова, жившего в Кожевниках и получавшего доход «от торга табашного». Очевидно, его потомок — владелец дома в кремле, известного в качестве лавки сувениров, — это Смирнов-Табачников.
Многие суздальцы имели сады. Разведение вишневых садов позволяло «ягоды и сок, из сих ягод выжатый в сделанных нарочно для того станках», отвозить на продажу в Москву и получать довольно приличные деньги. Однако не это было предметом торговли, приносившей большие барыши. Вот как об этом написано в «Топографическом описании Владимирской губернии», составленном в 1784 году: «Купцы торг производят разными сукнами и шелковыми товарами российских и немецких фабрик, также съестными припасами. Товары получают из Москвы, Санкт-Петербурга и других городов, а свои, как то юфтъ и прочее для продажи, сухим путем отвозят к Санкт-Петербургскому порту на сумму до 50000 р. в год». Вот, оказывается, что составляло в те годы главный предмет вывоза — кожи!
Действительно, в том же «Топографическом описании» указывалось, что в Суздале насчитывалось в 1784 году 17 кожевенных заводов, из них 3 каменных; 14 кузниц, 7 солодовенных, 3 кирпичных завода и одна шелковая фабрика. Разумеется, во всех этих заведениях господствовал ручной труд с небольшим числом наемных рабочих, а большей частью на них трудились и сами владельцы. В «Обывательской книге» 1794 года в графе об источниках доходов 31 человек поставил: «от кожевенных заводов». Кстати, это больше, чем во всех других промыслах, не считая огородничества. В это число входили как 13 владельцев заводов, так и 8 человек, имевших доход «от кожевенного промысла», т. е. мастеровых.
Суздальские кожевники 2-я пол. XVIII–нач. ХХ вв.
Содержатели харчевен, питейных домов и постоялых дворов
Суздальские медники Чичерины (кон. XVIII века).
Суздальские огородники
Текстильная промышленность гор. Суздаля в XIX – нач. ХХ вв.
Город Суздаль
|
